Страница 13 из 123
Ребята оглянулись на него, но в следующее же мгновение забыли про его существование.
Школа тронулась.
Вышли на улицу, по-воскресному веселую, оживленную. Со всех сторон, как воробьи, чирикали торговки семечками, блестели нагретые солнцем панели. До порта было довольно далеко, но бодро настроенные шкидцы шагали быстро, и скоро перед ними заскрипели и распахнулись высокие синие ворота Торгового порта.
Сразу повеяло прохладой и простором. Впереди сверкала вода Морского канала, какая-то особая, более бурливая и волнующаяся, чем вода Обводного или Фонтанки.
Несмотря на воскресный день, порт работал. Около приземистых, широких, как киты, пакгаузов суетились грузчики, сваливая мешки с зерном. От движения ветра тонкий слой пыли не переставая серебрился в воздухе.
Дальше, вплотную к берегу, стоял немецкий пароход, прибывший с паровозами.
Шкидцы попробовали прочесть название, но слово было длинное и разобрали его с трудом — «Гамбургер Обербюр-гермейстер».
— Ну и словечко. Язык свернешь, — удивился Мамочка, недавно пришедший в Шкиду ученик.
Мамочка — это было его прозвище, а прозвали его так за постоянную поговорку: «Ах мамочки мои».
«Ах мамочки» постепенно прообразовалось в Мамочку и так и осталось за ним.
Мамочка был одноглазый. Второй глаз ему вышибли в драке, поэтому он постоянно носил на лице черную повязку.
Несмотря на свой недостаток, Мамочка оказался очень задиристым и бойким парнем, и скоро его полюбили.
Вот и теперь Мамочка не вытерпел, чтобы не показать язык немецкому матросу, стоявшему на палубе.
Тот, однако, не обиделся и, добродушно улыбнувшись, крикнул ему:
— Здрасте, комсомол!
— Ого! Холера! По-русски говорит, — удивились ребята, но останавливаться было некогда. Все торопились на остров, солнце уже накалило воздух, хотелось купаться.
Прошли быстро под скрипевшим и гудевшим от напряжения громадным краном и, уже издали оглянувшись, увидели, как гигантская стальная лапа медленно склонилась, ухватила за хребет новенький немецкий паровоз и бесшумно подняла его на воздух.
В лодках переехали через канал и углубились в зелень, — по обыкновению, шли в самый конец Канонерского, туда, где остров превращается в длинную узкую дамбу.
Жара давала себя знать. Лица ребят уже лоснились от пота, когда наконец Викниксор разрешил сделать привал.
— Ура-а-а! Купаться!
— Купа-а-аться!
Сразу каменистый скат покрылся голыми телами, Море, казалось, едва дышало, ветра не было, но вода у берега беспокойно волновалась.
Откуда-то накатывались валы и с шумом обрушивались на камни.
В воду влезать было трудно, так как волна быстро выбрасывала купающихся на камни. Но ребята уже приноровились.
— А ну, кто разжигает! Начинай! — выкрикнул Янкель, хлопая себя по голым ляжкам.
— Разжигай!
— Дай я. Я разожгу, — выскочил вперед Цыган. Стал у края, подождал, пока не подошел крутой вал, и нырнул прямо в водяной горб.
Через минуту он уже плыл, подкидываемый волнами.
Одно за другим исчезали в волнах тела, чтобы через минуту — две вынырнуть где-то далеко от берега, на отмели.
Янкель остался последний и уже хотел нырять, как вдруг заметил новичка.
— А ты что не купаешься?
— Не хочу. Да и не умею.
— Купаться не умеешь?
— Ну да.
— Вот так да, — искренне удивился Черных. Потом подумал и сказал: — Все равно, раздевайся и лезь, а то ребята засмеют. Да ты не бойся, здесь мелко.
Еонин нехотя разделся и полез в воду. Несмотря на свои четырнадцать лет, был он худенький, слабенький, и движения у него были какие-то неуклюжие и угловатые.
Два раза Еонина вышвыривало на берег, но Янкель, плававший вокруг, ободрял:
— Ничего. Это с непривычки. Уцепись за камни крепче, как волна найдет.
Потом ему стало скучно возиться с новичком, и он поплыл за остальными.
На отмели ребята отдыхали, валяясь на песке и издеваясь над Викниксором, который плавал, по шкидскому определению, «по-бабьи».
Время летело быстро. Как-то незаметно берег вновь усыпали тела.
Ребята накупались вдоволь и теперь просиди есть.
Роздали хлеб и по куску масла.
Тут Янкель вновь вспомнил про новичка и, решив поговорить с ним, стал его искать, но Еонина нигде не было.
— Виктор Николаевич, а новичку дали хлеб? — спросил он быстро. Викниксор заглянул в тетрадку и ответил отрицательно.
Тогда Янкель, взяв порцию хлеба, пошел разыскивать Еонина.
Велико было его изумление, когда глазам его представилась следующая картина. За кустами на противоположной стороне дамбы сидел новичок, а с ним двое немецких моряков.
Самое удивительное, что все трое оживленно разговаривали по-немецки. Причем новичок жарил на чужом языке так же свободно, как и на русском.
«Ого!» — с невольным восхищением подумал Янкель и выскочил из-за куста.
Немцы удивленно оглядели нового пришельца, потом приветливо заулыбались, закивали головами и пригласили Янкеля сесть, поясняя приглашение жестами. Янкель, не желая ударить лицом в грязь, призвал на помощь всю свою память и наконец, собрав несколько подходящих слов, слышанных им на уроках немецкого языка, галантно поклонился и произнес:
— Гутен таг, дейтчлянд камераден.
— Гутен таг, гутен таг, — снова заулыбались немцы, но Янкель уже больше ничего не мог сказать, поэтому, передав хлеб новичку, помчался обратно. Там он, состроив невинную улыбку, подошел к заведующему.
— Виктор Николаевич, а как по-немецки будет… Ну, скажем: «Товарищ, дай мне папироску»?
Викниксор добродушно улыбнулся:
— Не помню, знаешь. Спроси у Эллы Андреевны. Она в будке.
Янкель отошел.
Эланлюм сидела в маленькой полуразрушенной беседке на противоположном берегу острова. Она пришла позже детей и, выкупавшись в стороне, теперь отдыхала.
Янкель повторил вопрос, но Эланлюм удивленно вскинула глаза:
— Зачем это тебе?
— Так. Хочу в разговорном немецком языке попрактиковаться.
Эллушка минуту подумала, потом сказала:
— Камраден, битте, гебен зи мир айне цигаретте.
— Спасибо, Элла Андреевна! — выкрикнул Янкель и помчался к немцам, стараясь не растерять по дороге немецкие слова.
Там он еще раз поклонился и повторил фразу. Немцы засмеялись и вынули по сигарете. Янкель взял обе и ушел, вполне довольный своими практическими занятиями.
На берегу он вытащил сигарету и закурил. Душистый табак щекотал горло. Почувствовав непривычный запах, ребята окружили его.
— Где взял?
— Сигареты курит!
Но Черных промолчал и только рассказал о новичке и о том, как здорово тот говорит по-немецки.
Однако ребята уже разыскали немцев. Поодиночке вся Шкида скоро собралась вокруг моряков.
Еонин выступал в роли переводчика.
Он переводил и вопросы ребят, и ответы немцев.
А вопросов у ребят было много, и самые разнообразные. Почему провалилась в Германии революция? Имеются ли в Германии детские дома? Есть ли там беспризорники? Изучают ли в немецких школах русский язык? Случалось ли морякам бывать в Африке? Видели ли они крокодилов? Почему они курят не папиросы, а сигареты? Почему немцы терпят у себя капиталистов?
Моряки пыхтели, отдувались, но отвечали на все вопросы.
Ребята так увлеклись беседой, что даже не заметили, как подошли заведующий с немкой.
— Ого! Да тут гости, — раздался голос Викниксора.
Эланлюм сразу затараторила по-немецки, улыбаясь широкой улыбкой. Ребята ничего не понимали, но сидели и с удовольствием рассматривали иностранцев, а старшие сочли долгом ближе познакомиться с новичком, выказавшим такие необыкновенные познания в немецком языке.
— Где это ты научился так здорово говорить? — спросил его Цыган.
Еонин улыбнулся.
— А там, в Очаковском. Люблю немецкий язык, ну и учился. И сам занимался — по самоучителю.
— А что ото за «Очаковский»?
— Интернат. Раньше, до революции, он так назывался. Он под Смольным находится. Я оттуда и переведен к вам.