Белая субмарина

— Если каудильо вздумает прятаться за формальностями, мы можем поступить так же, — хмыкнул «ковбой», — войдем в Испанию и «спасем» ее от войск Еврорейха. И кстати, что мешает нам прямо сейчас, в случае непредвиденных осложнений, оккупировать Канарские острова, чем они хуже какой-то Гренландии или Исландии? А если каудильо продолжит свои фокусы, его вообще никто и ни о чем спрашивать не будет. И кем он будет убит, это лишь технические детали.

— Ну а пока у нас нет лишних войск, оставим его выходки без внимания, — поддержал толстяк. — Тем более каудильо и сейчас еще может чем-то быть полезен.

— Принято, — подвел итог «аристократ».

Лазарев Михаил Петрович.

Подводная лодка «Воронеж», Атлантика, вблизи экватора, 9 апреля 1943 года.

Ну и где эти фрицы? Где «море, кишащее смертоносными немецкими субмаринами»? Не встретили ни одной! А это было необходимой частью нашего плана. Должен же кто-то быть в ответе за наши будущие дела?

Ходим зигзагами, юго-западнее Фритауна. Акустики уже уши протерли, наверное. Только шумы моря (вернее, морской живности). Это лишь у Жюль Верна под водой безмолвие. А рыбы, чтоб вы знали, петь могут, как птицы в лесу.

Утром устроили праздник пересечения экватора. По причине военного времени и подводного положения ритуал был сильно сокращен и упрощен, но тем не менее впечатлил. Наш замполит, играя роль Нептуна, в сопровождении трех «водяных» (Три-Эс, и двое «большаковцев») совершил «крестный ход» по отсекам, строго вопрошая и в конце благословляя личный состав. И еще обед был чуть более роскошный, чем обычно — кок расстарался и испек торты, по маленькому кусочку досталось всем.

— Ну, за Победу. За жизнь после. За тех, кто в море. За тех, кого нет с нами. За тех, кто нас дома ждет.

Красное грузинское вино в плетеных бутылях. Приехало с Кавказа с письмом «героическим советским воинам». В подплаве именно оно выдается в суточной норме вместо наркомовских ста грамм. А так как быть похмельным на вахте чревато, то тосты совмещаются или стопарь лишь чуть пригубливается и ставится на стол до следующего раза.

— И за Родину, за Сталина. До дна!

Говорю совершенно искренне. Хотя сказал бы кто еще год назад (или шестьдесят девять тому вперед), что буду «за Сталина» пить, не поверил бы. В этом времени вера в вождя есть, а это дорогого стоит. Ну нельзя на войне без веры в командира, когда крикнет кто-то: «Нас предали!», то, считай, все, привет девяносто первый. Если только не подавить сразу, железной рукой, не считаясь ни с чем, — тогда можно еще выправиться.

Идем, меняя вахты, нарезаем круги на трехсотметровой глубине. На шикарный круиз, не поход боевой, как у Розенбаума, не тянет (солнца все же нет) — но войны не заметно совсем. С тех пор как вышли из Полярного, никого не утопили, будто нет нас. Благодать, а не война. Вот только что делать, если так никого и не встретим? Придется тогда работать сокращенный вариант. Транспорт утопим — и пусть после войны разбираются, кто из фрицевских подводников теоретически мог быть в этом районе и отчего не доложил!

А ведь были фрицы в этом районе. Так, что там написано в широко разрекламированной биографии германского подводного мегааса Вольфганга Люта (которую многие ошибочно считают мемуарами, но написал ее американец, уже после войны)…

«Сегодня наша U-181 пересекла тропик Рака.

Некоторые из наших товарищей уже начали снимать всю одежду и ходят полуголыми. Но ведь тепло по-настоящему еще не стало. Наш капитан, например, все еще ходит в кальсонах! После тяжелой работы удалось отчистить всю грязь в кубриках, которую нам оставила верфь, и понемногу они принимают уютный вид. Настилаются покрытия в офицерском и унтер-офицерском отсеках. Все личные вещи засунуты за трубопроводы, кожаные куртки — под матрасы, книги — под подушки, и лодка приятно пахнет дешевым бриолином и прочей французской парфюмерией. Старший рулевой снова вытащил свой карточный стол.

Угрожала скука, и наш капитан приступил к поискам лекарства от этой болезни. Возобновились шахматные и карточные турниры. Стенгазета сообщала: „Сегодня в 16:30 начнется блицтурнир во всех отсеках. Заявки принимаются боцманом Хавраном до 16:00. Каждый найдет себе партнера. Десять секунд на ход! Возле каждой доски будет сидеть судья с секундомером. Тронуто — схожено! Ходы назад не берутся. Если кто-то трижды просрочит время, он считается проигравшим. Это прекрасный шанс для слабых игроков, которые очень любят шахматы!“

Люди строили планы праздника во время пересечения экватора и придумывали разнообразные способы убивать время. В кормовом отсеке образовался тайный клуб, но Лют быстро разогнал его, сравнив не то с Ку-клукс-кланом, не то с масонами. В носовом торпедном отсеке начались тайные джазовые концерты. Лотар Энгель утверждал, что это дело рук Кручковски. Как только Лют выходил за пределы зоны слышимости, например, поднимался на мостик, радист доставал свои любимые пластинки: „Тайгер Рэг“, „Оркестр рэгтайма“, „Мы развесим выстиранное белье на линии Зигфрида“. Все они были куплены во Франции и Бельгии. Матросы полагали, что, поступая так, они ведут себя очень умно.

Но Лют не был глупцом. Он прекрасно знал об этих пластинках, но делал вид, что ничего не замечает. Его вкус не опускался до „низкого“ джаза. Лют предпочитал классическую музыку, популярные народные мелодии, марши — словом, то, что было дозволено. Он заявлял во всеуслышание: „Немец не должен любить джаз. И не имеет значения, нравится ему джаз или нет. Он просто не должен любить его, как не должен любить и евреев. Партия так постановила“.

Однако он был достаточно умен, чтобы понять: если слушание джаза улучшает настроение команды, то лучше этого не трогать, а чтобы не ронять свой авторитет, делать вид, что не замечает.

Кроме того, у него имелась и собственная слабость: как матросы любили американский джаз, он любил английские сигары. У него лежали несколько коробок „Уппмана“. Огромные запасы этих сигар бросила британская армия, поспешно удирая из Франции. Он выкуривал по одной каждую ночь, стоя на мостике, а в воскресенье утром даже угощал ими офицеров. И это было то еще зрелище! Германский офицер на мостике подводной лодки, покуривая британскую сигару где-то недалеко от Мадагаскара, проповедует вахтенному офицеру о прелестях супружеской жизни под доносящиеся снизу приглушенные ритмы „Тайгер Рэг“…

А потом появились летучие рыбы. Как рассказывал механик маат Франц Перш, „рыбы выскакивали из воды и пролетали на высоте полуметра до 200 метров. Когда мы всплывали в утреннем тумане, они врезались в рубку и падали на палубу. Вахта тут же подбирала их и бросала вниз в рубочный люк. Кто-то однажды промахнулся и швырнул рыбу в переговорную трубу, где она и застряла. Когда от жары рыба протухла, к трубе нельзя было подойти…“»[7]

Сижу в каюте, от нечего делать читаю книгу, каким-то чудом застрявшую у Сан Саныча и избежавшую сдачи на берег. Наверное, потому, что против нас Лют не воевал, а его «подвиги» в далеком Индийском океане были не особенно интересны всем заинтересованным лицам. А скорее всего, еще и потому, что этот текст был на компах, которые теперь изучают в ведомстве Лаврентий Палыча. И ведь сумели как-то наладить не только хранение, но и передачу информации разработчикам новой техники, что уже заметно по скакнувшему прогрессу.

Про АК и ПК в армии Большаков уже рассказал. А еще наш Князь, бортовое медицинское светило, был приятно удивлен, получив в аптечку антибиотики уже местного изготовления. И шприц-тюбики с противошоковым и обезболивающим тоже в нашей истории появились много после войны, а тут, как заметил мне Князь, уже поступают в войска. Радиолокаторы и гидролокаторы (тоже собственного производства) на наших кораблях уже как минимум не хуже чем у союзников. И наверное, есть еще много того, что я не вижу и не знаю. Вот будет юмор, если наши начнут патентами торговать — нет, лучше лицензиями: мы вам право производить и ноу-хау, а вы нам постройте завод «под ключ»!

7

Воуз Дж. «Подводный ас. История Вольфганга Люта».