Страница 40 из 70
Заяц присел, словно приготовился сделать прыжок, затем резко повернулся и увидел ястреба. Здесь и птица, и зверек повели себя более чем странно. Ястреб не бросился на зайца, а просто сложил крылья и сел в полуметре от него. А беляк, вместо того чтобы кинуться наутек, ни с того ни с сего засучил передними лапами, затем подпрыгнул вверх и уселся на прежнее место. Движения его были какими-то вялыми, словно в кино при замедленной съемке. Ястреб взлетел, часто махая крыльями, завис над зайцем, затем снова опустился рядом с ним. А тот не падал на спину, не пытался убегать и вообще не предпринимал ничего для своего спасения. Подпрыгнет еле-еле, сядет и глядит на ястреба, снова подпрыгнет и снова смотрит.
На мои крики ни птица, ни зверек не обращали внимания. Вот ястреб взлетел, опустился зайцу на спину, несколько раз ударил его клювом, и тот, дергая длинными лапами, упал на песок.
Я скатился с тюков и, стараясь криком отпугнуть хищника, бросился через перекат. Наконец ястреб услышал меня, поднялся на крыло и исчез за деревьями. Когда я подбежал к тополю, заяц уже не шевелился…
Я рассказал о случившемся нашему бригадиру Шуриге. Тот двинул плечами и сказал:
— Кто ее поймет до конца, эту природу? Хочешь, я тебе расскажу один случай? Как-то вечером, зимой дело было, на стоящую у крыльца колоду опустилась синичка. Недавно на этой колоде рубили мясо, пичуга и прилетела выковыривать остатки. Крылышки расставила, перья взъерошила и знай старается. Я из избушки вышел, а она меня и не видит. Протянул руку, хоп! и накрыл. Синичка сразу же затихла и не шелохнулась. Убрал руку, а она мертвая. Глаза закрыла, крылья раскинула, и голова вот так отвисла.
Ах, дурак, думаю! Зачем живую душу погубил? Она ко мне с доверием, а я… Только я так подумал, синичка вдруг шевельнулась, глаза открыла, пурх! и уже на ветке. Сидит, хитро так посматривает. А ведь мертвее мертвой была.
И ни за что не поверю, что она специально притворилась. Для того, чтобы такое придумать, даже человеку нужно какое-то время, а она ведь в один миг отключилась. Значит, это в ней природой заложено. Как опасность — так лапки кверху. Начни она вырываться, кто его знает, чем все кончилось бы. А так, гляди, замерла на время и спаслась.
Наверное, и антилопам с зайцами такое свойство когда-то сохраняло жизнь. В природе ведь все умно, все к месту. Только понять ее до конца нам пока что не удается.
Однажды на рассвете я возвращался от Щучьего озера, где ставил жерлицы на налимов, и увидел нашего дворника Федю. Тот сидел на корточках у обочины дороги и что-то там разглядывал. Услышав мои шаги, он поднял голову, посмотрел, кто это там идет, и снова уставился себе под ноги.
Я подошел ближе и ахнул. Вдоль дороги за одну только ночь выросли белоснежные цветы. Выжатый морозом родник пролился на землю, окутал паром россыпь камней, и те превратились в крупные хризантемы, нежные ромашки и еще какие-то неизвестные мне, но очень красивые цветы. Солнце только-только всходило, косые его лучи просвечивали через прозрачные лепестки, и те загорались то желтым, то синим, то фиолетовым цветом.
Федя никудышный человек. Лгун, лодырь и пьяница. К тому же я подозреваю, что он частенько проверяет мои жерлицы и снимает с них налимов. Естественно, никакой симпатии я к нему не питаю. Но вот мы вместе с ним увидели чудо, стали хранителями одной общей тайны, и с тех пор при встрече с ним я испытываю тихую и добрую радость.
Отметины
Урожай в этом году не задался. Голубика встречалась только редкими жухлыми ягодками, на кустах кедрового стланика не созрело ни единой шишки, не было шишек и на лиственницах. К концу лета и зверь, и птица повели себя необычно. Медведи забрались на горелые сопки и паслись там на недозрелой бруснике, хотя обычно этой ягодой они интересуются только в начале весны. Бурундуки запасли в свои кладовые не орешки, а плоды водяники, пойманных в траве жуков и кобылок и даже таскали туда яичные скорлупки. Кедровики перебрались поближе к человеческому жилью и в компании с собаками и воронами дежурили у мусорных ящиков. Даже глухари и куропатки вместо того, чтобы таиться в голубичных зарослях, выходили на дорогу и, рискуя оказаться под колесами машин, общипывали придорожные кусты.
На берегу реки все чаще встречались следы белок. Все они вели на юг — в сторону далекого Охотского моря. Там, на побережье, неплохо уродил кедровый стланик, вот зверьки и отправились в путешествие.
К счастью, уже в начале сентября прошли дожди, установилась теплая погода и появились грибы. Тотчас таежные жители накинулись на долгожданное лакомство. Грибами угощались все: лоси и олени, снежные бараны и пищухи, бурундуки и полевки. Кто меньше, кто больше, но ни один из них не оставлял без внимания выглядывающую из-под ягеля коричневую шляпку гриба масленка или спрятавшийся в заросли ерниковой березки тонконогий подберезовик.
Но, конечно же, больше всех обрадовались грибной поре белки. С утра носились они по тайге, готовя зимние припасы.
У нас белки редко накалывают грибы на сучья, чаще они просто пристраивают свою добычу в развилку веточек или прячут под коряги. Любопытно, что они ни капельки не брезгуют червивыми грибами. Даже наоборот — такой гриб для них еще лакомей.
Поселившаяся неподалеку от моей избушки белка просыпалась затемно. Я слышал, как она шуршала лапками по коре и сердито фыркала, таким образом выражая недовольство слишком затянувшейся ночью. Наконец наступал рассвет, белка спускалась вниз и отправлялась на поиски грибов.
В первую очередь она осматривала заброшенную лесовозную дорогу, затем поворачивала на старую вырубку и от нее уже к заросшей ерниковой березкой покатой сопке.
Иногда белка заглядывала в гости и ко мне. На этот случай я оставлял у поленницы пару сухарей. Белка в несколько прыжков оказывалась возле добычи, оглядывалась и тащила ее в утайку под сухую лиственницу.
Я радовался за свою соседку. Если белка запасает грибы, значит, останется здесь зимовать. Путь к морю не близок, и далеко не каждая белка туда доберется. Одну при переправе через реку схватит щука, другую поймает ястреб, третью — лисица или соболь. А уж сколько их утонет в реках или просто погибнет от истощения — и говорить не приходится.
К тому же, кто их ждет в том далеком краю? Ни гнезда, ни дупла для них никто не приготовил, да и попадут ли на кормное место — это еще бабушка надвое сказала. Недаром же ни одна белка не возвращается из подобного путешествия. А дома-то и стены помогают.
И вдруг моя соседка исчезла. Я думал, она перебралась через ручей. Там грибов куда больше, к тому же недавно я обнаружил за ручьем целые заросли шиповника. Ягоды не так крупные, но при желании можно набрать ведро, а то и два. Может, белка решила заготавливать и ягоды?
Я натянул сапоги с высокими голенищами, сунул в карман пару сухарей и отправился на поиски. Перебрел ручей, обследовал шиповник, проверил всю пойму аж до Налимьего озера, но нигде своей соседки не встретил. И вообще, за полдня не встретил ни одной белки.
Раздосадованный, спустился к реке и сразу же заметил, что песок у берега истроплен беличьими лапками. Все следы, как и прежде, вели только на юг. Значит, моя соседка отправилась все-таки в рискованное путешествие к Охотскому морю.
Так почему она так старательно заготавливала припасы на зиму? Ведь не могла же не знать, что вот-вот покинет эти места?
Может, она все еще надеется возвратиться на родину, а может, у них точно так же, как и у людей: «Помирать собирайся, а рожь сей!»?
Снег в этом году где-то задержался и к концу октября успел выбелить только вершину Столовой сопки да пару гольцов рядом с нею. Живущий в ольховниковом распадке заяц давно оделся в теплую белую шубу и отрастил на ногах чудесные лыжи-пазанки, а снега все нет. В зимнем наряде среди голых ольховников он выглядит довольно несуразно. Словно нарядился к празднику, а его ни с того ни с сего отменили, вот он и бродит, не зная, где приткнуться.