Страница 10 из 17
Когда он пришёл на дискотеку, танцы были в самом разгаре. Мелькание цветных пятен, мечущихся по танцплощадке, и грохот музыки не располагали к философии. Они отгоняли грустные размышления и помогали забыться. Поискав взглядом свою компанию, Егор протиснулся через толпу танцующих и вошел в круг.
В перерыве между танцами Людка, насупившись, произнесла:
— Долго же ты с ней разговаривал. Я уж думала, не придёшь.
— Так получилось.
— Что, утешал? Опять жалко стало бедняжку?
— Что ты к ней прицепилась? Ревнуешь, что ли?.
— А есть повод? — съязвила Людка.
— Тебе нравится ссориться?
Женским чутьём Людка поняла, что перегибает палку. Ревновать к тихоне и впрямь было глупо. Она улыбнулась и обвила его шею руками:
— Просто мне без тебя было скучно. Пойдём танцевать.
Она умела растопить лёд. Егор обнял ее за талию и вдруг почувствовал себя настоящим счастливчиком. Людка была невероятно красивой, а главное — с ней не надо было подыскивать правильные слова, боясь ляпнуть что-нибудь не то. Она была современной и понятной, как SMS.
8
В те вечера, когда в лагере устраивали дискотеку, пульсация жизни концентрировалась на танцплощадке. Все, точно бабочки на свет, устремлялись на мелькающие огни светомузыки. Игровые площадки, террасы и беседки пустели. Лагерь словно вымирал.
Тоня шла по кипарисовой аллее к своему корпусу. Фонари светили только для неё. Вокруг не было ни души, лишь тень путалась под ногами, играя с фонарями в прятки.
Она то непомерно вытягивалась и забегала вперёд хозяйки, то съёживалась, ласково пристраиваясь у самых ног, то вдруг перескакивала назад. Молчаливая наперсница, она преданно следовала за Тоней, не требуя внимания. И обе были в чем-то очень схожи. Будь Тонина воля, она бы с радостью стала тенью Егора, бесплотной и бестелесной, не прося ничего, кроме счастья его видеть и следовать за ним. Но она дала слово.
В корпусе было пустынно. Закрытые двери, одинаковые, точно клоны, выстроились вдоль галереи. За каждой из них текла своя жизнь, свой порядок и кавардак, свои секреты и разговоры, но снаружи они были безликими в своей схожести, как замкнутые души.
Тоня вошла в комнату. Фонарный свет лился через балконную дверь, отвоёвывая у тьмы квадрат пола. Не зажигая света, Тоня села на кровать. Где-то рядом затаилась подружка-тень.
На душе было и радостно, и пусто. Егор её не прогонял. Он сказал, что они будут друзьями. И всё же он ушёл к Людке.
Тоня пыталась убедить себя в том, что так и должно быть. Людка красивая и нравится всем. Но душа спорила с разумом, противясь принять очевидное.
«Если бы на месте Людки была другая девчонка!» — подумала Тоня.
«А может, это зависть? Зависть и ревность?» — безжалостно подметил разум.
Она испугалась этих греховных чувств.
«Я не ревную. Но Людка его не любит. Она не должна быть рядом с ним, — оправдывалась Тоня перед самой собой и тотчас, как прокурор, себя обвиняла: — Кто ты такая, чтобы судить? Кто ты такая, чтобы делить людей на хороших и плохих? Если ты любишь его сердцем, то должна принять и полюбить всё, что любит он. Но ты лжёшь. Ты любишь его греховно.
Ты — рождённая в грехе, лживая, ревнивая тварь, сволочь, нелюдь».
В ушах зазвучал голос матери, сотни, тысячи раз кидавшей в Тоню камни слов, так что они ранами отпечатались в душе. Девочка упала на колени и стала молиться.
«Господи, помоги мне полюбить её. Помоги мне принять её сердцем. Она хорошая, весёлая, красивая. Она позволила мне пойти со всеми в лес. Она добрая. Помоги мне её полюбить. Прошу тебя, Господи».
Она горячо и неистово шептала во тьму. Постепенно голос матери смолк, и страх отступил. Тоня встала и зажгла свет. Она посмотрела на кровать возле балкона с плюшевым щенком на подушке и вдруг вспомнила, что Людка ведет дневник. Если его почитать, будет легче её понять, а значит, и полюбить.
Она подошла к Людкиной тумбочке и, не задумываясь о дерзости своего поступка, открыла дверцу.
На полочках вперемешку лежали трусики, лифчики, майки, пакет чипсов, начатый блок сигарет и пластинки жвачки. Тоня помедлила, не решаясь коснуться пенного
кружева белья.
В мозгу прозвучал слабый сигнал, что она собирается совершить нечто недозволенное, ведь чужие вещи трогать нельзя. Но она и не собиралась ничего брать.
Только взглянуть на дневник и вернуть его.
С её почти первобытной бесхитростностью ей не приходило в голову, что читать чужие дневники нехорошо. Она знала, что дневники знаменитых людей публиковались, и с ними мог ознакомиться каждый.
Прежде чем пошарить рукой по полке, Тоня закрыла глаза, как будто это нивелировало недозволенность проступка. Она была похожа на ребёнка, который, пряча голову, считает, что он стал невидимкой.
Под вещами она нащупала тетрадку, села на корточки и стала читать. Знакомые и незнакомые слова складывались в фразы, но, к разочарованию Тони, ничуть не приоткрывали дверцу в тайники Людкиной души.
22 апреля
… Ходили с Максом в «Точку» на «Мельницу». Макс обкурился и намекал, что не прочь перепихнуться. Послала его по холодку…
30 апреля
… Родаки укатили в Турцию. Ко мне переехала тётка. Это чума. Опять будет вставлять каждый день про то, как в их время парни ухаживали за девушками. Скорей бы неделя прошла…
18 мая
… Макс привёл Мангрива. Он организовал блэкушную группу. Безбашенный чувак. На спор ночевал на кладбище. Пушил хвост. Думает, что у него есть шанс…
5 июня
… Макс с Мангривом задумали снимать эротический ужастик. Уламывали меня на главную роль. Мечтать не вредно. Сошлись на том, что сниматься будет Колобок, и ужасы пойдут без эротики…
16 июня
… У Колобка смотрели нетленку. Жуткая фигня, но прикольно…
… Мангрив играл в «Свалке» на разогреве. Первый выход в люди. Всей кодлой ходили его подпереть. Макс приревновал меня к Пепирычу. Он меня начинает доставать.
28 июня
… Приехали в лагерь. Познакомилась с Егором…
Тоня прервалась. Сердце гулко забилось. Только теперь она ощутила, что вступает на запретную территорию, но именно сейчас отступить не было сил. Она продолжила чтение.
… Макс отдыхает. Полный отпад. Похож на шведа. Маська тоже запала. У Колобка разбилась банка с вареньем. С нами поселили какую-то деревню…
— Эй, ты что делаешь? — услышала она сердитый голос Людки.
Увидев, что Тоня сидит возле распахнутой тумбочки с дневником на коленях, Людка взорвалась.