Страница 84 из 108
В первом и отчасти во втором пошехонском «вечере» Салтыков предпринял новую попытку осуществить чрезвычайно дерзкий сатирический замысел, сформулированный им еще в начале работы над «Современной идиллией». «Он плох, — писал Салтыков Анненкову о первом рассказе «Идиллии», — но в нем есть мысль, что для презренного нынешнего времени другой литературы и не требуется. Я несколько таких рассказов напишу, которые приведут самую цензуру в недоумение». Но и на этот раз Салтыкову пришлось убедиться в рискованности осуществления такого сатирического намерения. Вскоре он известил своего друга Белоголового: «Пошехонские рассказы» я перевожу помаленьку на более серьезную почву».
Если в первом пошехонском «вечере» «пошехонской» форме рассказа полностью — или почти полностью — соответствовало его «пошехонское» содержание, то во втором «вечере» рассказ о героях-пошехонцах становится пародийным, ясно ощущается анекдотическое несоответствие чисто пошехонской сущности вошедших в него зарисовок и сведений иронически-наигранному тону прославления «добрых старых времен» с их якобы утраченной некогда патриархальною «простотою» и «человечностью». Отвечая архиреакционному «Русскому вестнику» Каткова, только что обвинившему сатирика и близких к нему писателей в том, что они даже не пытаются «божественный образ отыскивать в наши дни в душе своих соотечественников»[113], Салтыков создает во втором «вечере» целую сатирическую галерею различных «бессребреников» городничих, «простодушных» и «добрых» предводителей дворянства, «симпатичных» дореформенных судей, «совестливых» инженеров-строителей, удивительно «любознательных» почтмейстеров и т. д. При этом, однако, все его «праведники» городничие живут, в сущности, за счет взяток, предводители разоряются сами и содействуют разорению других, судьи не разбираются в законах и потому полностью полагаются па своих секретарей-грабителей, строители «торгуют Россией» и набивают «подношениями» карманы, почтмейстеры часто путают адреса, но проявляют повышенный интерес к попавшей в их руки корреспонденции и т. д. «Идеальные» дореформенные порядки, к которым в 80-е годы так настойчиво призывала вернуться Россию ретроградно-охранительная печать и стоящие за нею идеологи реакции, оказываются тем же Пошехоньем, что и созданный народной фантазией образ его сказочного предшественника.
Этому стремлению повернуть вспять — «назад к Пошехонью» — историческое развитие России, стремлению, поддерживаемому непосредственно как правительством Александра III, так и всплывшими на поверхность жизни «пошехонскими» элементами общества, посвятил писатель третий, исключительно емкий по содержанию «вечер». Сатирически-обобщенно переосмысляя смену «диктатора» М. Т. Лорис-Меликова, по-своему олицетворявшего некоторое время эпоху «благих начинаний» и неких «новых веяний»[114], сначала бесхребетным Н. П. Игнатьевым, а затем «министром борьбы» Д. А. Толстым, писатель показывает в «Вечере третьем» фатальную для новой исторической обстановки неизбежность подавления надежд на всяческие «Преуспеяния» и «Пересмотры» и вытеснение их «Препонами». Именно утверждением «Препон» в качестве принципа правительственной политики объясняется в этом «Вечере» и упразднение ставшего ненужным «департамента Пересмотров и Преуспеяний», и увольнение неугодных в верхах чиновников, и преследование либерально-демократической интеллигенции.
Положение и судьба этой интеллигенции в условиях широкого наступления реакции показаны в двух внутренне связанных историях «затыкания ртов» — скромному чиновнику Павлинскому и свободомыслящему публицисту Крамольникову. Первый из них имел неосторожность помянуть не к месту о «конституции», «заграничных свободах» и о том, что у людей на Западе «душевное равновесие» связано с ощущением «довольства», а второй посмел открыто выразить надежду на некую спасительную «щелку», из которой иногда могло бы дохнуть на общество очистительно-свежим воздухом.
Одной из причин легкости, с которой реакция овладевала народом и «обществом», была пассивность их, отсутствие идеологии, отвечающей требованиям реально-исторической ситуации, и активных деятелей, способных к прямой и результативной борьбе. Правдолюбец из народа Андрей Курзанов в четвертом «вечере» учит «жить по-божьи», жить, «никого не утесняя, всех любя и друг друга прощая». Его абстрактно моралистическое учение не вступает в действенную борьбу с миром социального зла, охраняемого «законом». Против «закона» Курзанов не идет и не хочет идти. Но «закон» не может допустить хотя бы и наивно-утопической, но враждебной ему пропаганды. И Салтыков в полном согласии с действительностью рисует трагический финал реформаторско-проповеднической деятельности Курзанова.
Прямыми антагонистами Павлинских, Крамольнковых, Курзановых выступают в «Пошехонских рассказах» «пошехонцы» Беркутов и Клубков. «Реформатор» Беркутов выступает проповедником «человеконенавистнической» практики доносов, входящей в созданную реакцией систему «содействия общества», систему искоренения «крамолы» силою самих пошехонцев, которая блистательно показана писателем в «Письмах к тетеньке» и в «Современной идиллии». Артемий Клубков из «Вечера пятого» — идеолог и практик одной из разновидностей «пошехонского дела». Это «новое дело» — занятие сельским хозяйством в условиях свободного крестьянского труда — всецело основано, однако, на принципах своекорыстия и хищничества и мало чем по существу отличается от «пошехонской старины» — крепостничества. Не удивительно, что, казалось бы, безвозвратно канувшие в прошлое пошехонские «несокрушимость» и «изобилие» (иронические синонимы самодержавно-крепостнической системы) находят именно в «реформаторах» Беркутове и Клубкове самых ревностных, готовых на все защитников, с радостью ухватившихся за выдвинутую в 80-е годы реакцией «формулу»: «Прочь мечтания! прочь волшебные сны! прочь фразы! пора, наконец, за дело взяться!» Искание «дела», лишенное устремленности к общественным идеалам, к будущему, было неприемлемо для Салтыкова. Оно неизбежно обращалось к изжитому прошлому и принимало, по выражению К. Арсеньева, «кладбищенский характер»[115].
Иронически изображенные писателем в первых двух «вечерах» «прелести» прежней жизни становятся осознанным общественно-политическим идеалом поборников возрождаемого «Пошехонья», ополчившихся на «бредни». И тем более трагичной выглядит поддержка этих и родственных им «героев» безликою пошехонскою «массой» в последнем, шестом «вечере», отразившем подлинное отчаяние писателя перед глуповски-пошехонской податливостью «толпы». Но, верный своим просветительским взглядам, Салтыков оставляет просвет в, казалось бы, безысходной тьме финала «фантастического отрезвления». «Я верю, — предваряет он этот трагический финал декларацией исторического оптимизма, — что не только в Пошехонье, но и в целом мире благоволение преобладает над злопыхательством и что в конце концов последнее, всеконечно, измором изноет».
Сатирическая дерзость зачина цикла — первого «пошехонского рассказа» — не была понята не только многими читателями, но и критикой. «Рассказы майора Горбылёва» были восприняты отчасти как переход Салтыкова к новому роду литературы[116], отчасти как беспредметное зубоскальство, сверх всякой меры сдобренное «клубничным элементом»[117], отчасти как вынужденная цензурными обстоятельствами сознательная игра в «балагурство»[118]. Лишь немногие правильно поняли действительно необыкновенное выступление Салтыкова как исполненный силы гнева и презрения удар «ювеналова бича» сатиры, направленный «против всего общества», как вызов, беспощадно брошенный «в лицо всем читателям»[119].
113
Новости литературы. — «Русский вестник», 1882, № 6, с. 916, 905.
114
«…Так окрестила вся журналистика либеральную систему графа Лорис-Меликова», — записал в своем дневнике 15 декабря 1880 г. Е. А. Перетц («Дневник Е. А. Перетца: (1880–1883)», М.—Л., 1927, с. 14).
115
К. К. Арсеньев. Салтыков-Щедрин. СПб., 1906, с. 204.
116
Русская литература. «Отечественные записки», № 8. — «Сын отечества», 1883, 26 августа, № 192.
117
Сатирические «Андроны». — «Новое время», 1883, 19 августа, № 2684, под рубрикой «Маленький фельетон».
118
П. Боборыкин. Балагурство и порнография. — «Новости и бирж. газета», 1883, 27 августа, № 146.
119
«Современная идиллия», М. Е. Салтыкова (Щедрина). — «Русская мысль», 1883, № 11, Библиография, с. 42.