Страница 16 из 28
Казалось, он анализирует мои откровения.
— Ах, эти чертовы камни, — начал ругаться ковбой. — Кажется, лопнул задний скат. Парень, посмотри одним глазом, что там случилось?
Вряд ли найдется другой, более обходительный со стариками, чем я. Поэтому без всяких задних мыслей выхожу из «джипа». Но не успеваю сделать и двух шагов, как тачка ковбоя срывается с места с такой скоростью, какую только мог выдать ее сифилисный двигатель.
Старик на прощанье делает мне знак рукой с торчащим вверх средним пальцем, чтобы показать мне, как он наколол меня.
Запомни: доброта не всегда вознаграждается!
* * *
Какое чувство охватывает меня в этот момент, человека порядочного и воспитанного? Скорее, я больше огорчен, чем оскорблен поступком швейцарца. Когда ты помогаешь хоронить человеку трупы его врагов, убитых им же, потом пытаешься замести следы этого убийства, то постепенно начинаешь ощущать по отношению к нему родственные чувства.
Но вот она, суровая действительность: старик с неслыханным бесстыдством заставляет меня выйти из машины, а затем бросает одного глухой ночью среди безлюдной пустыни. Негодяй! Ах, какой же он негодяй! Ни стыда, ни совести и ни Бога в душе!
Подавленный, я поплелся по дороге. А что делать? Как сказал однажды мой добрый друг Мишель Одьяр, «шагающий идиот добьется большего, чем сидящий на месте интеллектуал».
Через метров двести замечаю на земле какой-то блестящий в лунном свете предмет. Поднимаю. Это мое удостоверение полицейского! Теперь я понимаю поведение ковбоя. Старый разбойник! Он вытащил удостоверение из моей куртки, когда я копал яму. Он знал, кто я, а мои «откровения» были для него лишь тестом моей искренности. Он и бросил документ именно на дорогу, чтобы дать мне понять причину своего не джентльменского поступка.
Я считаю шаги, превращая их в десятки, сотни метров, в километры. Через километра три объявляю себя побежденным. Бедный Антонио! Сидел бы ты лучше сейчас рядом со своей мамочкой, в Сен-Клу, попивая настоящее какао и поглощая хрустящие гренки с молоком! С каждым мгновением этого сурового приключения меня все сильнее охватывает какое-то детское отчаяние. Я никогда еще не чувствовал себя таким беспомощным! Это правда! Смех да и только, вот что такое твой супермен Антонио, дружочек. На изгибе дороги подхожу к низкой чахлой растительности типа вереска. Крайне изнуренный, я опускаюсь на то, что романистки бы назвали «аметистовым ковром».
Отключаюсь мгновенно. Усталость — лучшее снотворное.
* * *
Солнце — самый безжалостный из боксеров — начало так лупить в голову, что сон улетучился мгновенно. А жаль! Мне снилось, что я расположился на сене с тремя фигуристыми крестьянками и уже начал соображать, как бы мне обслужить их одновременно.
Прощайте, сладострастные мечты! Я возвращаюсь в грустную реальность: я, белая дорога, еще блеклое небо, горящий горизонт и гряда поблескивающих гор, как будто вырезанных из кварца.
Прообраз ада.
Хочу пить, хочу есть и хочу в туалет... Даже страшно представить себя без штанов среди такого необъятного простора. Не могу не вспомнить мамин туалет. Оклеенные обоями стены, мягкая туалетная бумага, небольшое зеркало, маленькая библиотечка. В ней журналы, Роб Грис для страдающих запорами, мои сочинения для легкого стула, пепельница для самоубийц, радиоприемник, чтобы не пропустить выступление Жоржа Лe Пена на очередном митинге, дезодорант, заставляющий поверить, что вы находитесь на экзотических островах. Ультракомфорт. Так бы и провел там всю жизнь!
Но это все далеко, и я начинаю расстегивать штаны, чтобы заняться сверхинтимным делом. И вдруг сигнал автомобиля врезается в мою сосредоточенность. Я вскакиваю. Всего в нескольких метрах от меня стоит желтый «лимузин» с белым верхом и с дамой за рулем.
Со стыда я готов провалиться сквозь землю. Но так как в подобных случаях наши чувства капитулируют перед суровой действительностью, я стараюсь побыстрее привести себя в порядок.
Огромное облегчение охватывает меня, — передо мной появляются черты будущего забавного приключения.
Вот это экземпляр!
Вес этой женщины зашкалил бы стрелку на банных весах. Надо еще добавить, что она была в шортах, в бюстгальтере и в картузе с длинным козырьком на копне рыжих волос.
— Хэлло! — приветствует она меня.
— Хэлло! — отвечаю я.
— Что вы здесь делаете? — спрашивает она.
— Ищу безлюдное место... но... но вижу что напрасно.
Она начинает хохотать.
— У вас такой смешной акцент!
— Я знаю: это у меня от рождения!
Я плету ей, что какие-то девицы в Морбак Сити предложили мне ночную прогулку в пустыню на автомобиле. Я согласился, так как отказывать женщинам не в моих правилах. И вот эти коварные проститутки бросили меня здесь...
Она просто в восторге от моей белиберды. И как все толстушки, добрая от природы, незнакомка предлагает мне занять место в своем «лимузине», так как тоже едет в Морбак Сити на праздник скамейки.
Прекрасно! Моя судьба снова выходит на нужную мне траекторию.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Она все-таки симпа в своем жанре, эта миссис Молли. Она запихивается попкорном из кулька, зажатым между жирных ляжек, и хохочет, брызгая слюной на лобовое стекло. От нее пахнет дешевыми двухдолларовыми духами и потом.
Она сообщает мне, что живет в Саломе штат Юта, что она владелица небольшого предприятия, оставшегося ей в наследство после смерти мужа. Едет она в Морбак Сити, чтобы поклониться священной для нее скамейке, так как перед свадьбой она с покойным Бобом дважды садилась на нее — и удачно. Двенадцать лет безоблачного счастья на маленькой ферме по выращиванию свиней. И вот, все прошло! Она одна. Боб страдал сильной уремией, превратившей его вены в мочевой пузырь.
Горечь своей утраты она подкрепила крупными слезами.
— Угощайтесь! — предлагает она мне попкорн.
Я отказываюсь, но она настаивает. Трудно долго сопротивляться женщине, и я запускаю свою руку в кулек и сразу же ощущаю, как раскрываются лепестки ее тюльпана, как задрожал и рвется наружу мой шалун.
— У вас появилось желание заняться любовью! — ставит она точный диагноз.
Я скрежещу зубами. Нет, нет, только не это! Лучше я расплачусь с ней чем-нибудь другим! Она не по мне. Для великана Берюрье была бы как раз!
Чтобы сменить тему разговора, я включаю приемник. Она понимает это как отказ и хмурится. Хочется верить, что она-то меня не высадит из своего «лимузина»! Мне кажется, что в ее голове зреют сейчас агрессивные мысли. Я не удивлюсь, если через несколько секунд ее рука властно ляжет на мой гульфик. К счастью, музыка стихает и местный репортер сообщает сенсацию: с первыми лучами солнца, когда участников праздника свалил сон, была похищена скамейка влюбленных.
Отчаяние! Настоящее горе охватило жителей Морбак Сити! Разве что только тайфун, цунами, вулканическое извержение или эпидемия чумы могли бы произвести подобный эффект!
Миссис Молли бледнеет.
— Oh! My God! My dear God! — восклицает она. И начинает задыхаться от переполнявших ее чувств.
Потом склоняет голову на мое плечо: через двадцать секунд левая половина моего тела уже залита потоком безутешных слез. Забытый кулек с попкорном плюхает куда-то вниз.
Мы все-таки благополучно добираемся до Морбак Сити. Десять утра. Большая часть жителей города еще спит, те же, что проснулись, собрались около четырех бетонных столбиков. Само сиденье лавки спилено ножовкой. Маловероятно, чтобы это мог сделать один человек, так как согласно информации диктора радио, чугунный объект поклонения весил сто килограммов.
В городе царит атмосфера национального бедствия. Растерянность, отчаяние, тоска в глазах людей говорят о том, что нарушена, разбита гармония их быта, смысл их существования. Женщины, менее суровые, чем их мужья, заламывают руки и, протянув их к небу, обливаются слезами в предчувствии страшной беды, надвигающейся на их любимый город, чтобы превратить его во вторую Помпею.