Страница 139 из 155
Костик. Это ничего, скоро привыкнете. Вот нашему Онуфрию — вот этому — на днях пятьдесят стукнет, а видите, цветет, как крапива под забором.
Онуфрий. Жалкая клевета, зловонная, как его сапоги. Истина в том, что нынешнею осенью я поступил на филологический, и мне ровно девятнадцать лет. Через три-четыре года, сколько выдержит мой характер, я поступлю на естественный, и мне будет ровно девятнадцать. Если же принять в расчет, что кроме упомянутых факультетов существуют еще…
Козлов. Этакое кругосветное плавание по факультетам.
Петровский. Обратите внимание, товарищ: перед вами образованнейшая личность.
Костик. Энциклопедия.
Блохин. Скорее — прейскурант.
Онуфрий. Ты-то что, Блоха, становишься на задние ноги? Если сам десять лет не можешь вылезти из теснин одного факультета, так преклонись перед тем, кто неустанно совершенствуется. Свою жизнь, товарищ, я начал гнусно: я был юристом.
Стамескин. Вы надолго были сосланы, Петр Кузьмич?
Ст. студент. Я был сослан только на десять лет и давно мог бы вернуться, но там я женился, поступил на службу и… Но боюсь, что это не для всех интересно. У вас царит такое ясное веселье, а моя история печальна и в конце концов слишком обыкновенна. Не стоит рассказывать.
Дина. Нет, пожалуйста, расскажите. Господа, вы хотите послушать? Стамескин, Онучина?
Онучина. Да, с удовольствием.
Козлов. Рассказывайте, рассказывайте, все слушают.
Ст. студент. Хорошо-с, извольте, я расскажу… конечно, стараясь по возможности быть кратким. Вы знаете, как нас, стариков, увлекают воспоминания о пережитом…
Дина. Без рисовки, Петр Кузьмич!
Ст. студент (наклоняя голову). Слушаю-с… Да, в ссылке я женился, и у меня был ребенок, девочка Надя… Теперь обе умерли, и жена и моя девочка, и с гордостью я могу сказать, что судьба послала мне редкое счастье, — встретить на своем жизненном тернистом пути двух прекраснейших людей, две светлые, очаровательные и невинные души…
Гриневич. «Это было давно, это было давно-давно — в королевстве приморской земли…»
Ст. студент. Нет, дорогой товарищ, это было недавно и это было среди холода, грязи и темной скуки сибирского городка. И меня всегда поражало, как одна из загадок жизни: откуда эта одинокая человеческая душа, затерянная во мраке, — я говорю о жене моей, Наташе, — откуда могла она добыть так много яркого света, самоотверженной и чистой любви? Я сам был в университете, я знавал много хороших, ученых и честных людей, я очень много читал, — и под воздействием всех этих благотворных факторов сложилась моя жизнь. Но откуда она — удивительная, но прекрасная загадка? Родилась Наташа на постоялом дворе, слышала только брань извозчиков да пьяных купцов, была почти неграмотная — до самой своей смерти она писала с большими грамматическими ошибками и, конечно, ничего не читала… Но, поверьте мне, я не встречал человека, который так благоговейно относился бы к книге, так высоко и свято чтил бы человеческую мысль.
Дина. У вас было много знакомых?
Ст. студент. Нет, откуда же? Двое-трое ссыльных, для которых Наташа была матерью и сестрою, и только. Но у нас были книги — все деньги мы тратили на книги и журналы, и у меня была очень хорошая библиотека, товарищи, — да, были книги, эти лучшие, неизменно-верные друзья человека. Когда кругом все изнывало от скуки, и ливмя лил дождь, и пурга стучала в оконца, мы с Наташей читали, плакали и смеялись, отдаваясь творческой мечте великого друга… и у нас было светло, как в храме. И вот… пришла смерть. (Задумывается.)
Онуфрий (Блохину тихо). Хороший старик, его надо принять. Примем, Сережа?
Кочетов. А где же ваши книги?
Ст. студент. Мои книги? Я их продал, чтобы достать денег на поездку сюда, в Москву. Продал друзей… не кажется ли вам, что это похоже несколько на измену? (Улыбаясь.) Конечно, нет — в душе моей они все сохранны.
Костик. Конечно, не все продали, любимых-то небось привезли?
Ст. студент. Нет, все. Мне трудно бы было выбирать, и это уже совсем бы походило на измену. Да и не хотел я, идя в новую жизнь, сохранять какую бы то ни было материальную связь с прошедшим. Несколько карточек Наташи и моей девочки, да разве еще вот эта седая голова — это все, что осталось у меня от прожитого.
Козлов. Значит — начинать жизнь с начала?
Ст. студент (серьезно). Да. С начала.
Костик. А не боязно? Дело-то вы серьезное затеяли.
Ст. студент. Да, я знаю… Нет, не страшно.
Костик. Ну — в добрый час тогда. Дорога-то дальняя!
Лиля (растроганно). Дай вам Бог! Дай вам Бог!
Онуфрий (мрачно покачивает головою, тихо). А на новорожденного все-таки не особенно похож. Э-эх, лучше бы уж лысый был!
Дина. А скажите… если вам не трудно об этом говорить… от чего умерла ваша жена?
Ст. студент. Девочка принесла с улицы дифтерит. Обе они умерли почти в один час. Да, умерли… ну, а я продал книги и приехал сюда. По счастью, мне выдали жалованье за то время, как я был болен, и теперь я человек совсем обеспеченный. (Смеется.)
Лиля. А вы долго были больны?
Ст. студент. Около года. Я был в больнице для душевнобольных.
Молчание.
Ст. студент (обращаясь к Лиле). На «Фаусте», где мы были с вами вместе, я вспоминал Наташу. Я ей рассказывал все оперы, какие видел, даже представлял немного, и «Фауста» она знала хорошо… Кажется, это вы, товарищ, привели стихи Эдгара Поэ?
Гриневич. Я.
Ст. студент. А помните вы конец?.. «И в мерцаньи ночей, я все с ней, я все с ней, с незабвенной — с невестой — с любовью моей»… Да.
Лиля. Вот что, вы приходите к нам, мы с Верочкой живем. И я к вам ходить буду, можно?
Ст. студент. Сердечно буду рад.
Лиля. Я буду называть вас Старым Студентом — хорошо? (Утирает слезы.)
Петровский. Размокропогодилась наша Лилюша.
Онуфрий. А тебя не трогают, ты и молчи. Видишь, народ безмолвствует.
Ст. студент (поднимая голову). Да… И вот, товарищи, я пришел к вам, примите меня. Правда, я немного стар, и среди ваших черных голов моя может казаться странною и наводить на печальные мысли… но я искренно предан науке, горячо люблю молодость и смех и во всем буду хорошим товарищем. Примите меня.
Молчание.
Костик (мрачно). Что же, можно. У нас в уставе есть примечание к параграфу пятнадцатому, так по этому примечанию, в исключительных, конечно, случаях…
Козлов. Вспомнил!
Общий смех.
Ст. студент (улыбаясь). Чему они?
Дина (смущенно). Да так. Наш Константин Иванович ужасный формалист, и если в правилах чего-нибудь нет, так он тут же сочиняет примечание.
Тенор. Законник!
Во время дальнейшего разговора Стамескин и Онучина прощаются с Диной и уходят.
Костик. Ну ладно, законник. Надо же оформить, с меня же потом спросите. Ну, а кто рекомендует?
Лиля. Я.
Петровский (тонким голосом). Мы с Верочкой.
Костик. Да нельзя же так, Лиля, вы сами сейчас только увидели товарища. Тогда и все мы можем рекомендовать.
Лиля. Ну все и будем рекомендовать — тем лучше.
Тенор. Петр Кузьмич, чай готов. Пойдемте, я проведу вас в столовую.
Дина. Ну, ушли! Что же вы не идете в столовую, Петр Кузьмич? И я с вами пойду, я вас чем-нибудь покормлю. Вы устали, бедный? Мы вас замучили.
Ст. студент (идя). Я так тронут вашим сердечным товарищеским приемом, Дина. Сегодня я впервые почувствовал себя действительно молодым и сердечно…
Уходят в столовую. Здесь непродолжительное молчание.