Страница 24 из 41
– Все пройдет благополучно, – сказал Калужский. – Это место у гитлеровцев считается неудобным для десанта. Они наблюдают за ним лишь с мыса, в темноте нас никто не приметит. Запомните: пройти можно только вдоль ручья и по правой стороне. Счастливого возвращения.
Нина оттолкнулась от катера и осторожно заработала веслами.
Девушке не хотелось думать об опасности, но словно кто-то шептал ей на ухо: «Там в темноте могут появиться вспышки… Ты выстрела не услышишь, но все это увидит отец… А у него сердце старое, больное».
Нина всегда почему-то больше тревожилась не за себя, а за близких. Она боялась гибели только потому, что это принесет горе отцу, осиротит друзей.
Вот уже она преодолела откатную волну. Шлюпка зарылась в пену, под килем зашуршало. Девушка бросила весла, выпрыгнула на берег и, подтянув легкое суденышко, присела на корточки. Так ей было удобнее всматриваться в темноту.
– Кажется, никого нет, – вполголоса сказала она. Когда Нина говорила вслух, ей казалось, что рядом находится очень близкий и смелый друг. – Куда же мы спрячем шлюпку?
Она отыскала среди камней свободное пространство, вытащила суденышко на сушу, перевернула его днищем вверх. Затем накрепко привязала его к веслам, засунутым в щели между двумя камнями, и замаскировала охапкой морской травы.
– Теперь отпустим катер.
Нина устроилась так, чтобы свет был виден лишь с моря, три раза нажала кнопку сигнального фонарика и стала ждать.
Тотчас от темных скал, торчавших в море, отделился катер. Он бесшумно развернулся, набирая ход, затем фыркнул и, раскинув белые крылья пены, умчался в зеленоватую мглу.
Девушка осталась одна между скалами и морем. Она подтянула лямки заплечного мешка и, осторожно ступая, двинулась искать русло ручья.
Журчание и тонкий звон воды были слышны еще издали. Ручей после недавних дождей широко разлился при впадении в море.
– Надо по правой стороне, – вспомнила Нина.
Она разулась и вошла в воду.
На другой стороне ручья тоже не было никакой тропы. Нина стала карабкаться по влажным уступам скалы. Когда камни вырывались из-под ног, она замирала на месте и с бьющимся сердцем осматривалась по сторонам.
– Видишь, никого… Конечно, никого нет, – подбадривала она себя и двигалась дальше.
Ручей уже был глубоко внизу. Девушка ободрала коленки об острые камни и раскровянила пальцы, но добраться до вершины скалы не могла: дальше была гладкая стена.
– Здесь должен быть спуск… Как темно и холодно! Хоть бы рассвет скорей!
Цепко ухватившись за выступ, девушка сползла со скалы на животе и повисла на вытянутых руках. Нащупав ногами опору, она освободила руки. Передохнув немного, она таким же способом сползла ниже.
Дальше было легче спускаться: скала стала отлогой, местами попадалась земля. Нина поднялась во весь рост, отряхнула платье, заправила под платок выбившиеся волосы и вдруг увидела впереди промелькнувшую тень. Ноги у нее подкосились. Она опустилась на колени, сбросила с плеч мешок и поспешно достала пистолет. «Буду стрелять без предупреждения», – решила она.
В темноте, там, где раздался шорох, она сначала различила две, потом четыре зеленоватые, едва мерцавшие точки.
– Брысь! – крикнула девушка.
В ответ донеслось злобное ворчание и визгливый взбрех. Это были шакалы.
Девушка обрадовалась: «Значит, людей нет вблизи».
Она швырнула камень в сторону трусливых зверей, и мерцающие глаза погасли. Вновь стало тихо, так тихо, что слышно было, как шуршит и перекатывается по камням вода.
На дне расселины тьма оказалась еще гуще.
Нина с зажатым в руке пистолетом медленно продвигалась вдоль ручья. Лишь к рассвету выбралась она к мостику на дороге.
Мост был небольшой, и немцы его не охраняли.
Нина ополоснула в ручье лицо, смыла кровь с колен и привела одежду в порядок. Юбка была разорвана на бедре. Нина достала из мешка иголку и кое-как зашила прореху. Затем повязала платок так, как носят девушки с виноградников, и спрятала в мешок пистолет.
В это время на горе показалось несколько женщин с мешками. За ними плелся ослик с повозкой, а дальше, растянувшись по обеим сторонам дороги, понуро шагали еще какие-то люди.
Вид этой толпы не вызывал опасений: женщины шли на базар или на виноградники. Нина, не прячась и не обращая внимания на приближавшихся крымчанок, не спеша начала обуваться. Не сразу она заметила, что среди идущих нет почти ни одной пожилой женщины. По дороге брели молоденькие, измученные девушки и подростки, а позади них – два гитлеровских конвоира с автоматами.
«Угоняют в Германию», – поняла Нина, но прятаться уже было поздно. Не поднимая глаз, она продолжала зашнуровывать ботинки.
Гитлеровцы, конвоировавшие основную группу, прошли мимо, лишь покосившись на нее. Эта девушка, переобувавшаяся на краю дороги, вряд ли собиралась передавать их пленницам оружие и взрывчатку.
Однако сутулому и очкастому конвоиру, подгонявшему позади колонны изнемогающих от усталости девушек, показалось, что Нина отстала от головной партии. Он грубым пинком заставил ее подняться.
– Я не ваша, – запротестовала Нина. – Я на базар иду.
Гитлеровец, вместо ответа, еще раз ткнул ее автоматом в бок и заорал:
– Шнель, шнель!
Он не желал выслушивать объяснения русской.
Нина обмерла. Стоило столько страху перетерпеть ночью, чтобы наутро так глупо попасться в руки идиота?
Она догнала передних конвоиров. Объясняла, просила подтвердить ошибку. Ведь они же видели ее, она сидела в стороне от дороги. Но гитлеровцы досадливо отталкивали от себя русскую девушку и тупо твердили:
– Мы не есть знать… Команда обер-лейтенанта… Шнель!.. Быстро идить компания!
Нина заплакала. Она шла спотыкаясь, не видя ни дороги, ни тех, кто шагал рядом с ней.
Какая-то девушка взяла ее за локоть и строго сказала:
– Не плачь, что им наши слезы? Видишь, как они пересмеиваются?
– Куда нас гонят?
– Не знаю. Меня ночью подняли. Пять минут на сборы… Мамонька обхватила, кричит, не отпускает, а тот, очкастый, – ее в грудь. Убила бы его.
«И я убью, – подумала Нина. – Теперь не побоюсь».
– Чеемов бы встретить, – шепнула девушка.
Нина вздрогнула и насторожилась.
– Каких чеемов?
– Не знаешь?.. Про чеемов не знаешь? О них у нас все говорят. Они даже зондерфюрера выкрали. Где-то спрятали его, потом отдали немецким собаками и собак убили.
– Почему немецким собакам? Выдумка какая-то!
– Ничего не выдумка, – обиделась рассказчица. – Зондерфюрера вчера нашли у дороги с перегрызенным горлом. Сам начальник полицаев рассказывал.
– Не может быть, чепуха! Не отдали бы они собакам! – невольно высказала вслух свои мысли Нина. – А чеемов не поймали?
– Куда там! Сами всех фрицев перестреляли. А позавчера, – зашептала девушка, – у леса столько гитлеровцев набили, что они всю ночь и утро раненых возили…
«Легенды выдумывают, – решила Нина. – Не могли три человека много гитлеровцев убить. А может, они к партизанам пробились? Вместе действовали? Как же мне им сообщить, что я так глупо попалась?»
Восьмеркин, Чижеев и Витя, в сопровождении Пунченка, только на шестую ночь двинулись в обратный путь к пещере. Каждый из них вел за собой навьюченную лошадь. В тюках были консервы, мука, шоколад, гранаты и патроны.
После удачного разгрома фашистской автоколонны и конного обоза в руки партизан попали богатые трофеи. Гитлеровцы, разбежавшиеся сначала по кустам, к утру начали скапливаться у леса. Добычу требовалось переправить поглубже в горы. Понадобился стойкий заслон. С группами заслона остались и Восьмеркин с Чижеевым. Они вместе с партизанами то неожиданно нападали на преследователей, то с боем отходили, увлекая фашистов в сторону, к узкому ущелью, где была подготовлена засада. Там партизаны дали последний бой и, оторвавшись от залегших преследователей, запутали следы и козьими тропами ушли в горы.