Мастера вызывали?

Выступающих было мало, все рассказывали обычные вещи, и слушатели давно знали, что они скажут и чем собрание закончится: поговорят, поговорят – да так всё и останется на прежнем месте. Лет десять назад на собраниях говорили с жаром, называли конкретные недостатки и верили в их искоренение, но по мере того, как начальствовал Рыкунов, жар остывал, потому что люди стали замечать: какие бы недостатки они ни вскрывали, что бы ни предлагали изменить, всё оставалось по-старому, и ораторам надоело тратить лишнюю энергию, эмоции и здоровье на пустые разговоры, поэтому пламенные речи угасли, слушатели перестали слушать выступающих, а выступающие перестали вскрывать истинные недостатки. Начались отбываловщина: одни отбывали в зале, другие – за трибуной.

И к моменту выступления Торбеева зал находился в том полусонном состоянии, когда ни один из присутствующих не мог бы повторить, о чём говорилось пять минут назад. Выйдя к трибуне, молодой мастер начал сразу с главного.

– Товарищи, я не буду распространяться о многом, а скажу о том, что считаю необходимым для улучшения работы нашего цеха. Самое главное – это недостаток планирования. Мы много говорим о плане, и он у нас на бумаге есть для отчётности, а на самом деле работа ведётся почти стихийно: пришли одни детали – паяем одни схемы, пришли другие детали – паяем следующие, хотя их у нас излишек. А нет ни тех, ни других, чтобы не было простоя – выпускаем товары ширпотреба. Производительность от этого падает, потому что каждый раз требуется время на перестройку. Главная причина такого неравномерного процесса производства – плохая организация дела со стороны начальника цеха. Он иногда забывает делать заказы на поставку тех или иных деталей, потому что уверен, что выкрутимся. И мы не работаем, а выкручиваемся…

– Регламент – пять минут на одно выступление, – поспешил напомнить председатель собрания, видя, что речь оратора начинает приобретать опасную окраску.

Рькунов помрачнел и, уставившись на свои пальцы, зло катал между ними карандаш. На лице Крабова отчётливо читался возглас, застрявший у него в горле: «Ну и нахал».

Сергей, не обращая внимания на напоминание, продолжал:

– Но самое глазное, я хочу сказать, что товарищ Рыкунов совершенно забыл, что такое материальное поощрение и что его заслуживают те, кто умеет хорошо работать, а не те, кто умеет гнуть спину перед начальством. Я хочу обратить внимание, что премии по соцсоревнованиям были выданы не передовикам производства, а Хлорову и Панкратовой, которые пьют вместе с Рыкуновым.

В зале зашумели. Председатель лихорадочно застучал по графину, призывая оратора к бдительности, но его уже несло по кочкам на большой скорости.

– Да, да, они пьют вместе. Панкратова получает спирт для очистки контактов, и они его пропивают, а работниц она убеждает, что спирта не хватает, и поэтому пусть обходятся без него. Отсюда – в цехе столько брака. Рыкунов поощряет Панкратову за то, что спирт ему даёт. А Хлорова поощряет премиями потому, что за каждую премию он Рыкунову бутылку коньяка ставит…

– Ваше время истекло, – вновь загрохал испуганно по графину председатель и, не рассчитав силы, так ударил по стеклу молоточком, что целый сосуд рассыпался мелкими осколками, а по зелёному сукну расплылась огромная лужа.

В зале захихикали, о сне уже не приходилось вспоминать, глаза слушателей с живым любопытством уставились на смелого оратора. А он, не обращая внимания на взрыв графина, продолжал отстаивать свои позиции.

– … А Лыкова за что премии получает? Разве за то, что добросовестно трудится и перевыполняет норму? За подхалимство, умеет угождать начальству. Я следил за её работой и выяснил, что она норму выполняет всего на пятьдесят два процента, а на бумаге ей приписывает Рыкунов по сто пять – сто десять процентов – и всё за счет тех, кто хорошо работает… А чем занимается Крабов? Он же месяцами ничего не делает, а премии гребёт лопатой. Я спрашиваю, зачем цеху тунеядцы? И до каких пор поощрять будут не тех, кто хорошо работает, а тех, кто угождает начальству?…

– Торбеев, хватит, садись на место, – заорал вне себя от гнева Рыкунов, забыв о маске приличия.

Председатель с ожесточением заколотил молотком по столу, зал зашумел, каждый на месте высказывался, возмущался, так как у каждого оказалось что-то своё, не высказанное. Поднялся такой гвалт, что ничего нельзя было разобрать, и тогда председатель многозначительно постучал пальцем по наручным часам и, рискуя сорвать голос, прокричал:

– Пять часов. Рабочее время закончилось.

Сказанное возымело потрясающий эффект: за минуту, что вполне укладывалось в пожарные сроки эвакуации, зал опустел.

Рыкунов, проходя мимо оратора, метнул в него из-под лохматых бровей ослепительную молнию негодования, а Крабов, как и подобает заму, отозвался следом раскатистым громом:

– Смотри, Торбеев, ты еще пожалеешь о своём красноречии. Не таким глотки затыкали.

Лыкова, поджидавшая мастера при выходе из зала, посчитала тоже своим долгом выступить в качестве прорицательницы:

– Предупреждала я тебя, Торбеев, не послушался. Теперь готовь заявление по собственному желанию, пока под суд не попал. А то знаешь – в цехе всякое случается, по нерадивости, а отвечает мастер. Годика три можно схлопотать за халатность.

Сергей, ничего не ответив, прошел мимо. Уже у проходной его догнала Ирочка с подругой и в восхищении воскликнула:

– Какой ты молодец! Такой смелый. А у нас все об этом знали и боялись сказать. Только что теперь будет? – она сочувствующе заглянула ему в глаза. – Рыкунов не простит, будет по каждому пустяку придираться, пока не выживет. Он многих так выжил.

– Ничего, мне терять нечего, – утешил её Сергей. – А правду должен же кто-то начать говорить первым.

– Нет, мы вами просто восхищены, – подхватила и подруга Ирочки. – На такое способен не каждый.

Девушки, возможно, долго бы пели ему хвалебные гимны, но он заторопился.

– Извините, пожалуйста, мне нужно заскочить в магазин.

Трудно сказать, какие порывы движут людьми, но когда долго терпится, то всегда взрывается с оглушительным треском. Так произошло с Сергеем на собрании, он не готовил речей, а сказал о том, что его больше всего возмущало. Угрозы по его адресу ничуть не испугали молодого мастера и, начав борьбу за добросовестный труд на заводе, он продолжил её в стенах телеателье.

В ближайший выходной заявившись в мастерскую, он объявил директору, что в связи с тем, что Пичугин и Абреков с работой не справляются и у них завал, он в качестве шефской помощи постарается ликвидировать прорыв. Отпетов ничего не смог ответить на такой широкий жест, и молодой мастер с головой окунулся в работу.

Пичугин и Абреков с опаской поглядывали на него издали, работа у них совершенно не клеилась. Наконец, Пичугин не выдержал и, подойдя к Сергею, проскрипел, как старая осина под порывами ветра:

– Чего нам житуху портишь? В передовики лезешь?

– А почему бы и нет. Вы получаете «поощрение» за то, что задерживаете работу, а я хочу получать за то, что ускоряю её. У нас сейчас время ускорения.

– Смотри, как бы вообще отсюда не вылетел со своим ускорением. Получаешь грошей не густо, а будет совсем пусто, – пригрозил старый мастер и, насупившись, вобрав голову в плечи, отошел на своё рабочее место.

За два выходных дня Сергей отремонтировал половину телевизоров, вот уже несколько недель пылившихся в зале и, придя к директору в кабинет, потребовал плату.

– Работа сделана, прошу оплатить.

– Да ты, брат, нахал, – повторил Отпетов фразу, последнее время упорно преследующую Сергея. – У своих ребят отнимаешь?

– Не создавайте искусственных затруднений и не занимайтесь вымогательством. А будете продолжать работать по-старому и без контроля, придется прислать знакомого журналиста, пусть разберётся в ваших делах, – пригрозил мастер, хотя, конечно, знакомого журналиста у него не было, а собственных сил навести порядок не хватало. Старое упорно цеплялось за прежний образ жизни.