Delirium/Делириум

— Дженни!

Я в изумлении поворачиваю голову — это голос Рейчел! Она стоит в дверях с бесстрастным лицом и смотрит на нас.

— Тётя Кэрол просит тебя спуститься, — обращается она к Дженни, и та выметается за дверь, бросив на меня напоследок опасливо-заворожённый взгляд. Интересно — я тоже выглядела так, когда несколько лет назад Рейчел подхватила deliria, и понадобилось четверо регуляторов, чтобы пригвоздить её к полу и связать, а потом волоком тащить в лаборатории?

Рейчел подходит к кровати, по-прежнему не сводя с меня взгляда и с тем же бесстрастным выражением лица.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она.

— Сказочно! — с сарказмом отвечаю я, но она остаётся невозмутима.

— Прими это. — Она кладёт на тумбочку две белые таблетки.

— Что это? Транквилизаторы?

Она взмахивает ресницами.

— Адвил[34].

О, да похоже, в её голосе едва слышно раздражение! Уже лучше! А то стоит там, вся такая собранная и отчуждённая, словно таксидермист, прикидывающий, как получше сделать из меня чучело.

— Э-э... Значит, Кэрол позвонила тебе?

Кто его знает, стоит ли ей доверять насчёт этого адвила. Но решаю рискнуть: во-первых, голова болит зверски; во-вторых, вряд ли положение станет хуже оттого, что я ещё больше отупею от транквилизатора, всё равно в таком состоянии я не могу ничего предпринять. Так что проглатываю таблетки вместе с доброй порцией воды.

— Да. Я сразу же пришла. — Она присаживается на краешек кровати. — Меня подняли с постели, как ты понимаешь.

— Извини за беспокойство. Я не просила их долбать меня по башке и волочь сюда, как ты понимаешь.

Я никогда ещё не разговаривала с Рейчел подобным образом и вижу — она в изумлении. Устало трёт лоб, и на короткий миг передо мной мелькает прежняя Рейчел — моя старшая сестра, та, что щекотала меня до смерти, заплетала мне косички и жаловалась, что я вечно получаю больше мороженого, чем она.

Но видение мелькнуло и исчезло, и снова у неё на лице непроницаемая маска, будто упала невидимая вуаль. Удивительно: раньше я принимала это как должное, не замечала, что все Исцелённые шагают по жизни, словно окутанные тяжёлым плащом постоянного, беспробудного сна. Наверно, потому что я и сама спала, и только встреча с Алексом помогла мне проснуться и прояснила моё зрение.

Некоторое время Рейчел не произносит ни слова. Мне тоже нечего ей сказать, так что мы обе молчим. Я закрываю глаза в ожидании, когда же утихнет боль, и прислушиваюсь к доносящемуся снизу гулу голосов, топоту чьих-то шагов, приглушённым восклицаниям и бормотанию телевизора в кухне, но ничего не могу толком разобрать.

Наконец Рейчел спрашивает:

— Лина, что произошло сегодня ночью?

Я открываю глаза и встречаюсь с её пристальным взглядом.

— Так я тебе и сказала.

Она слегка покачивает головой:

— Я твоя сестра.

— Да что ты говоришь.

Рейчел чуть съёживается — едва-едва заметно. Когда она снова заговаривает, в голосе проскакивают жёсткие нотки:

— Кто он? Кто тебя заразил?

— Ну, прямо вопрос вечера, а? — Я отворачиваюсь от неё, утыкаюсь носом в холодную стену. — Если ты пришла сюда, чтобы изводить меня — напрасная трата времени. Отправляйся дрыхнуть, больше толку будет.

— Я пришла, потому что беспокоюсь...

— И о чём же это? О нашей семье? Или нашей репутации? — Я продолжаю упрямо смотреть в стенку, натянув тонкое летнее одеяло до самой шеи. — Или боишься, что все будут думать, будто ты была в курсе? Что тебе прилепят клеймо — «симпатизёрша»?

— Как с тобой трудно, — вздыхает она. — Я же о тебе забочусь. Лина, ты мне небезразлична. Я хочу, чтобы ты была в безопасности. Хочу, чтобы ты была счастлива.

Я поворачиваю к ней голову и сверлю её глазами. Во мне вскипает злость, а под нею, глубже — ненависть. Я ненавижу свою сестру, ненавижу за то, что она лжёт мне. Ненавижу за то, что она прикидывается, будто заботится обо мне; даже само это слово ненавистно.

— Не пори чушь! — выплёвываю я. И затем: — Ты знала о маме!

Вуаль словно срывает ветром. Рейчел отшатывается.

— О чём ты?!

— Ты знала, что она не... Что она на самом деле не покончила с собой. Ты знала, что они забрали её!

Рейчел сдвигает брови:

— Лина, я понятия не имею, о чём ты толкуешь!

И тут я вижу, что по крайней мере в этом я неправа. Рейчел действительно не знает. И никогда не знала. Я ощущаю внезапный прилив облегчения и раскаяния.

— Рейчел, — немного мягче говорю я. — Она сидела в Склепах. Всё это время она сидела в Склепах.

У сестры отваливается челюсть, и она несколько секунд взирает на меня в полном ошеломлении. Потом резко вскакивает, разглаживает на себе брюки, словно стряхивая невидимые крошки.

— Послушай, Лина... Ты сильно ударилась головой... — Ага, опять, как будто это я сама нечаянно стукнулась башкой о дубину регулятора. Красотища. — Ты устала. У тебя мысли путаются...

Я не вижу смысла возражать. Поздно. Рейчел так и будет проводить год за годом словно окружённая глухими стенами, и никогда не очнётся от своего беспробудного сна.

— Тебе бы поспать, отдохнуть, — говорит она. — Я ещё воды принесу.

Она хватает стакан и направляется к двери, попутно выключая лампочку под потолком. В дверях она приостанавливается спиной ко мне. Свет из коридора образует вокруг неё ореол, и её черты тонут в темноте, так что она выглядит как человек-тень, как глухой чёрный силуэт.

Она оборачивается и произносит:

— Послушай, Лина, всё будет хорошо. Я знаю, что ты сердита. Я знаю — ты думаешь, мы не понимаем. Но я понимаю, правда! — Она на мгновение умолкает, устремив взгляд в пустой стакан. — И я была такой же, как ты. Помню всё; и во мне бушевали те же чувства, та же злость и страсть; я тоже была убеждена, что не смогу жить без них, что лучше умереть. — Она вздыхает. — Но поверь мне, Лина. Это всё — лишь Болезнь. Страшная, смертельная Болезнь. Через несколько дней ты и сама в этом убедишься. Всё это станет для тебя лишь сном. Для меня теперь это тоже лишь сон.

— И что? Ты рада, что сделала это? Теперь ты счастлива?

Наверно, она понимает мой вопрос так, будто я прислушалась к её уговорам. Как бы там ни было, она улыбается:

— Очень.

— Тогда ты не такая, как я, — яростно шепчу я. — Ты совсем не такая, как я!

Рейчел открывает рот, будто собирается сказать ещё что-то, но в этот момент в двери появляется Кэрол. Её лицо пылает, волосы стоят дыбом и торчат в разные стороны. Но голос звучит ровно:

— Порядок, — тихо обращается она к Рейчел. — Ну, вот всё и устроилось.

— Слава Богу, — отзывается та. И мрачно добавляет: — Но по доброй воле она не пойдёт.

— А кто-нибудь из них когда-нибудь идёт по доброй воле? — сухо вопрошает тётка и исчезает.

Тёткин тон пугает меня. Я пытаюсь приподняться на локтях, но руки кажутся сделанными из желе.

— Что устроилось? — спрашиваю я, с удивлением обнаруживая, что мой голос дрожит, как то же самое желе.

Рейчел мгновение смотрит на меня.

— Я же говорю тебе — мы хотим, чтобы ты была в безопасности, — заученно, как попугай, повторяет она.

— Что устроилось?!

Во мне нарастает паника, и что хуже всего — одновременно на меня наваливается странная, неподвижная тяжесть. Я с трудом держу глаза открытыми.

— Твоя Процедура. — Это говорит тётка — она только что вернулась обратно в спальню. — Нам удалось устроить операцию раньше назначенной даты. Твоя Процедура — в воскресенье утром, самая первая. Надеемся, после этого у тебя всё наладится.

— Это невозможно!

Я задыхаюсь. До утра воскресенья осталось меньше сорока восьми часов! Нет времени предупредить Алекса. Нет времени спланировать побег. Ни на что нет времени.

— Я не буду этого делать!

Даже мой голос больше не звучит, как мой собственный: это лишь заунывный, протяжный вой.

— Когда-нибудь ты поймёшь, — говорит тётка. Они обе — она и Рейчел — приближаются ко мне, и я вижу, что они натягивают между собой нейлоновый шнур. — Когда-нибудь ты будешь нам благодарна.

34

Болеутоляющее, основная часть которого — ибупрофен.