Мятежный дом

Но была еще одна причина, по которой она все-таки намеревалась этого не делать: сам Керет, его трогательная беззащитность. Он был совершенно серьезно, без дураков, влюблен, и он был хорошим человеком, по-настоящему, без гнильцы хорошим. Наверное, даже самым лучшим из всех, кого она знала — из живых.

Она поняла, что скучает по нему. Не то, чтобы очень — но, скажем так — гораздо сильнее, чем по лорду Якобу и своей приемной бабушке. А еще она скучала по Рину Огате. Смешно: скучать по синоби-соглядатаю. Но все-таки он был ее братом, и с ним можно хоть немного пооткровенничать.

Так что, выходя на причал в глайдер-порту под все такой же восторженный рев толпы (едва эскадра достигла станции Акхит, как на планету примчался ансибль-пакет с победной реляцией), она испытала радость возвращения домой.

«Чушь! Это не мой дом!»

Бет улыбнулась и помахала шумящей под причалом толпе. Потом лицо ее несколько помрачнело — на другой стороне глайдер-порта она увидела старый грузовой причал, используемый ныне как эшафот.

Со стороны парадных ворот глайдер-порта к ней приблизился человек в длинной золототканой тунике, темно-красном плаще и золотой маске. Он стоял на медленно плывущей гравиплатформе, и не сошел на причал, а протянул Бет руки и помог приподняться на его платформу, чтобы подарить ей поцелуй. Именно приподняться — платформа была слишком мала, чтобы двое могли уместиться на ней.

Шнайдер тоже получил свой поцелуй — в щеку. Потом его обняла цукино-сёгун, леди Альберта, потом пошел обмен официальными поклонами с главами кланов, пришедшими встречать тайсёгуна. А потом Шнайдер развернулся к толпе и взялся за перила.

— Подайте мой голос на усилители, — велел он, а потом поднял руки, приветствуя народ.

Увидев этот знак, толпа внизу снова взвыла.

— Люди Картаго! Люди дома Рива! — начал он, и толпа утихла. — Мы вернулись с победой. На какое-то время в магазинах появится больше импортного товара, чем обычно, и кто-то сможет починить то, что у него давно сломалось, кто-то — дать ребенку импортное лекарство, а кто-то просто прибарахлиться. Так что нам есть чему радоваться, верно? Эта победа обошлась нам в двадцать три жизни, и я хотел бы, чтобы каждый, опрокидывая свою сегодняшнюю кружку пива, вспомнил об этих людях. Такова цена предательства эленийцев. Им собственная подлость обошлась гораздо дороже. Их флот уничтожен полностью, их галактическая торговля подорвана. Никто не может сказать, что, предав дом Рива, он легко отделался!

Толпа снова одобрительно засвистела и заулюлюкала. Шнайдер какое-то время выждал, потом опять поднял руку.

— Но бедствия, которые они сами на себя обрушили — лишь предоплата за те бедствия, которые ждут нас, если мы не соберем свою волю в кулак и не начнем, наконец, делать дело. Слишком долго мы прозябали здесь, скучая по добрым старым временам. Нам не победить Империю сейчас, и нам больше нечего ловить в имперском секторе пространства. Галактика огромна, полна зеленых благодатных планет — и одну из них открыли десять лет назад наши разведчики. Пришло время сказать вам, люди дома Рива, о том, что мы готовили в течение этих десяти лет. Ради чего не распускали армию и флот, утомляя вас налогами. Почему до сих пор не встали на колени перед Империей. МЫ ГОТОВИЛИ СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ МАЛЕНЬКИЙ ЭБЕР!

По толпе прокатилась цунами изумленного гула. Шнайдер выждал, пока она схлынет.

— Не скажу, что это будет легко. Подготовка потребует от нас еще двадцати лет, и на протяжении этих лет от нас потребуется не одна жертва. Но знайте, что эта борьба и эти жертвы не будет безнадежными и бессмысленными. Все это — ради людей и кораблей дома Рива. Мы не прогнемся перед Империей и не задохнемся в изоляции. На новой земле мы построим новый Вавилон.

Толпа снова завыла. Бет не понимала, как Шнайдеру это удается — быть таким искренним, произнося такие патетические речи. У нее бы не получилось. Впрочем, тут есть один беспроигрышный способ — говорить то, что думаешь на самом деле. Интересно, как бы эта толпа отреагировала, узнав, что на самом деле думает она.

Рин Огата тоже был в числе встречающих. Есть какое-то красивое старинное слово, которым называется кавалер, которому ничего не светит. Чиччероне? Или как-то еще?

— Я рада тебя видеть, братец, — сказала она, садясь в портшез.

— Я польщен, — улыбнулся он. — По правде говоря, мне тоже тебя не хватало.

— Скучал без работы?

Портшез тронулся.

— Милая Эльза, я не хочу начинать встречу с пикировки, хотя именно о твоем язвительном язычке я скучал больше всего.

Какое-то время они проехали молча.

— Рин, ты знаешь дядю гораздо дольше, чем я… — Бет запнулась. Огата приподнял брови.

— Скажи: он и в самом деле верит в то, что говорит?

Рин посмотрел в сторону удаляющегося глайдер-порта.

— Да, Шнайдер никогда не лжет в таких делах. История показывает, что ложь обходится очень дорого. Вот только… — он сделал паузу, словно задумался, говорить или нет.

— Что? — спросила Бет, раз именно этого он от нее и ждал.

— Когда он говорит «люди и корабли», он имеет в виду «корабли и те люди, что при них».

Бет задумалась. Это паранойя, или на Картаго в самом деле ничто не говорится просто так? Во всяком случае, она впервые столкнулась с мягкой — и при этом серьезной критикой Шнайдера и его политики. А ведь действительно…

— А… это плохо? — спросила она.

— Может быть, не так уж плохо, как мне казалось долгое время. В свете сказанного сегодня.

— Да, что-то сильно изменится, — кивнула Бет. — Что-то очень сильно изменится.

Бет не знала, что в толпе, встречавшей Шнайдера в глайдер-порту и глазевшей на то, как ее целует в губки царственный жених, затерялась одна душа, сгорающая от ревности.

Порой Дангу казалось, что у его друга черное лицо. Нет, он не багровел от гнева и не принадлежал к черной расе — но точно так же было в вечер их знакомства, когда Ран встал против троих уродов из банды Черепов. Данг даже удивился, когда парнишка повернулся к нему лицом и оказалось, что он, во-первых, старше, чем выглядит со спины, а во вторых, белый, даже светлее, чем сам Данг.

И вот сейчас у него было опять черное лицо — в тот самый момент, когда на экране крупным планом показывали поцелуй Государя и Эльзы Шнайдер.

Потом он вдруг решительно обернулся и сказал:

— Я пошел. Не на что тут глазеть, работа ждет.

«Знаю я, какая у тебя работа», — подумал Данг. — «Особенно по ночам». Но ничего не сказал.

Толпа стояла тесно, и проталкивался Ран с усилием. Тоно неуверенно оглядывался и самолюбие легонько укололо Данга — все меньше дурачок таскался за ним и все больше — за Раном. Наверное, потому что имперец позволял ему забывать свое место.

— Стой тут, — велел Данг, и Тоно остался.

Ран не успел протолкаться далеко, когда Шнайдер произнес слова про Эбер. Тут он остановился, развернулся и стал внимательно слушать.

Когда все закончилось и толпа начала расходиться, Ран подождал возле пандуса своих друзей и зашагал вместе с ними.

— Что, работа подождет? — съязвил Данг. Ран встряхнул на плече сумку, в которой что-то брякнуло и проворчал:

— Я все успею.

— Тебе просто поговорить охота, — Данг тронул его за плечо.

— Да, — признался Ран, отстраняясь.

— С глазу на глаз, — Данг покосился на Тоно. Тот вряд ли что понял из речи Шнайдера, но заразился от окружающих хорошим настроением. Данг купил ему на лотке дешевую конфетку на палочке, с пищалкой внутри, а себе и Рану — по баллону пива. Они отправили Тоно на свалку, а сами ушли с людных переходов и устроились в одном из темных закоулков портовых складов на тугих связках гаса. Где-то наверху, над ними, возилась и постанывала парочка, но друг другу они не мешали.

— Теперь многое переменится, как ты думаешь? — спросил Данг, откупоривая баллон.

— Это если он сдержит слово.

— Такого еще не было, чтобы Шнайдер не сдержал слова.