Страница 162 из 200
«Вот хоть бы земство, — молвил Дыба, — ну, разве это… мечта?..» — Разговор «автора» с «бесшабашным советником» о земстве — сатира на ту бюрократическую опеку правительства над органами местного самоуправления, которая свела их значение к чисто хозяйственной деятельности, касающейся «польз» и «нужд» данной губернии или уезда.
«Мальчик в штанах и мальчик без штанов». — Почти сразу после появления диалога в печати (написана «сцена» в конце августа 1880 г. в Париже; см. об этом в письме Салтыкова к А. Н. Островскому от 22 октября 1880 г.) он вызвал полемику между либеральной «Мыслью» и народнической «Неделей» (N. N. <Л. Е. Оболенский>, Беллетристика в журналах, — «Мысль», СПб. 1880, № 11, стр. 70–88, и № 12, стр. 238–239; <П. Гайдебуров>, Журнальные очерки. — «Неделя», СПб. 1880, 5 октябри, № 40). В этом споре, сосредоточенном на вопросе о «подлинном отношении» Салтыкова к народу, был отмечен, между прочим, полемический характер ряда мест салтыковской «сцены» по отношению к речи Ф. М. Достоевского о Пушкине, произнесенной 8 июня 1880 г. на торжествах открытия памятника поэту в Москве и сразу же ставшей знаменитой. Наблюдение современников соответствовало истине. Указание на то, что очерки «За рубежом» могут служить «превосходным материалом» для характеристики тех «восточных элементов», засевших в русском человеке, которые вознес в своей речи Достоевский, содержится также в анонимных «Журнальных заметках», напечатанных в «Новороссийском телеграфе» (Одесса, 1880, 13 ноября, № 1740). Салтыков отрицательно отнесся к выступлению Достоевского. По его мнению, автор «Братьев Карамазовых» «эскамотировал», то есть использовал «в свою пользу» Пушкинский праздник (см письмо к Н. К. Михайловскому от 27 июня 1880 г.). В диалоге двух мальчиков, а также в последующем тексте «За рубежом» не раз встречается ироническая цитация знаменитых мест из речи Достоевского: «новое слово», «скиталец», «гордый человек» и др. Но полемичны по отношению к выступлению Достоевского не частности, а главное и основное в понимании этими писателями России и Запада и их сопоставления. Для Салтыкова, в творчестве которого обличение пассивности народа и общества заняло такое огромное место и звучало так трагически, особенно неприемлем был призыв Достоевского к смирению, обращенный к протестующим, оппозиционным, борющимся кругам русской интеллигенции. Неприемлемо было и понимание смирения как народного идеала и добродетели («Смирись, гордый человек… вот это решение по народной правде и народному разуму»). Словами «мальчика без штанов» («Что Колупаев! С Колупаевым мы сочтемся… это верно!») Салтыков указывал на существование в народных массах также и совсем других настроений — борьбы, а не послушливости. Резко враждебно отнесся Салтыков и к утверждению Достоевского, будто народ русский уже нашел для себя «правду» — в религии. В споре с либеральным публицистом Градовским, по поводу своей речи о Пушкине, Достоевский утверждал (в «Дневнике писателя» к 1880 г.), что «наш народ просветился уже давно, приняв в свою суть Христа и учение его». Как бы отвечая на это и подобные ему утверждения Достоевского о русском «народе-богоносце», Салтыков вкладывает в уста «мальчика без штанов» такой ответ на вопрос «мальчика в штанах», знает ли его русский «коллега», «что такое бог?»: «А бог его знает, что такое бог! У нас, брат, в селе Успленью-матушке престольный праздник показан — вот мы в спожинки его и справляем!» Элементы спора Салтыкова с пушкинскою речью Достоевского в диалоге двух мальчиков несомненны, что не дает, однако, оснований рассматривать эту знаменитую «сцену» исключительно в качестве художественно-полемического документа, направленного против выступления Достоевского. (Такая тенденция очевидна в комментариях к «За рубежом» Иванова-Разумника, в изд.: М. Е. Салтыков (Щедрин), Сочинения, т. IV, М. — Л. 1927, стр. 647–650. Иначе, объективнее рассмотрен вопрос в кн.: С. Борщевский, Щедрин и Достоевский, М. 1956, стр. 339.) Парадоксально-положительную оценку диалог двух мальчиков, как и вся книга «За рубежом», получил со стороны другого идейного оппонента Салтыкова, Ив. Аксакова. Вот как характеризовал он автора «За рубежом», тенденциозно воспринимая его со своих славянофильских позиций: «При всех его недостатках, это, разумеется, огромный талант и огромный мыслитель. Это своего рода бич божий на петербургский период русской истории и на петербургскую бюрократию — это ее историк. К чему бы он ни прикоснулся, все под его пером является в карикатуре и обращается в пошлость… Но лучше всего его очерки европейской пошлости и нашего там пресмыкания. Я с наслаждением читал «За рубежом»… При некоторой грубости и безвкусии, я должен признаться: задумана эта параллель «мальчик в штанах» и «мальчик без штанов» великолепно. Разумеется, Салтыков на уровне понимания явлений. Гехт и Колупаев удивительно ярко проведены. Щедрин в двух словах выразил нашу славянофильскую мысль: Гехту крестьянин свою душу продал и договор написал, а Колупаеву даром отдал, следовательно, во всякое время назад взять может. Это прямо гениально» (Сергей Шарапов, И. С. Аксаков о М. Е. Салтыкове (из моих воспоминаний). — «Русский труд», СПб. 1899, 1 мая, № 18, стр. 16.
…вот мы в спожинки его и справляем. — Спожинки или дожинки — последние снопы, празднование окончания жатвы: также название в народно-крестьянском обиходе Успенского поста, совпадающего по времени с уборкой урожая (август).
…а нынче еще урядников ругаться наняли. — Институт полицейских урядников был введен 1 августа 1879 г. в связи с «неблагополучным положением» в деревне. В среднем на уезд приходилось по 11 урядников.
А я такую сиенацию выдумал: предъявителю выдается из разменной кассы… плюха! — После русско-турецкой войны курс русского рубля за границей стоял очень низко. Слова «мальчика без штанов» связаны с каламбуром Салтыкова, сказавшего в ответ на сообщение, что в Германии за рубль только полтинник дают: «Погодите, скоро за него будут только по морде давать» (сообщение К. М. Салтыкова Иванову-Разумнику).
…выкупные подавай! — По «Положениям» 19 февраля 1861 г. крестьянам, для выкупа усадеб и полевых наделов, была предоставлена от государства ссуда (единовременно выплаченная помещикам), которую они должны были погасить в течение сорока девяти лет. Взносы погашения назывались выкупными платежами или просто выкупными.
…двадцать лет, как Вы хвастаетесь, что идете исполинскими шагами вперед, а некоторые из Вас даже и о каком-то «новом слове» поговаривают… — Предмет критики здесь: официальные и неофициальные апологии послереформенного развития России и, как упомянуто уже, пушкинская речь Достоевского (то место в ней, где говорится, что русскому народу предназначено высказать человечеству «новое слово» — «изречь окончательное слово великой общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!»).
II*
Впервые — ОЗ, 1880, № 10 (вып. в свет 21 октября), стр. 615–650.
Написано в Париже, незадолго до отъезда Салтыкова в Россию. «Я продолжаю «За рубежом», и хочется кончить здесь для октябрьской книжки», — сообщал Салтыков Н. К. Михайловскому из Парижа 15 сентября 1880 г. Окончание работы датируется следующими словами из письма к П. В. Анненкову из Парижа же от 2 октября 1880 г.: «все время писал и только вчера отправил в Петербург статью для октябрьской книжки. Сегодня уезжаю из Парижа. В следующем письме к П. В. Анненкову уже из Петербурга, от 18 октября 1880 г., Салтыков заметил: «2-я статья «За рубежом» вышла слабее, а третья, быть может, будет еще слабее… Трудно, очень трудно пишется мне…»
О первой теме главы — изображении политического быта «объединенной» бисмарковской Германии и об образе Берлина — палладиума прусского милитаризма, см. выше во вступительной статье. Другая тема главы — о положении «русского культурного человека в русской деревне», более полно развита Салтыковым в предыдущей книге — «Убежище Монрепо» и в следующей — «Современная идиллия». В примечаниях к этим произведениям читатель найдет исторический комментарий к этой теме, являющейся непосредственным откликом писателя на движение народнических революционеров-пропагандистов («хождение в народ»).