Рандеву с йети

Слава Богу, хоть свет поставили. Уважили. Я-то поначалу в темноте валялся. Смотрит девочка, лежит на полу мужик в камуфляже. Здоровенный такой мужик. И тоже в отключке. Ну, думает девочка, есть все-таки Бог на свете. Проснется дядя, он меня отсюда вытащит. Дядя добрый. По лицу видать. Умное такое лицо. И доброе. И в камуфляже дядя, значит, наш. И только-только девочка приготовилась вознести благодарственную молитву, как дядя ожил. И, слава Богу, вовремя остановился. Почувствовал, что под рукой что-то не то, и постарался самортизировать удар. А то убил бы. Наверняка бы убил.

Виталий внимательно осмотрел потерпевшую. Вроде бы ничего ей не сломал. Крепкая оказалась девочка. Лет ей, конечно, не тринадцать. Но никак не больше двадцати. И какой-то странной она национальности. Смуглая, и цвет кожи какой-то необычный; при таком свете, конечно, разобрать трудно, но что необычный — это уж точно. Удлиненное лицо. Черты точеные, как тонкая резьба по кости. По благородной, древней, желтовато-кремовой слоновой кости. Маленькая, красивая грудь — и под балахоном, судя по всему, ничего кроме кожи нет. Красивая линия ключиц и шеи. Телосложения она скорее хрупкого, длинная талия, слегка укороченные, но стройные и сильные ноги. Длинное бедро, а вот голень покороче, чем у европейцев. Но череп не азиатский. Выраженный долихиоцефал. Даже слишком долихиоцефал. Я таких правильных длинных черепов, пожалуй, в жизни не встречал. Наглядное пособие для музея этнографии и этнологии. Вот, оказывается, какие бывают казусы. И лицевой угол какой-то странный. В каких же это палестинах, интересно, мамаши такое рожают. Либо какая-то невероятная даже для Нижнего Поволжья помесь всех кровей, от норвежской до малайской, либо…

Девушка пошевелилась. Виталий приподнял ей голову. Веки у нее дрогнули, на секунду мелькнули узкие серпики глазных белков. Виталий положил ее голову к себе на колени и стал осторожно массировать ей виски. Череп действительно очень странный. Губы у девушки приоткрылись, и она еле слышно, на полустоне произнесла какое-то слово.

— Что-что? — наклонился к ней Виталий. Услышав его голос; она открыла глаза, огромные светло-серые глаза необычной миндалевидной формы. Взгляд зафиксировался на его лице — и тут же зрачки поползли вширь.

— Не бойтесь, — сказал Виталий, перейдя от массажа висков к легким поглаживаниям по голове. — Все хорошо. Все будет хорошо. Простите меня, пожалуйста, я не разглядел вас в темноте, и мне показалось, что вы — одна из них.

Девушка снова приоткрыла рот и произнесла несколько слогов.

— Простите, я вас не расслышал, — замотал головой Виталий.

Она повторила. И он расслышал. Язык был не русский. И не мордовский. И не татарский. И вообще какой-то не такой. Странный был язык. Этого еще не хватало. Йети — международные террористы, занимающиеся киндэппингом в мировом масштабе. А перед нами, уважаемые дамы и господа, дочка непальского миллионера, похищенная боевиками экстремистской организации «Йети Йего Тибет» и тайно переправленная к местным соплеменникам. В обмен на возвращение пленницы террористы требуют предоставления самостоятельности высокогорной части Гималаев и создания на Джомолунгме широкой обезьяньей автономии под гордым названием «Вольный Йеть».

— У вас ничего не болит? — спросил Виталий.

Она покачала головой и чуть улыбнулась.

Он попытался поднять ее на ноги. Лучший способ проверить. Встать она, слава Богу, встала, не хватаясь ни за ноги, ни за спину, ни за прочие части тела. Но шок от удара, похоже, еще давал о себе знать, и стояла она на ногах нетвердо. Виталий подобрал с пола плетенную из какой-то травы циновку, свернул ее вдвое и усадил девушку к стене.

Она села, прикрыла на минуту глаза и тут же снова их открыла, уставившись прямо на Виталия. У того где-то на отдаленной периферии сознания всплеснул было уже знакомый образ, знакомое наваждение — темная ночная вода, волна к ногам, — но он усилием воли отогнал его прочь. Этого еще не хватало. Больше он себя выключить не позволит. По крайней мере, постарается им этого не позволить.

Виталий ткнул себя большим пальцем в грудь.

— Виталий.

— Ви-али, — повторила девушка. Потом приподняла руку, сложила пальцы щепотью и указала на себя.

— Ленань.

— Ленань, — повторил Ларькин, хотя звуки у него, конечно, выходили совсем непохожие на те, что произносились этими пухловатыми полудетскими губками.

Девушка снова подняла руку и хлопнула ей о воздух, как будто ударила сверху мячик.

— А-ам. Ленань.

Потом перевела щепоть от себя к Ларькину.

— Ленань ххэ Ви-али.

— Да. Ленань и Виталий.

— Да, — сказала вдруг девушка. — Да. А-ам. И. Ххэ. И.

Она указала щепотью на собственную руку.

— Хлли-э?

— Рука.

— Рру-хха.

— Рука.

— Руу-хха.

— Хлли-э?

— Голова.

— Гллауа.

— Да, голова.

— Да, глла-уа. Ахллим руу-хха. Руу-хха Ленань. И руухха Ви-али.

— Да ты какая у меня способная, — умилился Ларькин. — Только знаешь, что? Как бы нам отсюда выбраться. Уйти отсюда, понимаешь? — Он пробежал пальцами правой руки по ладони левой. — Идти, понимаешь? Уходить.

— Ид-йи? Ухх-ади?

Она повторила его маленькое представление, а потом резко развела ладони в стороны.

— Что значит? Нельзя? Никак? — Виталий еще раз пробежался пальцами по руке, а потом как будто обрубил бегущего человечка ребром ладони.

— Нельйа. Ниххахх.

Она поднялась на ноги и пошла в дальний угол комнаты. Потом обернулась и поманила к себе Виталия.

— Ид-йи. Ид-йи аль-Ленань.

Виталий подошел. Она указывала рукой на довольно-таки широкий лаз в скрытой за изгибом стены нише. В глубине лаза, примерно метрах в полутора от пола, плескалась вода.

— Вода, — сказал Ларькин и сделал вид, что пьет.

— Вада, — неожиданно чисто ответила Ленань. — Эххамма ид-йи. Вада. Ухх-ади ниххахх.

— Н-да-с, — вздохнул Виталий. — Влипли крепко. Но должны же они нас кормить-поить, правда? А вот с тем, кто придет нас кормит и поить, мы как раз этот вопрос и обсудим.

Ленань смотрела на него, высоко подняв тонкие, абсолютно правильной — некрутым полумесяцем — формы брови.

— Есть, — сказал Виталий и изобразил процесс потребления пищи. Тут поневоле клоуном станешь. — И пить, — и он опять опрокинул в себя невидимый стакан.

Глаза Ленань лукаво блеснули. Она отошла чуть дальше вглубь комнаты и сказала что-то на своем странном языке, полном гласных и певучих полугласных, звуков вроде гортанного долгого хх или сильного шипящего звука, похожего одновременно на ш и на щ. Потом было несколько неуловимых пассов руками, и вдруг посреди комнаты материализовался невысокий столик со стоящей на нем плетеной и кожаной посудой. И то, что лежало в посуде, даже с виду было вполне съедобно.

— Цирк собачий, — произнес Виталий, подходя к столу. — Вы, девушка, не от Дэвида ли, часом, Копперфильда?

Он потрогал столик. Настоящий. Еда пахла. И пахла вкусно. И он вдруг почувствовал, что страшно голоден. И что готов съесть сейчас хоть обезьяну, живьем, если обезьяна сейчас сюда ввалится.

— Йэсс, — сказала Ленань, указывая рукой на столик. — И пийй, — она подняла с пола невесть откуда взявшийся там бурдюк и налила оттуда некой желтоватой, слегка тягучей жидкости в плетеный туесок. Виталий, немного замешкавшись, протянул руку.

Ленань, судя по всему, поняла его колебания правильно. Прыснув со смеху и обнажив два ряда белых, ровных и мелких как жемчужинки зубов, она отпила из туеска первая, не сводя при этом глаз с Виталия. Он улыбнулся в ответ, взял у нее из рук туесок и тоже хлебнул. Что-то вроде ставленого меда. На каких-то травах. С такими напитками, кстати, нужно и впрямь быть осторожным. Не заметишь, как ноги слушаться перестанут. Впрочем, это смотря сколько выпить. И главное — с кем.

Виталию такое заточение начинало все больше и больше нравиться. Ленань уже села — по-монгольски скрестив ноги и запахнув коленки балахончиком — к столу и что-то жевала. Виталий сделал еще один глоток и сел рядом.