Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 48



Гениальные фотографии обычно делают непрофессионалы. Когда его дочь в десятом классе внезапно решила стать известной фотомоделью, рангом естественно не ниже Клаудии Шифер, Вадим разорился на портфолио. Но и сейчас, грустно перелистывая тяжелые альбомные страницы, он в который раз убеждался, что лучшее фото Машки сделал он сам, тогда, еще при жизни Натальи, в доме отдыха на Селигере. Неделя беззаботного счастья — что может быть лучше для отличного снимка?

Он поднял голову от альбома с портфолио и погладил смеющееся лицо дочери в рамке на столе.

Где же ты, дочь? Что с тобой? Четыре месяца неизвестности. Жива ли ты?

Тензор, — с ненавистью подумал Немченко. Неуловимый дьявол. Демон из кошмарных снов, а в обычной жизни рядовой студент Петр Авалкин. Будь проклят ты во веки веков. Я тебя достану. Совсем скоро у меня найдется к тебе золотой ключик. Либо этим ключом окажется Палтус, либо моя ненависть.

На столе зазвонил телефон.

Вадим отложил портфолио и поднял трубку.

— Ничего не могу найти для твоего племянника, — пожаловался Дима. — Предлагают стационарное лечение. Сроки вообще никто не гарантирует. Мол, с таким сложным случаем, ничего определенного сказать нельзя. Так что, тебе решать.

— А что тут решать-то? — разочарованно произнес Вадим. — Вариант не годится.

— Я вот что подумал, — сказал Дима. — Может быть, спросишь у Петровского? У него наверняка есть какие-нибудь специалисты. А ты с ним вроде бы не на ножах.

— И какие нужны специалисты?

— Не знаю. Мозгоправы какие-нибудь. Психиатры, гипнотизеры. Если уж у него половина «Полночи» оборотни, то вполне возможно и такие товарищи присутствуют.

— И ты мне предлагаешь запустить в наш курятник их гипнотизера? — удивился Вадим. — Дима, ты что?

— А что еще остается?

Немченко мгновение подумал.

— Ладно, — согласился он. — В крайнем случае, мы к ним в контору Палтуса отвезем. Пусть на месте смотрят.

После исчезновения дочери Немченко поднял своих людей в ружье. Двух ближайших приятелей Авалкина допросили с пристрастием на следующий же день. Вадим здорово психовал, поэтому разговор с ними получился недолгий. Дима настоятельно порекомендовал поумерить пыл. Немченко прислушался. Стременников был единственным человеком, с мнением которого он считался.

Через несколько дней поисков Вадим знал о проклятом Авалкине почти все. Вернее, официальную часть его биографии. Но это ничего не давало. Найти след человека, похитившего дочь, в десятимиллионном городе никак не получалось. А сам Тензор исчез. Словно растворился в вечно живом муравейнике.

После нескольких недель бесплодного ожидания, Вадим сорвался. Он ушел в длительный запой. Вначале появлялся на работе, мутными пьяными глазами рассматривая растущую стопку папок с неотложными делами. А потом и появляться перестал. Звонил, доставая всех с расспросами о ходе поисков. Спустя какое-то время он окончательно замкнулся на своем горе. Выгнал домработницу, уволил двух шоферов, и, хотел было разогнать всю команду, да Дима не дал.

Почти два месяца беспробудного пьянства в опустевшем доме не помогли Вадиму избавиться от тоски. Ему становилось с каждым днем только хуже.

Вернул Немченко к жизни Дима Стременников. Он нашел Вадима в опустевшем доме, плачущим над фотографией пропавшей дочери. Немченко лежал на полу, заваленный пустыми гильзами и не менее пустыми бутылками. Он расстреливал приклеенный к стене портрет, выдранный его дрожащей рукой из какого-то журнала. На нем улыбался миру рыжий Рон Уизли — вылитая кинематографическая копия ненавистного Тензора.

Стрелял Немченко хорошо. От лица Уизли на стене осталась только четверть левой половины.

— Отдыхаешь? — скептически оглядел воцарившийся в доме развал Стременников.

Вадим толком уже не мог говорить. Да и Диму на фоне обоев он различал с великим трудом.

— По-ш-ее-л…, — промычал Вадим, помахивая пистолетом. И, вздернув руку, всадил в стену еще две пули.

Дима помахал рукой, разгоняя пороховую гарь.

— Машка твоя жива, — огорошил он Немченко, брезгливо присаживаясь на краешек стола. Там громоздились затянутые плесенью тарелки. — Мы обыскали все морги. Просмотрели все неопознанные трупы. Машки среди них нет.

— А то ты не зна-ае-ешь…? — горько усмехнулся Немченко.

— Знаю, — кивнул Дима. — Спрятать можно любого. Закопать, утопить, растворить, закатать в бетон. Вариантов масса при наличии воображения. Но, подумай, если бы Тензор ее убил, думаешь, он стал бы прятать ее тело?

На лице Немченко промелькнуло осмысленное выражение.

— Ду-ума-аешь, нет? — с надеждой выговорил он.

— Конечно, — уверенно ответил Дима. — Тензор — дешевка и показушник.

Вадим завозился на полу, пытаясь подняться.

— Три месяца, — сказал Стременников. — За три месяца может случиться всякое. Но за это время мы не нашли ее среди мертвых. Значит, она — среди живых.



— Я…, — судорожно вздохнул Вадим, откинувшись на кресло. — Я уже не знаю, Дим. То верю, то не верю.

— А ты обязан верить! — вдруг заорал Стременников. — Обязан верить до конца! Ты должен верить!

— Я не могу, — сказал Немченко и вдруг заплакал. — Я устал.

Дима поднялся и смел со стола гору посуды. Тарелки жалобно зазвенели по кафелю.

— Ты должен верить! — закричал он. — Ты — отец! Ты обязан каждую минуту быть готовым к ее возвращению! Кого она найдет здесь вместо бойца?! Хнычущую размазню, превратившую дом в свинарник?! Жалеющее себя ничтожество?! Подзаборную пьянь?! Ты — что, Вадя?! Что с тобой стало?! Почему ты так себя распустил?!

— Я устал, — тихо повторил Немченко.

И тут Дима сделал то, что никогда не делал.

Он подскочил к нему и схватил за грудки, подняв поникшую голову к своему перекошенному от злости лицу.

— Если ты будешь здесь валяться, мы никогда ее не найдем, понял?! — брызгая в бешенстве слюной, сказал Стременников. — Если ты будешь здесь валяться — ты проиграл Тензору. Ты уже проиграл, просрал свою дочь, Вадя! Мы найдем ее вместе, понял?! Ты и я! Живую!

Вадим молчал.

Перед его глазами стояло серое осеннее утро. Тензор. Выплевывающий пули пистолет в руке. Что он сказал тогда? Что тогда сказала эта мразь?

— Считай, что свою дочь ты убил сегодня. Первый раз на КПП, у дома Петровского. А второй раз уже здесь, дома. Сейчас…

И в Немченко проснулась ненависть. Ослепляющая, безумная, отчаянная.

— Нет! — заорал он, отпихивая Димины руки. — Она жива! Машка!

— Ты со мной?! — жестко спросил Стременников. — Мы найдем ее?!

— Да!!! — словно выплюнул Вадим.

— Мы пойдем до конца?!

— Да!!!

Дима медленно поднялся.

— Вставай! — приказал он. — Пора за дело.

И чудо произошло.

Конечно, в тот день Вадим не попал в офис. Зато два врача, экстренно вызванные Стременниковым, плотно занялись подорванным здоровьем. Дима дежурил у кровати и старательно культивировал зародившуюся в Немченко ненависть. И пока две вызванных уборщицы приводила Авгиевы конюшни в порядок, Немченко спал и видел хорошие сны. Через три дня Вадим поднялся. С трудом, еле передвигая ноги. Ему помогла выпестованная, лютая, сжигающая изнутри черная страсть.

— Где? — схватил он за плечо, задремавшего рядом в кресле Стременникова. — Где она?

— Приводи себя в порядок, все расскажу, — не раздумывая, отвечал Дима.

На следующий день Вадим прибыл на работу чистый, побритый, подстриженный и благоухающий модным ароматом. Секретарше Леночке он обходительно преподнес огромный букет роз.

— Меня нет, — привычно подмигнул он ей. — Ни для кого.

А потом заперся в кабинете с Димой.

Это было месяц назад.

Но, теперь все в порядке, девочка моя, погладил Немченко портрет дочери. Теперь я знаю, что ты жива. Я верю, что ты жива и обязательно вернешься. Мы найдем тебя.

Он придвинул к себе телефон и набрал номер Петровского.

Виктор Гарин