Дмитрий Лихачев

Об Октябрьской революции Лихачев рассказывает как настоящий честный историк — не так, как «положено в данный момент», а так, как в действительности воспринимал события он и его окружение. Лихачев говорит в одном из своих интервью, что Октябрьская революция была какой-то незаметной, словно ничего и не произошло. Ну — объявили, что власть теперь взял Совет, но он и раньше уже действовал, ничего нового. Ну — беспорядки. Но они были и раньше. Голод, но он был и до Октября. Ели прежде неслыханное — жмых, дуранду, хлеб из овса с кострицей. Школа не отапливалась. Порой ученики, по команде учителя, вскакивали с парт и прыгали, согревались, «по-извозчичьи охлопывали себя».

Но самая главная беда — «победители» и не думали останавливаться и начали переделывать всё. «Мы наш, мы новый мир построим!» — пели они. Но пока в основном разрушали старый. Что могло быть лучше для воспитания молодежи, чем училище Мая? Закрыли! Последний выпуск учебного заведения Карла Мая состоялся 24 февраля 1918 года. Среди последних выпускников был и старший брат — Михаил Лихачев. Младшие классы (в том числе класс, где учился Дмитрий Лихачев) были преобразованы в «единую трудовую школу», куда так же перевели девочек из младших классов бывшей гимназии Шаффе. Как же новой власти обойтись без «коренных преобразований»! Училище Мая в прежнем виде перестало существовать. Через год Митя перешел в другую школу, на Петроградской стороне, поскольку туда переехала семья.

Февральская революция 1917 года лишила инженера С. М. Лихачева заслуженных орденов, чинов и «личного» дворянства. Служащие электростанции подали на него жалобу, как на «поддерживающего старый режим», и сфабриковали дело о «противозаконных его действиях». Общество было охвачено страстью — разрушить все старое, отомстить «эксплуататорам»! Чрезвычайная следственная комиссия провела летом 1917 года расследование и оснований для привлечения Лихачева к уголовной ответственности не нашла.

1 сентября 1917 года «оправданный» С. М. Лихачев вышел в отставку и освободил казенную квартиру на Ново-Исаакиевской улице, дом 6.

Этой же осенью собрание рабочих 1-й Государственной типографии на Петроградской стороне избрало инженера С. М. Лихачева заведующим технической частью. Эта типография была построена замечательными архитекторами Л. Бенуа и Л. Шретером в 1910 году на участке между Гатчинской и Ораниенбаумской улицами. Четырехэтажный дом на Ораниенбаумской улице, где инженер Лихачев и его семья получили казенную квартиру, выстроен, как и типография, в стиле «северного модерна», особенно распространенном на Петроградской стороне, которая застраивалась позже центра. Дом, на мой взгляд, выглядит сдержанно и даже сурово. Большая квартира Лихачевых на втором этаже имела два выхода — первый вел на Ораниенбаумскую улицу, второй — в типографию.

Первое время Митя продолжал еще учиться в реальном училище К. Мая на Васильевском, но в конце 1918 года перестали ходить трамваи, а идти пешком было опасно.

Общественные потрясения не лучшим образом сказались на их жизни: плохое, увы, не остается снаружи, но проникает и в души. Сергей Михайлович, испуганный «гневом народа» на прежнем месте работы, и здесь не мог уже избавиться от страха, поэтому старался подчеркнуто быть наравне с рабочими, выпивал с ними и даже продал ради этого несколько ценных подарков от прежней власти за безупречную службу. Была ли нынешняя служба столь же безупречной, учитывая те «запанибратские» отношения, что установились теперь у начальника с подчиненными? Суровая супруга Вера Семеновна, воспитанная в семье староверов, отнеслась к изменениям в поведении мужа весьма отрицательно, и их отношения сильно испортились. Что можно сказать о характере нашего героя Дмитрия Лихачева в то время? Рабочие типографии говорили так: «Старший сын у Лихачева (Михаил) — орел, а младший (Дмитрий) — тютя!»

Очевидно — да, Дмитрий Лихачев не походил от старшего брата, и впоследствии отличавшегося активностью и жизнелюбием, и был больше склонен к размышлениям, чем к бурным эмоциям и действиям. В нем преобладала скрытая, внутренняя жизнь, но именно такой характер оказался наиболее стойким и последовательным.

Осенью 1919 года Митя Лихачев пошел в 10-ю единую трудовую (нетрудовых тогда не было) школу, бывшую гимназию Л. Д. Лентовской, на Плуталовой улице Петроградской стороны, вблизи от их нового дома. В школе Лентовской Дмитрий Лихачев проучился четыре старших класса до 1923 года. Зимой школа не отапливалась. Писали на газетах. Рисовали на обратной стороне обоев.

Но, тем не менее, летом 1921 года состоялась двухнедельная школьная экскурсия по Русскому Северу, во многом определившая судьбу Лихачева, пробудившая страстный интерес к русской истории, старой России.

«И снова я попал в замечательное училище! — вспоминал Лихачев. — Сравнительно со школой Мая, „Лентовка“ была бедна оборудованием и помещениями, но была поразительна по преподавательскому составу. Школа образовалась после революции 1905 года из числа преподавателей, изгнанных из казенных гимназий за революционную деятельность. Их собрала театральный антрепренер Лентовская, дала денег и организовала частную гимназию, куда сразу стали отдавать своих детей сочувствующие переменам интеллигенты (тогда сочувствовать переменам было модно). У директора Владимира Кирилловича Иванова в его кабинете была библиотечка революционной марксистской литературы, из которой он (еще и до революции) давал читать книги заслуживающим доверия ученикам старших классов. Между преподавателями образовалась тесная связь, дружба, общее дело».

Да что скрывать, революция была в моде, ею увлекались лучшие люди, лучшие умы, считая, что спасают гибнущее человечество. Своего любимого на всю жизнь учителя, Леонида Владимировича Георга, Лихачев встретил именно в «Лентовке».

«Леонид Владимирович обладал всеми качествами идеального педагога. Он был разносторонне талантлив, умен, остроумен, находчив, всегда ровен в обращении, красив внешне, обладал задатками актера, умел понимать молодежь и находить педагогические выходы из самых затруднительных ситуаций. Мягкость и изящество в нем доминировали. Ничего агрессивного не было в его мировоззрении. Ближе всего он был к Чехову — его любимому писателю. Взгляды он имел самые широкие. Обожал Пушкина — но поощрял и заумные стихи ученика Введенского — в будущем одного из лидеров „обериутов“».

Лихачев вспоминает, что один из его одноклассников увлекался Ницше, другой — Уайльдом, и Леонид Владимирович, узнав об этом, провел блистательные уроки, посвященные Ницше и Уайльду. Сейчас бы тот уровень преподавателей и учеников, что был в той «революционной» школе!

Но мать-революция уже стала показывать своим «детям» свой нрав. «Жил Леонид Владимирович очень тяжело, — пишет Лихачев. — Педагоги получали тогда очень мало. Вскоре после окончания мной школы он заболел сыпным тифом. Болезнь испортила сердце. Я встретил его в трамвае, и он мне показался потолстевшим. Леонид Владимирович сказал мне: „Не располнел, а распух я!“».

Жизнь менялась кардинально. Подросшая революционная молодежь уже презирала царское время, ничего из величия империи ей увидеть не удалось: лишь военная разруха, поражения на фронтах, недовольство народа. «Эти старики полностью опозорились — а мы, молодые, все сделаем лучше!» — таков был девиз, молодым свойственно презрение к старикам, вера лишь в свою миссию. И новая власть этим ловко воспользовалась.

«Теперь мы построим новую замечательную жизнь, причем такую, как мы захотим!» — ликовала молодежь.

Появилось много бодрых песен, некоторые из них были замечательны. Молодым хотелось их петь, ликовать, что вполне естественно для молодежи, чувствовать радость новой жизни, которую делаешь ты сам!