Страница 35 из 140
— Конечно, так трудно возражать, но я познакомлюсь с вопросом и через месяц буду с вами спорить, Какое лучшее сочинение по тоннелям?
Кольцов не мог ответить.
— По-русски почти ничего нет, а за границей, наверно, есть.
— Я знаю сочинение Ржиха, но вышло, кажется. в Англии, недавно новое сочинение.
— Вы видали Ржиха? — спросил Малинский.
— Не видал, — ответил Кольцов.
— Если хотите, я вам покажу.
И Малинский повел Кольцова в свою комнату.
Малинский был очень начитанный человек. Он обладал способностью применять начитанное к делу. В требнике завода и постановке рельсового дела он ввел массу нововведений, — между прочим, бессемеровский способ литья стали прямо из чугуна, но было и несколько промахов, неизбежных ни в каком, деле.
Масса книг и журналов лежала на нескольких столах в комнате Малинского. Были тут и немецкие, и французские, и английские, и американские, меньше всех было русских.
Он снял с этажерки две громадные книги и тяжело бросил их на стол.
— Неужели это все об одних тоннелях? — спросил
Кольцов. — У нас в институте о тоннелях читалось ровно две страницы. Только немец может столько написать, — говорил Кольцов, перелистывая книгу.
Малинского неприятно покоробили слова Кольцова.
— Обстоятельно, — нехотя ответил он.
— К сожалению, я не понимаю по-немецки, — сказал Кольцов, закрывая книгу, — а то бы попросил у вас почитать.
— Вы какие журналы выписываете по вашей специальности?
Кольцов покраснел.
— Кроме журнала нашего министерства, — никаких.
Наступило неловкое молчание.
— Наше дело так налажено, — заметил Кольцов, — что вряд ли что-нибудь новое узнаешь, да притом я только французским с грехом пополам владею.
Наступило неловкое молчание.
— Может быть, пойдем в столовую? — спросил Малинский.
— Знаете, что мне улыбается в вашем подряде, Василий Яковлевич?.. — встретила Кольцова Ольга Андреевна. — Я давно на лето мечтаю выстроить себе маленький домик, в котором бы я могла чувствовать, что и я существую; а то в этих громадных комнатах я чувствую себя такой маленькой. Если б муж взял подряд, ему пришлось бы выстроить себе какое-нибудь пристанище, вот и я бы к нему пристала бы.
И она, склонив голову на плечо, своими детскими ласковыми глазами посматривала на мужа. Бжезовский ласково рассмеялся.
— Ну, уж если она охотится, то вы можете считать, что половину дела сделали, — обратился он к Кольцову.
— Эта сторона меня страшно радует, — и все лицо Бжезовской показывало искреннюю радость. — Если бы вы знали, как я хочу этой тихой простой жизни в маленьких уютных комнатках! — И опять ее чистые глаза заискрились весельем ребенка.
Несмотря на видимый успех, расположение духа Кольцова было испорчено. Разговор с Малинским, необходимость, вынудившая его признаться в незнакомстве с теоретической стороной своего дела, неприятно мучила его. Он поспешил попрощаться с Бжезовским и, условившись свидеться с ним на днях у себя, уехал домой. Всю дорогу он не мог отделаться от тяжелого чувства. Он не мог не признать, что Малинский ловко попал в его слабое место. Кольцов никогда не любил теорию и, будучи еще студентом, принадлежал к партии так называемых «облыжных» студентов, то есть таких, для которых вся наука сводилась к экзаменам. Выдержал экзамен, и долой весь лишний хлам из головы. Первые годы практической деятельности отсутствие правильной теоретической подготовки мало чувствовалось, — во-первых, изучение практической стороны дела требовало не мало времени, во-вторых, и роль была все больше исполнительная. Теперь, через двенадцать лет, Кольцову приходилось выступать уже в такой роли, где требовалось много инициативы, путь открывался для широкого творчества, и на каждом шагу он чувствовал все больше и больше свое слабое место — недостаточную теоретическую подготовку. Та масса новых, оригинальных идей, которые сидели в его голове и которые задачей своей жизни он поставил пропагандировать в жизнь, требовали для надлежащей авторитетности того, чтобы облечь их в научную форму. Кольцов чувствовал, что без этого он никого не убедит, что все отнесутся к его идеям с обидным недоверием.
Он считал, что сегодняшний его разговор с Малинским подрывает его авторитет как человека науки не только в глазах самого Малинского, но и всего кружка горных инженеров, между которыми Малинский признавался авторитетом.
Унылым и подавленным приехал он домой.
— Неудача? — встревоженно встретила его жена.
— Нет, кажется, полная удача, — ответил Кольцов, входя в свой скромный кабинет и опускаясь в кресло.
Жена села возле него и пытливо заглядывала ему в глаза. Кольцов старался избегнуть встречи с ее глазами.
— Воздух спертый, — проговорил Кольцов.
— Квартира сырая, комнаты маленькие. Сегодня у Коки за кроватью на стене я нашла гриб. Меня так беспокоит, как бы эта сырость не отразилась на здоровье детей. Они так побледнели за зиму.
— Надо почаще вентилировать, — заметил Кольцов.
— Каждый день вентилируем, — ответила жена. — Когда б уж скорее весна начиналась, начну их по целым дням на воздухе держать.
Кольцов облокотился и задумался.
— Ты не в духе? — помолчав, спросила его жена.
— Так, немножко неприятно, — нехотя отвечал Кольцов, решив ничего не говорить жене.
Через полчаса, однако, он уже все ей рассказал.
— Что ж тут такого, что могло тебя так огорчить? — успокаивала его жена. — Во-первых, большая разница между ним и тобой: он ведет оседлую жизнь, дела у него сравнительно с тобой почти нет, он, наконец, любит теорию, ты любишь практику. Профессор, может быть, из тебя не выйдет, но ведь и не желаешь им быть. Ваш же министр и вовсе не инженер, а министр про то.
— Ну, это положим, не довод. Я не знаю, что нашего министра вывело в люди, но знаю, что чем дальше, тем больше будут искать во мне таких причин, которые дали бы возможность моим противникам свести меня на нет, и моя слабая теоретическая подготовка будет мне в жизни громадной помехой.
— Но, если и так, что тебе мешает пополнить пробел — тебе тридцать пять лет — твое время не ушло.
— Вот именно я думал, что когда начнется постройка, время будет посвободнее. Я повторю всю теорию и займусь литературой. Ведь не то, чтоб я ее забыл, а так, забросил. Пристань ко мне с ножом к горлу, я и теперь сумею рассчитать любой мост.
— Миленький мой, я ни капли в этом не сомневаюсь, — ответила его жена, обнимая и целуя его.
Кольцов повеселел и начал рассказывать жене, как хорошо у Бжезовских, как у них пахнет весной, как ему вспомнился юг.
Анна Валериевна, — сама южанка, — понимала мужа, жалела, что не поехала с ним к Бжезовским.
— Ах, Вася, Вася, чего бы я ни дала, чтоб жить нам на юге, — страстно проговорила она. — Как бы расцвели там Дюся и Кока.
— Что делать! — вздохнул Кольцов. Он встал.
— Неужели заниматься? — спросила испуганно жена.
— Нужно бы, очень нужно, но устал, и мысли вразброде. Пойду только отдам распоряжение на завтра. Не знаешь, Татищев и Стражинский…
— Целый день занимались, — перебила его жена, — и теперь, кажется, в конторе. Отпусти ты их или приходи с ними чай пить. Я буду вас ждать.
— Хорошо, — ответил Кольцов, уходя в контору.
Татищев и Стражинский приготовили Кольцову сюрприз. Он застал их усердно работавшими.
— Господа, вы меня, стыдите, — проговорил Кольцов, весело с ними здороваясь. — Бросьте работу, ведь не каторжные же мы в самом деле.
— Скоро конец, — весело проговорил Татищев. — Ну, вот, смотрите, кончили мы то место, где вы хотите тоннель делать вместо мостов.
— Уж вычертили? — удивился и обрадовался Кольцов.
— Да надо же когда-нибудь кончать? — рассмеялся Татищев.
Кольцов растрогался и горячо пожимал руки Татищева и Стражинского. Он не утерпел, чтоб не прикинуть, как ляжет тоннель. Мало-помалу все трое так увлеклись, что и не заметили, как пробило два часа.
Анна Валериевна напрасно несколько раз звала их пить чай.