Магеллан

Моряки думали, что все это — следствие удачного совпадения, но из отчетов других путешественников видно, что индейцы побережья Бразилии и Венесуэлы всегда встречали европейцев очень радушно. Лишь когда европейцы начали совершать ничем не оправдываемые жестокости и обращать в рабство туземцев, доверчиво приплывавших на корабли, отношение их к европейцам изменилось, и они стали встречать непрошеных гостей с оружием в руках.

В бухте Санта-Лусия Магеллан решил запастись продовольствием и позволил морякам завести с туземным населением меновую торговлю. Хуан Карвайо предупредил товарищей, что индейцы не знают настоящей цены и поэтому их легко обмануть. Чтобы моряки не «портили торговли» друг другу, Карвайо составил даже маленькое руководство для обмена с туземцами и указал, сколько индейских товаров следует брать за нож, зеркало, кусок красной материи и другие испанские товары.

Быстро наладился обмен. Индейцы и на самом деле не знали цены своим товарам. За гребенку они давали двух гусей, за крючок для рыбной ловли или за нож — пять или шесть кур, за маленькое зеркальце — десять-двенадцать попугаев или целую корзину рыбы, которой хватило бы для обеда десяти испанцам.

Португальцы, неоднократно посещавшие бухту Санта-Лусия, всегда старались раздобыть рабов, и поэтому индейцы считали, что рабы — лучший товар для европейцев. Во время стоянки эскадры Магеллана в бухте индейцы неоднократно предлагали юношей и девушек в обмен на топор или большой нож.

Но Магеллан под угрозой смертной казни запретил покупку рабов. Хотя моряки запаслись свежим мясом, фруктами и рыбой в Бразилии, но этой провизии надолго не могло хватить, к тому же она могла быстро испортиться. А впереди предстоял долгий путь, и каждый лишний рот был очень нежелателен. Кроме того, Магеллан знал, что португальцы объявили Бразилию своей собственностью, и хорошо помнил, как испанские чиновники настойчиво советовали ему не нарушать португальских прав в тех странах, которые бесспорно принадлежали королю Маноэлю.

Собрав всех капитанов, командир еще раз напомнил им о строжайшем запрете покупать рабов и велел выменивать только провизию, и как можно больше.

Все увлеклись выгодным обменом. Даже осторожный Антонио Пигафетта не выдержал и поехал на берег, взяв с собой колоду карт. За бубнового короля он получил шесть кур.

Пигафетта осмотрел селение бразильцев и увидел много нового. Туземцы жили в огромных шалашах, вмещавших зачастую до ста семей. Они спали в удобных подвесных сетках, очень заинтересовавших европейцев. Пигафетта даже выменял себе такую сетку и записал ее туземное название — «гамак».

Изображение гамака в книге 1534 года.

На берегу лежали длинные каноэ. В одном месте несколько воинов возились у большого бревна. Они накладывали на бревно раскаленные угли и соскабливали затем каменными скребками обгоревшее и сделавшееся более податливым дерево. Так индейцы делали новую лодку.

Бразильцы делают лодку, выжигая сердцевину ствола дерева и выдалбливая образующийся уголь. Гравюра XVI века.

Воины племени тамажу занимались лишь охотой, рыбной ловлей и строительством лодок. Вся остальная работа лежала на женщинах.

Через несколько дней после прихода эскадры в бухту Санта-Лусия главный астроном экспедиции Андрес Сан-Мартин решил определить местоположение бухты.

Долго наводил он тяжелую и неуклюжую астролябию на звезды и луну. С большим трудом Сан-Мартин определил высоту Юпитера и Луны, но в альманахе-справочнике, где приводилась высота главнейших светил в разное время года и суток, оказалась опечатка. Сан-Мартину так и не удалось определить точное местоположение бухты Санта-Лусия.

Индейцы по-прежнему были приветливы. Карвайо часто разговаривал с ними. Как-то во время беседы он рассмеялся и позвал командира. Оказывается, индейцы были уверены, что корабли — живые существа, а лодки — их дети, которые днем плавают, а к ночи собираются к кораблям, чтобы те кормили и защищали их.

Бразильцы на лодках. Гравюра 1563 года.

Однажды командиру доложили, что исчез Дуарте Барбоса. Магеллан велел искать его в селении бразильцев и соседнем лесу, но поиски были тщетными. Все думали, что веселый португалец погиб.

Прошло три дня, и Дуарте, невредимый, но очень смущенный, явился на корабль. Его одежда была сильно потрепана, а вместо плаща на нем болталась странная накидка из ярких птичьих перьев.

Оказывается, Дуарте, верный своей привычке к бродяжничеству, как-то утром потихоньку ушел с корабля. Он присоединился к отряду индейцев, направлявшемуся в горы. Барбоса мог объясняться со своими спутниками только знаками, но, по его словам, превосходно провел время, видел немало интересного и завел много друзей.

Дуарте принял участие в ночной охоте на тапира, которого индейцы называли «ант». Воины тамажу уже пять дней выслеживали чуткое и осторожное животное и выяснили в конце концов, по какой тропинке тапир ходит на водопой. Каменными заступами (индейцы тамажу не знали металла) воины вырыли глубокую западню, укрепили на дне ее заостренный кол и покрыли яму сверху ветвями и землей.

Целую ночь Дуарте со своими новыми друзьями молча просидел в засаде. Под утро раздался шум и крик раненого зверя. Индейцы зажгли факелы и бросились к западне. Копьями они убили тапира, подвесили на шесте и с торжеством притащили в селение. Тушу убитого животного подарили испанцам. Пигафетта пишет, что мясо анта напоминает говядину.

Дуарте с удовольствием рассказывал о своих похождениях, все кругом смеялись, а первым хохотал сам рассказчик. Но иначе отнесся к его поступку командир. На кораблях было неспокойно. Малейшее ослабление дисциплины могло повести к мятежу. И, хотя его сильно огорчало, что виновником оказался его лучший друг, Магеллан решил наказать Дуарте. Он велел заковать его в цепи на пять дней. Барбоса не пытался оправдываться. Даже с кандалами на руках и ногах он не изменил себе. По-прежнему он был в прекрасном настроении, по-прежнему в его уголке на палубе толпились слушатели, и оттуда раздавались громкие раскаты хохота.

Перед отъездом из бухты Санта-Лусия Магеллан снял Антонио де Кока, назначенного им ранее вместо арестованного Хуана де Картагена, с поста капитана «Сан-Антонио». Капитаном корабля стал племянник командира Альваро де Мескита, который до сих пор плыл на «Тринидаде» в качестве запасного.

Магеллан объяснил это перемещение тем, что нельзя совмещать в одном лице посты капитана и контролера. Но недовольные офицеры видели в назначении Альваро де Мескита желание командира поставить своего человека во главе «Сан-Антонио». Смещенный с поста капитана, Антонио де Кока примкнул к группе недовольных. Каждый из них старался сеять среди команды недовольство; исподволь распространяя тревожные слухи, и вербовал новых сторонников.

Корабли провели в бухте, где теперь стоит город Рио-де-Жанейро, тринадцать дней.

Утром 27 декабря эскадра пошла дальше.

В те дни, когда можно было попадать с корабля на корабль на лодках, кормчие вели эскадру по очереди, находясь на флагманском корабле. 28 декабря дежурным кормчим был перешедший с «Виктории» Хуан Карвайо. В этот день чуть было не произошло несчастья. Дул свежий ветер. Корабли все время относило к берегу. Море было неспокойно. Огибая скалистый мыс, Карвайо не рассчитал силы ветра и слишком круто повернул руль. Корабль понесло к берегу — туда, где пенился среди огромных черных камней прибой. Лишь находчивость кормчего Эстебана Гомеса спасла флагманский корабль. Оттолкнув растерявшегося Карвайо, Гомес всем телом налег на штурвал и крикнул, чтобы убрали почти все паруса. Корабль резко изменил курс. От толчка многие попадали, но «Тринидад» был спасен.

Потом стали дуть попутные ветры. Эскадра шла на юг, причем Магеллан все время старался не упускать землю из виду. Вновь потянулись томительные, душные дни. Скоро свежие припасы, добытые в Бразилии, были съедены, и экипажу опять пришлось перейти на сильно попорченные запасы, взятые в Испании.