Страница 70 из 140
— Нету, — тоскливо ответил Иван.
— А работой? — подсказал Василий. — Ты, слышь, избу хотел же подрубать.
Слово по слову, поладили Ивану отработать. Боясь Акулины, Иван просил мир все-таки сделать сыну внушение.
Акулина в душе рада была, что выпорют оболтуса, и тем больше огорчило ее известие, что не только не выпорют, но ее «вахромей» и работой закрутился.
Заплакала с досады Акулина.
— Кто на свет его, проклятого, народил?
Внушение состояло в том, что шесть стариков пришли на другой день утром к Ивану в избу.
Тут же был и Алешка — жирный, гладкий, на этот раз струсивший немного. Он и с любопытством и страхом всматривался в чинно входивших, чинно крестившихся, кланявшихся и рассаживавшихся по лавкам стариков.
Когда все сели, за исключением хозяев, и достаточно намолчались, староста обратился к Ивану:
— Вот ты, Иван Петрович, на сына обиду сказываешь.
— Сказываю, — тихо ответил Иван.
Староста медленно, а за ним все перевели глаза на Алешку.
Алешка быстро потупился.
— Ты что ж это, Алешка? — спросил староста так сурово, что, если бы дело происходило на открытом воздухе, Алешка давно бы уж обратился в бегство.
Страх неизвестности томил Алешку и, чтоб поскорее от него избавиться и смягчить свою участь, он упал на колени.
— Простите, старики, — говорил он, отбивая поклоны, — не буду больше… вот святая икона… Накажи меня господь…
Алешка говорил сиплым голосом, бойко и усиленно крестился.
— Так… ну, а если ты опять согрешишь?
— Ей-бо…
— Не миновать нам тогда тебя в острог отослать. Ты, може, видал, как по дороге ведут туда? Дзынь-дзынь! Ты это подумал? Ну хорошо. Ну а я, к примеру, да с тебя кафтан сдеру, а он вот с него… Этак и ладно будет? А?
— Не буду… ей-богу…
— Не будешь… Ладно, если не будешь… а будешь?! Ты вот сейчас стал человеком, женить тебя время приходит, ты это как считаешь, к примеру, — лестно путную-то девку за тебя отдать? А?
— Не буду…
— Слыхали… Ты вот отвечай: как ты считаешь, отцу с матерью, как на тебя смотреть?
— Не буду…
— Не будешь, а если будешь?!
Алешка давно выл коровой, а староста равномерно, спокойно пилил, подставляя ему все новые и новые вопросы.
Пимку давно отец с братом отодрали в том же амбаре, откуда крал он, а Алешку все зудил и зудил староста, и что больше зудил, то больше во вкус входил.
Иван вздыхал, вздыхал и не вытерпел:
— Уж, старики, простите его на этот раз, может, и опомнится — дело молодое.
— Когда не опомнится, — встрепенулся совсем было уснувший Евдоким.
— Известно, золотой мой, опомнится, — вздохнул Василий Михеевич.
— Охо-хо, грехи! — односложно согласился Федор.
— Ну, вот видишь, — проговорил староста, — отец за тебя просит. Ты, что ль, его станешь благодарить? Или этак простил и ладно…
Алешка не знал, что ему делать.
— Нам, что ли, его за тебя благодарить? Вели, — кланяться станем.
— Благодари, — ткнул Алешку рукой Василий Михеевич.
Алешка стал усердно бить поклоны пред отцом. — Благодарю, тятенька, вас… благодарю и вас, маменька…
— Ты что ж его, Иван Петрович, прощаешь, значит?
— Прощаю, Родивон Семенович.
— Так… И ты, Акулина Ивановна, прощаешь?
Акулина махнула рукой, усмехнулась, закрылась рукавом и произнесла:
— Прощаю…
— Так… И вы, старики?
Алешка подполз и к старикам и пред каждым ударил по поклону.
— Прощаем, — ответили старики.
— Ну, видно, ладно, — сдался староста. — Ну, парень, теперь смотри: две вины выйдет, как в чем попадешься.
— Детям накажу…
— И так… женить пора…
Староста встал, а за ним и старики.
— Что, старики, с устатку по рюмочке?
Старики опять сели, распустили свои официальные лица, а Иван засуетился, доставая из кармана мелочь.
— Алешка, бежи…
Алешка живой рукой слетал в кабак, прихватил несколько стаканчиков и, возвратившись, быстро расставил все это на стол.
— Вот ты, когда хочешь, — заметил староста, — можешь стараться. И умом господь не обидел — смекнул, вишь, что без посуды водки не выпьешь…
Старики рассмеялись, рассмеялся и Алешка, добродушно стоявший у двери, когда все кончил.
— Тебя б ко мне на выправку, — начал опять староста, пока Иван осторожно наливал, — я б тебя живо человеком сделал… пра-а!
— Что, Иван Петрович, как грудь у тебя? — спросил Василий Михеевич.
— Плохо, — к погоде подвалит — беда.
— А я вот все ногами, золотой мой… Пра-а… Мое-то дело уж, видно, ладно, а вот Филипп-то мой не годится… Лихоманка его замаяла насмерть.
— Э-э… Ну, будьте здоровы.
— А хозяйка что ж?
— Ладно, — тихо кивнул головой Иван, — мы с ней останемся.
— Ну, что ж, с мировой вас… Ему, что ж, подать бы?
Подали и Алешке.
Немного утих Алешка. Помогло и то, что Пимку отец совсем прогнал, и он ушел в город.
Темный, худой, с черными злыми глазками Пимка и Алешку звал, но мягкий, женственный и ленивый Алешка отказался.
Прошел год.
— И что нам с ним делать? — советовалась Акулина с Драченой. — Утих, а дела нет… Куда пристроишь— гонят… Что просто и за человек?
— А ему чего? кормят, поят — найдено…
— Так ведь мне-то каково: их, оболтусов, да своих шесть?
— Так ведь видно людям… вся семья на тебе.
— Тихий, тихий, а начни только говорить… Все смолчит, а как до сына, откуда что… не больно я его испугалась, так ведь и этот оболтус-то не боится…
— Женить разве?
Думала об этом и Акулина не раз. Женить сына хотел и отец.
«Ну, в мужиках счастья нет, бабу не пошлет ли господь — путную: вдвоем бы все живей дело пошло», — думала Акулина.
Весь вопрос был в деньгах. Меньше 50 рублей не обойдется свадьба: попу 8 руб., да пол штоф водки, да утиральник, да запись — всех-то и 9 выйдет. Кладку невесте— ну хоть 10 руб. считать. Одежа жениху 10 руб., водки 3 ведра выйдет-18 руб., харчу, говядинки — три рубля… все 50 клади… и уж бедно, бедно, так только, только… Урожай господь послал: с трех десятин пудов 300 будет. Ну подати за две души 25 руб., — это что ж? 100 пудов… эх, много… вот 60 верст всего, на машине 40 коп., а у нас 25… На семена… 40… до урожая 8 ртов, невестка девятая, хоть по 2 пуда с рыла… что ж это? Если десять месяцев… нет, стой… Эх…
Акулина задумалась.
— Не сосчитаешь, — вздохнула она.
Порешили на том, чтоб продать корову — 20 руб., обнову сыну сделать на 6 руб., кладки дать 6 руб., и того не хватало еще 22 руб.
Продать 100 пудов хлеба, а там к весне парня с бабой куда-нибудь пристроить удастся.
Вопрос, где разыскать невесту, был тоже не из легких. Из своих никто не шел: все знали оболтуса. Из ближайших деревень тоже. И кладка невесте 6 руб. тоже мала. Пришлась одна по вкусу Акулине — кладка дорога — 12 руб. уперлась и ни копейки не спустила, пес с ней, а жаль: девка здоровая и веселая.
А главное, слух-то про него, куда ни пойдешь, вперед забежал. Этак… добрая слава лежит, а худая впереди тебя катит.
Наконец, нашли подходящую.
— Эти-то ведь, слава тебе, господи, и недалеко живут и ничего не слыхали… И девка тихая, лицом чистая.
Акулине, одним словом, одобряли невестку.
— Може, там и есть где лучше, так ищи их, а то и кланяйся еще… эти живут в нужде, значит, знает, на что идет.
— Эх, кума, — качала головой Драчена, — в богатом доме бабе хуже. У тебя вот коровки нет и нет, а там их пять, — выдой их, да масла сбей, да кудели не перепрядешь в две зимы… Тоже и в богатстве!..
Драчена пренебрежительно качала головой.
На смотринах у невесты видный Алексей показался — показалась и невеста. Угощенье выставили родители невесты: орехи, несколько пряников и полштоф хорошей водки: бедные люди.
Молодых, по обычаю, в чулане запирали на короткое время, чтобы ознакомились.
Они сели по разным углам и, бойкий в кабаке и в своем кругу, Алексей сидел скромно и не испытывал никакого поползновения подсесть поближе к невесте.