Страница 3 из 3
//__ * * * __//
— Получаю письма: «Помогите стать актером». Отвечаю: «Бог поможет!»
//__ * * * __//
— Когда мне не дают роли, чувствую себя пианисткой, которой отрубили руки.
//__ * * * __//
— Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, — требует капризная молодая актриса.
— Все будет настоящим, — успокаивает ее Раневская: — Все: и жемчуг в первом действии, ияд — в последнем.
//__ * * * __//
Раневская всю жизнь мечтала о настоящей роли. Говорила, что научилась играть только в старости. Все годы копила умение видеть и отражать, понимать и чувствовать, но чем тверже овладевала грустной наукой существования, тем очевиднее становилась невозможность полной самореализации на сцене. Оказалось, нет для нее ни Роли, ни Режиссера.
Роль не придумали. Режиссер не родился.
//__ * * * __//
Увидев исполнение актрисой X. роли узбекской девушки в спектакле Кахара в филиале «Моссовета» на Пушкинской улице, Раневская воскликнула: «Не могу, когда шлюха корчит из себя невинность!»
//__ * * * __//
Раневская хотела попасть в труппу Художественного театра.
Качалов устроил встречу с Немировичем-Данченченко. Волнуясь, она вошла в кабинет. Владимир Иванонович начал беседу — он еще не видел Раневскую на сцене, но о ней хорошо говорят. Надо подумать — не войти ли ей в труппу театра. Раневская вскочила, стала кланяться, благодарить и, волнуясь, забыла имя и отчество мэтра: «Я так тронута, дорогой Василий Степанович!» — холодея произнесла она. «Он как-то странно посмотрел на меня, — рассказывает Раневская, — ия выбежала из кабинета, не простившись». Рассказала в слезах все Качалову. Он растерялся — но опять пошел к Немировичу с просьбой принять Раневскую вторично. «Нет, Василий Иванович, — сказал Немирович, — и не просите; она, извините, ненормальная. Я ее боюсь».
//__ * * * __//
Однажды, посмотрев на Галину Сергееву, исполнительницу роли «Пышки», и оценив ее глубокое декольте, Раневская своим дивным басом сказала, к восторгу Михаила Ромма, режиссера фильма: «Эх, не имей сто рублей, а имей двух грудей».
//__ * * * __//
Осенью 1942 года Эйзенштейн просил утвердить Раневскую на роль Ефросиньи в фильме «Иван Грозный». Министр кинематографии Большаков решительно воспротивился и в письме секретарю ЦК ВКП(б) Щербакову написал: «Семитские черты Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах».
//__ * * * __//
В разговоре Василий Катанян сказал Раневской, что смотрел «Гамлета» у Охлопкова.
— А как Бабанова в Офелии? — спросила Фаина Георгиевна.
— Очень интересна. Красива, пластична, голосок прежний.
— Ну, вы, видно, добрый человек. Мне говорили, что это болонка в климаксе, — съязвила Раневская.
//__ * * * __//
Охлопков репетировал спектакль с Раневской. Она на сцене, аонв зале, за режиссерским столиком. Охлопков: «Фанечка, будьте добры, станьте чуть левее, на два шага. Так, а теперь чуть вперед на шажок». И вдруг требовательно закричал: «Выше, выше, пожалуйста!» Раневская поднялась на носки, вытянула шею, как могла. «Нет, нет, — закричал Охлопков, — мало! Еще выше надо!» «Куда выше, — возмутилась Раневская, — яжене птичка, взлететь не могу!»
«Что вы, Фанечка, — удивился Охлопков, — это я не вас: за нашей спиной монтировщики флажки вешают!»
//__ * * * __//
— Приходите, я покажу вам фотографии неизвестных народных артистов СССР, — зазывала к себе Раневская.
//__ * * * __//
— Фаина Георгиевна! Галя Волчек поставила «Вишневый сад».
— Боже мой, какой ужас! Она продаст его в первом действии.
//__ * * * __//
— У Юрского течка на профессию режиссера. Хотя актер он замечательный.
//__ * * * __//
— Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное скорбление! В театр вхожу как в мусоропровод: фальшь, жестокость, лицемерие. Ни одного честного слова, ни одного честного глаза! Карьеризм, подлость, алчные старухи!
//__ * * * __//
Тошно от театра. Дачный сортир. Обидно кончать свою жизнь в сортире.
//__ * * * __//
«...Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А может быть, в буквальном смысле «потеряла стыд» — ничего о себе не знаю.
...С упоением била бы морды всем халтурщикам, а терплю. Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование полунищенки, терплю и буду терпеть до конца дней.
Терплю даже Завадского».
(Из записной книжки)
//__ * * * __//
Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и он попросил актеров о том, чтобы, если Раневская еще раз опоздает, просто ее не замечать.
Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна:
— Здравствуйте!
Все молчат.
— Здравствуйте!
Никто не обращает внимания. Она в третий раз:
— Здравствуйте!
Опять та же реакция.
— Ах, нет никого?! Тогда пойду поссу.
//__ * * * __//
— Доктор, в последнее время я очень озабочена своими умственными способностями, — жалуется Раневская психиатру.
— А в чем дело? Каковы симптомы?
— Очень тревожные: все, что говорит Завадский, кажется мне разумным.
— Нонна, а что, артист Н. умер?
— Умер.
— То-то я смотрю, он в гробу лежит...
//__ * * * __//
— Ох, вы знаете, у Завадского такое горе!
— Какое горе?
— Он умер.
//__ * * * __//
Раневская забыла фамилию актрисы, с которой должна была играть на сцене:
— Ну эта, как ее... Такая плечистая в заду...
//__ * * * __//
— Почему, Фаина Георгиевна, вы не ставите и свою подпись под этой пьесой? Вы же ее почти заново за автора переписали!
— А меня это устраивает. Я играю роль яиц: участвую, но не вхожу.
//__ * * * __//
Узнав, что ее знакомые идут сегодня в театр посмотреть ее на сцене, Раневская пыталась их отговорить:
— Не стоит ходить: и пьеса скучная, и постановка слабая... Но раз уж все равно идете, я вам советую уходить после второго акта.
— Почему после второго?
— После первого очень уж большая давка в гардеробе.
//__ * * * __//
Говорят, что этот спектакль не имеет успеха у зрителей?
— Ну, это еще мягко сказано, — заметила Раневская. — Я вчера позвонила в кассу и спросила, когда начало представления.
— И что?
— Мне ответили: «А когда вам будет удобно?»
//__ * * * __//
— Я была вчера в театре, — рассказывала Раневская. — Актеры играли так плохо, особенно Дездемона, что когда Отелло душил ее, то публика очень долго аплодировала.
//__ * * * __//
— Очень сожалею, Фаина Георгиевна, что вы не были на премьере моей новой пьесы, — похвастался Раневской Виктор Розов. — Люди у касс устроили форменное побоище!
— И как? Удалось им получить деньги обратно?
//__ * * * __//
— Ну-с, Фаина Георгиевна, и чем же вам не понравился финал моей последней пьесы?
— Он находится слишком далеко от начала.
//__ * * * __//
Как-то она сказала:
— Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда.
//__ * * * __//
Вернувшись в гостиницу в первый день после приезда на гастроли в один провинциальный город, Раневская со смехом рассказывала, как услышала перед театром такую реплику аборигена: «Спектакль сегодня вечером, а они до сих пор не могут решить, что будут играть!»
И он показал на афишу, на которой было написано «Безумный день, или Женитьба Фигаро».
//__ * * * __//
Раневская повторяла:
«Мне осталось жить всего сорок пять минут. Когда же мне все-таки дадут интересную роль?»
Ей послали пьесу Жана Ануя «Ужин в Санлисе», где была маленькая роль старой актрисы. Вскоре Раневская позвонила Марине Нееловой:
«Представьте себе, что голодному человеку предложили монпансье. Вы меня поняли? Привет!»
//__ * * * __//
В Театре имени Моссовета, где Раневская работала последние годы, у нее не прекращались споры с главным режиссером Юрием Завадским. И тут она давала волю своему острому языку.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.