Возмездие

    Обер-лейтенант внимательно посмотрел на Млынского и ответил по-русски:

    — Прикажите развязать мне руки!

    — Развяжите!

    Офицер подошел к скамейке, тяжело опустился на нее и сказал:

    — Нам нужно поговорить наедине.

    Млынский взглянул на Алиева, посмотрел на офицера. Алиев молча кивнул и вышел из избы. Удивленные Сашка и Лукьянов — следом.

    Млынский молча смотрит на обер-лейтенанта.

    — Вы майор Млынский? — спросил офицер.

    — Предположим, — ответил Млынский.

    — В Москве безоблачное небо!..

    — Что вы сказали? — спросил майор.

    — В Москве безоблачное небо!.. — четко повторил офицер.

    — Капитан Афанасьев!.. В Берлине скоро будет пасмурно!.. — ответил Млынский. — Мы ж вас повсюду разыскиваем!

    Афанасьев молча подошел к печке, взял чайник, налил себе кипятку. Небольшими частыми глотками начал пить. Медленно снял шинель, фуражку и присел к столу.

    — Мне нужно связаться с Центром.

    Млынский достал кусок сала, хлеб и бутылку с оставшейся на дне водкой.

    — Нате, выпейте, согреетесь.

    Афанасьев налил себе, залпом выпил, закусил кусочком сала. Закурив сигарету, прислонился к теплой печке.

    — Случилась беда, товарищ майор!.. Мой радист и рация погибли… Связи с фронтом нет. Явок в городе у меня тоже нет. Ну а сам я в плену у вас. — И грустно улыбнулся.

    — Что же произошло?

    — Не знаю, — устало сказал Афанасьев. — Засекли пеленгаторы или выдал кто… пока не знаю.

    — А явки? Что с ними?

    — На всех — сигнал опасности. Одна уничтожена. Надо срочно связаться с Центром.

    — Егорычев! — крикнул майор.

    Вошел часовой.

    — Вакуленчука быстро ко мне!

    — Есть! — Часовой ушел.

    — Не вышел на встречу и мой запасной связной, служивший в полиции, — продолжал Афанасьев. — Кстати, вы получили наше предупреждение о гестаповских агентах в отряде?

    — Да, спасибо, но еще до вашего сообщения к нам в отряд пришел с повинной полицай Охрим Шмиль. Правда, он ничего не сказал об остальных заброшенных к нам гестапо.

    — Темнил?

    — Похоже, не знает. Ну, на всякий случай мы ведем наблюдение за всеми пришедшими к нам в отряд. Что-то недоговаривает этот Шмиль, а что — понять не могу.

    — Надо бы с ним побеседовать… Может, удастся узнать что-нибудь о моем пропавшем связном.

    — А вы его знаете?

    — Только словесный портрет.

    Входит Вакуленчук.

    — Разрешите?

    — Да, мичман. Охрима Шмиля ко мне и предупреди Наташу, чтоб готовила рацию, срочно.

    — Есть! — ответил мичман, удивленно покосившись на «обер-лейтенанта».

    — Он далеко? — опросил Афанасьев.

    — Да нет, здесь рядом. — Вакуленчук вышел.

    Млынский протянул Афанасьеву телогрейку.

    — Возьмите пока…

    — Благодарю вас, — сказал Афанасьев. Взял телогрейку, поднялся, услышав, как хлопнула дверь в сенях. — Я оттуда, из-за занавески, погляжу на этого типа.

    Едва Афанасьев скрылся за занавеской, как Вакуленчук привел заспанного Охрима.

    — Разрешите?

    — Расскажите, Шмиль, о всех сотрудниках полиции, которые служат в городе, — сказал майор.

    — О тех, которых знаю?

    — Ну разумеется.

    — Я служил в караульном взводе… Иногда мы обслуживали комендатуру и гестапо.

    Млынский. Так, по порядку. О полицаях вашего взвода. Как они выглядят. Поподробнее.

    Шмиль. Ну, нас было человек двадцать пять, и…

    Из-за занавески неожиданно выходит Афанасьев. Шмиль, мельком взглянув на него, отворачивается.

    — Скажите, Шмиль, — спрашивает Афанасьев, — где вы бывали каждый вторник между часом и двумя?

    Млынский удивленно посмотрел на Афанасьева. А Шмиль, подумав, спокойно произнес:

    — На Центральной улице, в галантерейной лавке, над дверями которой висит подкова.

    — Зачем?

    — Ко мне должен был подойти человек с вопросом…

    — У вас нет зажигалки? — сказал Афанасьев.

    — Зажигалки нет, есть спички довоенного производства.

    — Ну здравствуй, — улыбнулся в ответ Афанасьев и повернулся к Млынскому. — Вот, товарищ майор, прошу любить и жаловать: мой пропавший связной. Да, не думал я вас здесь встретить…

    — Так получилось, — сказал Охрим и добавил, обращаясь к Млынскому: — Простите, что все не мог вам сказать, товарищ майор.

    — Понятно, товарищ Шмиль, — кивнул майор и протянул ему руку. — Ну, давайте мозговать, как быть дальше.

    Афанасьев. Мне нужно все время быть в городе.

    Млынский. Тогда вам потребуется постоянная связь.

    Афанасьев. И явка тоже.

    — Я просил меня отпустить, — сказал Охрим, — но мне отказали.

    Афанасьев. Вам нельзя появляться в городе, не выполнив задания гестапо. Ну, связь мы наладим.

    Млынский, помолчав, сказал:

    — А что касается явки, то у меня есть на примете один человек в городе — отец Павел. Можно держать связь через него.

    Афанасьев, взглянув на майора, усмехнулся.

    — Чему вы улыбаетесь, капитан?

    — Да так… давно я к этому попу приглядываюсь…

    Оба рассмеялись.

    Штаб генерала Ермолаева. В кабинете — Ермолаев и член Военного совета фронта Садовников.

    — Фашисты заканчивают сосредоточение своих сил, — говорит Ермолаев. — И в ближайшие дни можно ожидать наступления.

    — Какие дивизии у них на главном направлении удара? — спрашивает Садовников.

    — 2-я, 12-я и танковая «Рейх».

    — Это точные сведения?

    — Да, получены из разных источников и подтверждены капитаном Афанасьевым.

    — Они ничего не сняли для укрепления своих тылов? Вы докладывали, что отряд майора Млынского активна действует на коммуникациях противника.

    — Фон Хорн — старая лиса. Он не снял с фронта ни одного солдата.

    — Что будем делать, Сергей Павлович?

    Ермолаев подходит к большой оперативной карте, занимающей всю стену кабинета. Молча рассматривает ее. К карте подошел и Садовников.

    — Они могут прорвать нашу оборону, — замечает Ермолаев. — У нас здесь, — доказывает на карту, — только

    три дивизии, измотанные в боях, и по численности фактически полки… и артучилище…

    Садовников, не отрывая глаз от карты, спрашивает:

    — Что у нас в резерве?

    — Две танковые бригады и дивизия Казакова.

    — А что если, не дожидаясь наступления противника, опередить его нанесением контрудара… — размышляет Садовников.

    — Чем?

    — Ввести резервы.

    — Ну, если фон Хорн перебросит с другого участка свежие силы, тогда нам будет тяжело.

    Садовников смотрит на карту.

    — Откуда он может снять свои части?

    — Допустим, с левого фланга…

    — Это 18-я танковая.

    — Совершенно верно.

    Немного подумав, Садовников предлагает:

    — А что если сосед справа поможет ударить вместе с вами?

    — Хорошо бы.

    Член Военного совета продолжает рассуждать:

    — Значит, мы с вами должны подумать, каким образом мы можем воспрепятствовать переброске частей противника.

    Поддерживая эту мысль Садовникова, Ермолаев замечает:

    — Это можно было бы сделать, если бы хотя бы на несколько дней вывести из строя узловую станцию, взорвать мост вот на этой дороге. И тогда при теперешних погодных условиях противник был бы лишен возможности маневра.

    — Тогда, может быть, подключить авиацию и разбомбить этот узел? — продолжает Садовников.

    — Это малоэффективно. У них там сильная противовоздушная оборона. А при такой погоде невозможно прицельное бомбометание.

    — А что если… одновременно с авиацией подключить отряд Млынского?.. Летчики начнут, а Млынский закончит, — предлагает Садовников.

    — Резонно, резонно! — немного подумав, отвечает Ермолаев. — Но для этого нужно, чтобы удары были нанесены накануне наступления. Надо точно знать час наступления фон Хорна…