Страница 174 из 200
Le général Capotte. — Слово capote (пишется с одним «t») значит по-французски «солдатская шинель». Салтыков пользуется этим словом, превращенным в сатирическую фамилию, в переносном смысле, равнозначным русскому выражению (введенному Салтыковым же) «гороховое пальто», то есть шпион, осведомитель. В сатирическом жизнеописании Капотта Салтыков использовал ряд черт из биографии международного политического сыщика-авантюриста 60-80-х годов полковника Этьена де Будри младшего, действительно дальнего родственника Марата, сотрудничавшего одновременно с русской и французской полицией и жившего в 70-х годах в России.
…мужика расковать, а заковать интеллигенцию… — Орест Миллер замечает по поводу этого места: «Капотт, надо думать, имеет при этом в виду иронически оппонировать Достоевскому, который в предсмертном своем «дневнике» именно нашей интеллигенции и влагает в уста стих: «А мужика опять скуем!» (Орест Миллер, Русские писатели после Гоголя, ч. II. СПб. 1886, стр. 197). Цитата из «Дневника писателя за 1881 год» Ф. М. Достоевского (вышел в свет в начале февраля) приведена не точно. В источнике: «А народ опять скуем!»
Цензор Красовский — Бируков — Фрейганг… — соединены в одну фамилию имена трех цензоров николаевского царствования.
«Но что вы скажете о Гамбетте и о papa Trinquet? не воссияют ли они?» — Алексис-Луи Тренке, рабочий, по профессии сапожник, видный участник Парижской коммуны, после ее разгрома был сослан на каторгу в Нумею. В июне 1880 г. социалисты парижского избирательного округа Père Lachaise демонстративно избрали в муниципальный совет «каторжника» Тренке. Выборы были произведены под знаком кампании за амнистию коммунаров при яростном сопротивлении республиканской партии и ее вождя Гамбетты. Кампания увенчалась успехом. Закон об амнистии был обнародован 11 июля 1880 г. Вернувшийся в январе 1881 г. с нумейской каторги Тренке заявил своим, торжественно встретившим его, избирателям: «Я стою за республику», но еще больше за революцию! Граждане, в стране нашей ничего не изменилось, и все предстоит сделать; да здравствует революция!»
…Иван Непомнящий… — одно из обозначений трудового крестьянства у Салтыкова.
VII. Заключение*
Впервые — ОЗ, 1881, № 6 (вып. в свет 17 июня), стр. 545–570.
Сохранилась рукопись фрагмента главы, соответствующая тексту от абзаца: «В смысле свободы мышления…» — на стр. 222, до фразы-абзаца: «Через десять минут мы были в Кёльне» — на стр. 280.
Главнейшие варианты рукописного текста:
Стр. 223, строка 3. Вместо: «заковать в кандалы» — в рукописи: побить каменьями.
Строка 9. Вместо: «перед домашним обыском» — в рукописи: перед гильотиной.
Строка 11. Вместо: «какая трель всенародно раздается из любого литературного клоповника» — в рукописи: какую трель всенародно отбивает любая изъеденная трихинами свинья!
Строка 18. После: «злодейских замыслов» — в рукописи: Ах, свинья, свинья! и откуда у тебя этот решительный тон взялся!
Строка 23. Вместо: «становится жутко, потому что хлевные идеалы… беззастенчивою рукой» — в рукописи: становится жутко и страшно при одной мысли таких перспектив.
Стр. 224, строка 14. Вместо: «уколы неумолимой действительности не в силах поколебать в них эту блаженную уверенность…» — в рукописи: муки неумолимой действительности не в силах возвратить к сознанию постыдности настоящего.
Стр. 225, строка 34. Вместо: «Поэтому, ежели в глазах <…> исторических утешений» — в рукописи: Поэтому, ежели человеку веры нет дела до торжествующей свиньи, то средний человек отнюдь не может относиться к этому торжеству равнодушно. Ежели для человека веры безразличны все роды относительной правды, которые оспаривают друг у друга верх, то для среднего человека это составляет предмет глубоких и мучительных опасений. Он не подавлен ни будущим, ни прошедшим, он весь и всеми помыслами находится в настоящем и от него одного ждет успокоения своих тревог.
Стр. 226, строка 22. Вместо: «Легко понять <…> очереди для отмщений» — в рукописи: И именно в те минуты, когда <нрзб> правда близка к осуществлению, — именно тогда-то борьба принимает злобный, почти безумный характер. Кроме того, что ложь имеет затем еще то преимущество, что неминуемое торжество правды не влечет для нее никаких отмщений <нрзб> бог не знает мести; она приносит за собой прощение, и даже не прощение, а просто оценку и восстановление истинного смысла явления. Но и этого мало: цикл правды никогда до сих пор не представлялся завершившимся, и сомнительно, можно ли ждать, чтоб он когда-нибудь завершился. Эта растяжимость правды и эта неистощимая способность развиваться, открывать для себя новые, более и более совершенные формы, не могут и на человека не действовать возбуждающим образом. Так что человек никогда не представляется удовлетворенным, но вечно ищущим все новой и новой правды. И это совсем не прихоть и не бунт, как утверждают литературные клоповники, а естественное требование самой человеческой природы, вполне согласное с законом прогрессивного развития самой правды.
Стр. 228, строка 18. Вместо «навстречу ликующей современности» — в рукописи: навстречу смертному бою.
Строка 21. После слов: «до последней капли» — в рукописи: Только тогда она выбросит его труп, чтобы ежемгновенно прибавлять к нему новые и новые трупы, из которых история, капля по капле, вырабатывает свои утешения[334].
В заключительной VII главе Салтыков продолжает начатую им в предыдущей главе борьбу с перешедшей, после 1 марта 1881 г., в наступление реакцией. Главные удары направляются, однако, не против правительственной политики, реакционный курс которой не вполне еще определился в первые месяцы нового царствования, а против идеологов реакции, шедших в этом отношении «впереди правительства»[335]. Ближайшим образом имеются в виду то credo и то требование реакции, которые формулировались в передовых статьях Каткова в «Москов. вед.» и И. Аксакова в «Руси». Материал этих статей, как всегда у Салтыкова, с одной стороны, широко обобщается, а с другой — приводится в сопровождении сигналов узнавания конкретного прототипа (скрытое, без кавычек, цитирование характерных словечек и фразеологизмов катковской и аксаковской публицистики: «единение с народом», «дух здравомыслия», «смотреть вглубь», «трезвое слово», «твердая почва», «люди добра», «непочатый организм» и др.).
Настроениям тревоги и растерянности, все шире и глубже захватывавшим прогрессивные круги, Салтыков стремится противопоставить философию исторического оптимизма. Вновь возникает тема «исторических утешений» — одна из постоянных в творчестве писателя. Трудная обстановка момента накладывает на рассуждения Салтыкова печать скептицизма и горечи. Особенно «жестоким» представляется писателю-демократу вопрос о «единении с народом», которому усиленно и не без успеха прививалась в это время подозрительность и прямая ненависть по отношению к революционной и оппозиционной интеллигенции. Однако скептицизм не переходит у Салтыкова в пессимизм. Свои «мрачные думы» он «обуздывает» просветительской верой в то, что и в минуты торжествующего зла история не перестает «созидать утешения» и что «прогрессивное нарастание правды и света», несмотря ни на что, происходит в мире постоянно.
Появление главы VII произвело большое впечатление на современников. О чувствах и мыслях читателей, принадлежавших к левой части общества, дает представление отзыв, появившийся в народнической «Неделе». «Не смех уже звучит в этом очерке, — пишет автор, — звучит в нем страстный протест благородного величия, истомившегося и подавленного зрелищем окружающей мертвенной пустыни. Невольное умиление, почти благоговение <…> зарождаются в душе при мысли об этом чудном, неистощимом таланте, этом бессмертном, вечном духе… Этакая свежая, юная отзывчивость, этакая страшная сила зрелого, могучего гения! С чувством глубокой благодарности будет повторяться имя М. Е. Салтыкова в отдаленнейших временах, как имя неутомимого бойца, не только не падавшего под тяжестью современной смуты, но ей самой наносившего меткие, во весь могучий размах, удары… Это клич той «музы пламенной сатиры», которую призывал когда-то к себе великий поэт…»[336]
334
Этот текст не вошел в журнальную публикацию, но был восстановлен, в несколько иной редакции, при подготовке отдельного издания.
335
В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 5, стр. 336.
336
«Неделя», 1881, 21 июня, № 25. стр. 1–2.