Страница 159 из 200
Если не считать «мальчика без штанов», за которым стоит образ русского народа, прежде всего крестьянства, среди действующих лиц «За рубежом» нет положительных образов и фигур. Все они принадлежат к враждебному и отрицаемому писателем миру, и все поэтому созданы приемами нарочитого смещения реальных линий, нарисованы остро-сатирическим карандашом. В этой книге нет таких массивных, точно из металла отлитых фигур, как, например, Дерунов из «Благонамеренных речей». Предлагаемая читателю «За рубежом» коллекция образов — в большинстве не живописные или скульптурные «портреты», а графические «профили» и «силуэты». Индивидуальная психология в изображениях, созданных такими зарисовками, почти отсутствует. Напротив того, психология социальная и политическая, определяющая типы «не отдельных лиц, а целых категорий, целых сословий»[303], демонстрируется подчеркнуто и гиперболически, с большой смелостью и широтой обобщения. Таковы, в частности, все образы французских «сытых буржуа» и «республиканцев без республики», как групповые, так и индивидуальные. При этом, в отличие от типов русских политических деятелей, выведенных всюду под сатирическими названиями или анонимно, французские представлены также и под своими собственными именами: Гамбетта, Клемансо, Греви и др. В этой галерее крупнейших деятелей Третьей республики с наиболее едким сарказмом нарисован образ «сенатора и стыдливого либерала» (также и писателя) Лабуле. В этом образе-гротеске, особенно в почти что буффонадной сцене завтрака «автора» с Лабуле, в ресторане, предметом сатирической критики Салтыкова является «святая святых» собственнического мира — принцип «накопления богатств».
Движущуюся панораму этого пестрого мира, его сменяющиеся явления, слова и поступки появляющихся и тут же или скоро исчезающих лиц, непрестанно «комментирует» участник всех событий — «автор» или «рассказчик». Голос его постоянно звучит в многоголосии повествования — звучит всегда ведущим.
Образ «рассказчика» играет в «За рубежом», как и в других произведениях Салтыкова, важную роль, в частности, в композиции. Путевые впечатления «рассказчика» — движущая сила повествования. А его рассуждения и пояснения, его участие в событиях и беседах дают писателю возможность оценивать все происходящее и поступки действующих лиц со своих позиций — отрицательно (сатирически) или положительно. Такая возможность представляется тем, что для образа «рассказчика» заготовлено несколько «масок». По мере надобности «маски» меняются, вследствие чего происходит как бы переключение регистров не только голоса «рассказчика», но и изменение всей интонационно-тембровой тональности изложения. Образу «рассказчика» Салтыков часто придает черты («маску») собственной личности и биографии (литератор, отправляющийся за границу по предписанию врачей, вспоминающий об идейной жизни своей молодости, сообщающий точный адрес своей парижской квартиры и т. д.). С другой стороны, тот же «рассказчик» выступает в обличии идейно-политического антипода писателя (он законопослушный и начальстволюбивый российский обыватель, готовый в любой момент к «предъявлению сердец», или растленный репортер Подхалимов и др.). Поразительны свобода и мастерство, с которыми Салтыков меняет эти «маски», переходит из одной тональности в другую («модулирует»). Так, упомянутая гротескная сцена обеда «рассказчика» с сенатором Лабуле начинается со строго реалистического описания эпизода из парижской жизни самого Салтыкова — его поездки в Версаль весной 1876 г. Философско-историческая публицистика опять-таки самого Салтыкова на темы «утешает ли история» и «можно ли жить с народом, опираясь на оный», иллюстрируется гротеском-диалогом «торжествующей свиньи» с правдой. Это введение струи сатирической фантастики в реальнейшие описания, комического в трагическое, иронического в патетику и т. д., и придает идейно-художественной системе «За рубежом» (как и других произведений) ту полифоническую глубину и широкоохватность, о которой было сказано выше.
Появление очерков «За рубежом» в «Отечественных записках» привлекло большое внимание русского общества и печати. Не было, кажется, ни одной сколько-нибудь видной газеты в столицах и в провинции, которая так или иначе не откликнулась бы на публикацию очередной главы. Однако ознакомление с этой библиографией разочаровывает. За весьма малыми исключениями (они отмечены ниже в комментариях), эти отклики носили чисто информационный характер. Многие же газеты и журналы ограничивались перепечаткой наиболее «сенсационных» мест из очередной главы. Последнее мотивировалось обычно трудностью пересказа и анализа салтыковской прозы, без риска обеднить ее идейно и художественно.
Что же касается серьезных выступлений критики о всем произведении, то их, по существу, не было. Как сказано, отдельное издание «За рубежом» появилось осенью 1881 г. Политическая обстановка в стране после цареубийства 1 марта и контрнаступления правительства сделала невозможным публичное обсуждение одной из самых «резких» по тону книг Салтыкова. Тем более невозможным, что в двух последних главах «За рубежом» писатель уже начал свою беспримерную борьбу с наступавшими силами новой и самой свирепой реакции. Послепервомартовскими главами «За рубежом» начинается трагический Салтыков 80-х годов, когда его голос приобрел особенно мощное звучание. Но все, чем могла откликнуться прогрессивная печать на появление отдельного издания «За рубежом», — хотя и высокой, но самой общей оценкой новой книги Салтыкова — признанием ее «крупным фактом» в русской литературе и жизни[304].
I*
Впервые — ОЗ, 1880, № 9 (вып. в свет 20 сентября), стр. 291–328.
Сохранилась наборная рукопись ОЗ, с правкой автора, его пометками для наборщика о шрифтах и подписью в конце: «Н. Щедрин». Была прислана в редакцию в два приема: сначала первые два раздела (из Баден-Бадена), а затем все остальное (из Парижа). Третий раздел начинается с новой страницы, на полях которой рукою Салтыкова написано: «(Продолжение статьи: За рубежом) I». Изменений, внесенных автором в первоначальный слой рукописи, относительно немного (их больше во второй половине главы), и они носят преимущественно характер мелкой стилистической правки.
Наиболее существенные варианты рукописи и случаи несоответствий рукописного и журнального текстов:
Стр. 8. В абзаце: «Недавно, проезжая через Берлин…» — слова о старом и маленьком чимпандзе даны в рукописи в качестве сноски к фразе, заканчивающейся словами: «…дремлет предсмертною дремотой». При наборе текста для ОЗ наборщик, по-видимому, не понял или не заметил знака сноски и ввел фразу в основной текст, чем была разбита цельность фрагмента о старом чимпандзе. В настоящем издании композиция фрагмента дается по рукописи.
Стр. 12. Строка 44. Вместо: «прошел школу графа Алексея Андреевича» — в рукописи: «прошел школу графа Петра Андреевича». О смысле этого колебания Салтыкова см. ниже, в прим. к данному месту.
Стр. 26. Строка 5. После: «И он назвал его «постоянное занятие»… — в рукописи продолжено: Поверите ли, что я целый день после этого руку, согретую предательскими пожатиями, мыл!
Стр. 30. Строка 23. Вместо: «сейчас меня мерами кротости» — в рукописи: сейчас меня административными мерами.
Стр. 31. Строка 3. Вместо: «всякому человеку сладенького хочется» — в рукописи: на то человеку и вкус дан, чтоб от лакомых кусков не отказываться.
Стр. 37. Строка 31. Вместо: «А бог его знает!» — в рукописи: А бог его знает, что такое бог!
Время и обстоятельства начала работы Салтыкова над главой I «За рубежом», устанавливаются его перепиской со своими соредакторами по «Отеч. зап.». Обращаясь из Баден-Бадена к Н. К. Михайловскому в Петербург, Салтыков писал 14/26 августа 1880 г.: «Посылаю при сем 1-ую половину статьи, приготовляемой мной для сентябрьской книжки. 2-ую половину пришлю к 1-му сентября ст. ст. или немного позже, ибо часть уже написана, но пишется с величайшим трудом, так как не имею пристанища. Не удивляйтесь, что так загодя присылаю 1-ую половину. Я хотел бы знать Ваше мнение насчет цензурности. Поэтому прикажите набрать эту 1-ую половину и прочтите. Буде найдете нужным что изменить (или выпустить) или по цензурным причинам, или по другим, то изменяйте без церемоний. Мне, конечно, хотелось бы сохранить резкий тон статьи, но против невозможности я прать не буду».
303
«Россия», СПб. 1880, 28 октября, № 43.
304
«Порядок», СПб. 1881, № 263, 24 сентября.