Кулибин

Иван Кулибин».

Беляевы были замечательными оптиками той поры, заслуживающими специального биографического исследования. А Шерстневский помогал Кулибину еще в Нижнем Новгороде при изготовлении первых микроскопа и телескопа. Кулибин взял потом Шерстневского с собою и очень им дорожил. В архиве Академии сохранилась бумага, из которой явствует, что этот пионер оптики в России жаловался на крайне мизерное жалованье и просил прибавки. Потом он исчез куда-то, и дальнейшая судьба его неизвестна.

Если жалованье мастеров было мизерное, то ученики и подмастерья получали и того меньше. Им платили всего по восемь рублей в месяц.

Условия труда в мастерских были крайне тяжелы для здоровья. Как следует из донесений Кулибина, мастера и подмастерья постоянно болели. В конце почти каждого его рапорта прилагалась сводка о заболевших или просто не вышедших на работу мастерах. Возьмем наугад июнь, месяц самый благоприятный для петербургского климата. «Находились больными, — рапортует Кулибин, — Андрей Донской — восемь дней; Михайло Михеев — пять дней; Андрей Самойлов — семнадцать дней; Василий Бахтурин — два дня; Иван Шерстневский — шесть дней; Леонтий Трофимов — девять дней…» В июльском рапорте упоминаются те же лица и вновь заболевшие.

По-видимому, мастера не выдерживали тяжелых условий труда при академических мастерских и часто «отлучались» без всяких причин. Кулибин был постоянно озабочен приисканием учеников и водворением среди них дисциплины. В его рапортах Комиссии то и дело встречаются жалобы на то, что подмастерья «прогуливают» в рабочие дни, причем прилагаются списки, кто и сколько дней «хождения не имел на работу». Он должен был за ними наблюдать, разыскивать с помощью своего помощника Кесарева и приводить в мастерскую из кабаков или с площадей. С некоторыми не было никакого сладу, и Кулибин об этом часто и со скорбью рапортовал Комиссии.

В одном рапорте он жалуется на «слабость и своеволие» учеников, говорит, что они опаздывают на работу, из мастерских часто убегают, а «во время увещевания плодят дерзостные речи». В субботу ученик Полянов «оказывал себя в безобразном образе с непристойными грубыми словами», чему внимал он, Кулибин, «с чувствительным прискорбием». Он просил Комиссию изыскать средства «к укрощению объявленных беспорядков».

Ученик Полянов, о котором упоминает Кулибин, приведен был однажды в Управу благочиния квартальным Васильевской части. По выражению документа того времени, Полянов был «взят в пьянстве и дран», а потом препровожден с описанием всех его приключений к Кулибину.

Для упрочения дисциплины Кулибин испрашивал отличившимся мастерам награды и прибавки жалованья, чтобы поощрить их к дальнейшей работе и в назидание остальным.

«Инструментального ученика Егора Карпова, — читаем мы в одном из постановлений Комиссии, — за отменную его перед прочими своими товарищами прилежность к делу и искусству, которое он особливо оказал в делании электрической машины, а при том и за хорошее поведение, как о том свидетельствовал механик Кулибин, произвести в подмастерья с прибавкою ему с первого числа мая месяца впредь к прежнему окладу по 18 рублей в год».

Ученики были поручены Кулибину в «полное надзирание» (раньше ими ведал академик Протасов). Кулибин сам подыскивал мастеров, подбирал учеников, которые сумели бы перенять его опыт, и изо всех сил старался при грошовых суммах, отпускаемых на оборудование «палат», и при низкой оплате труда свести, как говорят, концы с концами.

Несмотря на все трудности, он обеспечил академикам возможность научной работы в лабораториях и кабинетах.

Академические мастерские при Кулибине достигли высшего своего расцвета, являлись рассадниками механического искусства в стране. В России только при Кулибине впервые стали изготовлять приборы, нужные для научных опытов. И в этом огромнейшая его заслуга перед русской наукой и русским народом. После увольнения Кулибина мастерские быстро заглохли.

В истории производства физических и иных научных приборов в России Кулибину должно быть отведено одно из первых мест. В частности, Кулибин должен занять исключительное место в истории производства оптических приборов в России. Одним из первых в стране он сделал телескоп и микроскоп и первый при Академии наук стал изготовлять эти приборы в большом количестве на продажу.

В архиве Академии сохранилось очень много набросков, свидетельствующих об интересе Кулибина к этой области: вычисления состава сплавов, величины стекол, описание деталей оптических приборов и т. п. Он сам наблюдал в свой телескоп движение планет, интересуясь астрономией. Сохранилось его «Описание астрономической перспективы в 6 дюймов, которая в тридцать раз увеличивает и, следовательно, юпитеровых спутников ясно показывать будет».

Кулибин занимался оптическими приборами обстоятельно, долго, упорно и оставил после себя учеников, двинувших вперед дело изготовления оптических приборов.

Успехи, которых Иван Петрович Кулибин добился в этой области, следует отнести за его личный счет. Они могут быть объяснены лишь его всеобъемлющим дарованием, огромным упорством и невероятной трудоспособностью.

Поскольку в приборах, изготовляемых Кулибиным, нуждались сами ученые, эта сторона его работы вызывала некоторый интерес и поддержку. Зато другие крупнейшие его изобретения Академией игнорировались, большинство академиков о них просто не слышало. Мучительно тяжело было ему сознавать и видеть, что изобретательские труды его не ценятся, тогда как лица, занимающиеся отвлеченными вопросами, получали большую поддержку, даже не имея особых заслуг.

Сохранился отрывок из письма Ивана Петровича сыну Семену, датированного 17 мая 1816 года и полного горьких размышлений на эту тему.

«В бытность мою при Академии Наук директора господина Домашнева, исчислено им было, что из многого числа русских воспитанников в академической гимназии, один, ученостью дойдя до звания профессорского, стоил казне по тогдашнему еще времени 40 тысяч рублей. Следственно и в тогдашнее время ученые стоили казне весьма значительные денежные суммы, ныне же несравненно более того. Мои успехи в изобретениях хотя не велики, да я, не быв в науках, не сделал ими казне ни малейшего убытка. А единственно помощью божией старался во изобретениях, и в том о моих успехах три раза опубликовано было в Европе. Мне весьма желалось видеть в публикациях о успехах в изобретениях г. г. профессоров, как должны быть велики, но к несчастью моему видеть и слышать о том не случалось мне во всю бытность в Петербурге».

Были и другие причины, мешавшие Кулибину в должной мере привлечь внимание академиков к его изобретениям. Он был русский и притом «простолюдин». А таких академики, тогда еще в большинстве своем надменные иностранцы, не жаловали.

Академики. Силуэты работы Ф. Антинга.

Разумеется, не все иностранцы третировали и травили своих русских коллег и русскую науку вообще. Имена Эйлера, Д. Бернулли[44], Рихмана[45], Гмелина[46], с симпатией относившихся к стране и народу, среди которого они работали, говорят сами за себя. Но в большинстве своем приезжие академики, выходцы из служилых чиновничьих семей дворянского и бюргерского происхождения, приносили с собой в Петербургскую Академию наук чинопочитание, страсть к титулам, убежденность в своем кастовом превосходстве, политический консерватизм, цеховые обычаи, филистерские привычки, а главное — сугубый тупой национализм.

Много писалось о вражде великого Ломоносова к «иноземцам». Это неверно. Он был в дружбе с Эйлером, Рихманом, Гмелиным и другими. Но он яростно боролся против тех иностранцев, которые третировали русских ученых по причине их плебейского происхождения. Ведь даже Ломоносов, один из блистательных гениев человечества, был в конце концов побежден и отстранен от Академии. Даже он, всю жизнь добивавшийся «равновесия в голосах между иноземцами и россиянами», не одержал полной победы. Ломоносов требовал открытия настоящего университета и ходатайствовал об этом перед царицей, но «иноземцы» твердили свое: «На что столько студентов, куда с ними деваться?» Несмотря на все помехи, он много содействовал выдвижению русских ученых. В его время выдвинулись академики С. Крашенинников[47], Румовский, Козицкий[48], Мотонис[49] и другие.

44

Бернулли, Даниил (1700–1782) — знаменитый механик и математик, автор капитальнейшего труда «Гидродинамика». Основная теорема, устанавливающая связь между давлением и скоростью в каждой точке струи тяжелой жидкости, до сих пор носит его имя. На ней основана вся современная гидравлика.

45

Рихман, Георг (1711–1753) — видный русский физик, немец по происхождению, родом из Прибалтики. Работал над вопросами теплоты и электричества. Был профессором и членом Академии. Занимаясь опытами над атмосферным электричеством, он в грозу стоял подле своего прибора и был убит молнией. Смерть самоотверженного ученого была объяснена и описана Ломоносовым в его «Слове о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих».

46

Гмелин, Иоганн Георг (1709–1749) — естествоиспытатель и путешественник. В 1727 году прибыл из Германии в Петербург. Вместе с историком Миллером и географом Кроайером, по поручению Академии и под руководством знаменитого Беринга, предпринял путешествие по Сибири. Путешествие это было задумано и организовано еще Петром I.

47

Крашенинников, Степан Петрович (1713–1755) — профессор ботаники, академик. По происхождению солдатский сын. Участвовал в Камчатской экспедиции Гмелига и Миллера. Эти академики оставались тогда в Иркутске, а Крашенинников один объехал весь полуостров. Свои наблюдения он изложил в книге «Описание земли Камчатки», которая долгое время была единственным источником сведений о Камчатке в европейской ученой литературе.

48

Козицкий, Григорий Васильевич — лектор философии и словесных наук при Академии. Стал потом адъюнктом Академии и статс-секретарем Екатерины. Он редактировал указы царицы, а иногда и сам писал за нее инструкции. В 1775 г. покончил жизнь самоубийством. В его бумагах после смерти нашли автобиографию Кулибина, впоследствии опубликованную в «Русской старине», т. VIII, 1873 г.

49

Мотонис, Николай Николаевич — русский академик времен Елизаветы. Писал по вопросам отечественной словесности и был для своего времени авторитетом в русской орфографии.