Страница 161 из 191
…на Мариинском театре… — Пьесу исполняла труппа Александринского театра. См. прим. к стр. 163.
…глубокую признательность гг. актерам и актрисам… — На первом представлении роли исполняли: Бабаев — А. А. Нильский, Краснов — Ф. А. Бурдин, Краснова — Ф. А. Снеткова, Жмигулина — Ю. Н. Линская, Архип — В. В. Самойлов, Афоня — И. Ф. Горбунов и др.
Даже у г. Бурдина вырвались два-три движения весьма недурных. — Об отношении Салтыкова к этому актеру см. прим. к стр. 163.
…г-жа Снеткова 3-я совсем оставляет сцену. Это потеря покамест незаменимая. — Ф. А. Снеткова покинула сцену в 1863 г. совсем молодой: ей было 24 года. За неполных семь лет (с 1856 г.) она сыграла ряд значительных ролей, в частности была первой исполнительницей Катерины в «Грозе» Островского (премьера — 2 декабря 1859 г.). Салтыков одобрительно отзывался об игре Снетковой даже в роли Наденьки из осмеянной им пьесы Устрялова «Слово и дело» (см. наст. том, стр. 172). Слова о незаменимой потере — высокая оценка в устах Салтыкова. Так он отзывался только о А. Е. Мартынове и А. М. Максимове (см. т. 9 наст. изд. по указателю имен).
Петербургские театры. «Горькая судьбина». Драма в 4-х действиях А. Писемского*
Впервые — в журнале «Современник», 1863, № 11, отд. II, стр. 90-106 (ценз. разр. — 9 декабря). Без подписи. Авторство указано А. Н. Пыпиным («М. Е. Салтыков», СПб. 1899, стр. 236) и подтверждено публикацией документов конторы «Современника» («Литературное наследство», т. 13–14, стр. 64, и т. 53–54, стр. 259). Автограф неизвестен.
В Пушкинском доме хранятся неправленые гранки набора статьи для «Современника». По ним восстанавливаются следующие места, опущенные или замененные в журнальной публикации, по-видимому, по цензурным причинам:
После слов: «…с точки зрения благоуханной» восстановлен конец фразы: «и которого поэтому барыни называли l’auteur d’Anton».
После слов: «…какие могут происходить» восстановлен первоначальный текст продолжения: «между двумя благородными людьми» (в журнале: «между двумя людьми»).
После слов: «…даже наша снисходительная публика» восстановлено первоначальное продолжение фразы: «…строгими мерами приученная…» (в журнале: «публика, терпеливо выносящая»).
В третьем абзаце восстановлены сатирические выпады против Григоровича и Мельникова: «Исключения в этом случае представляют лишь такие гениальные писатели, как Д. В. Григорович и П. И. Мельников, из коих первый доселе питается французским миросозерцанием, а последний — татарским».
Не восстанавливаются отдельные нападки на Писемского, смягченные в журнальной редакции, вероятно, самим автором; приводим лишь существенные разночтения, выделяя первоначальный текст курсивом:
Вторая фраза первого абзаца звучала резче (набрано курсивом): «Большинство смотрело на нее как на мистификацию или, по крайней мере, как на обмолвку…»
Вместо слов: «…и не может взирать на мужчину без особенных соображений» было: «…и не может взирать на мужчину без известных похотливых соображений».
Вместо слов: «разных «Неровней» было: «разных «Пасынков».
Вместо слов: «…его драма едва ли может удовлетворять требованиям строгой критики» было: «его драма едва ли не ниже всякой критики». Вместо слов: «деревянные фигуры» было: «деревянные чурбаны».
«Горькая судьбина» Писемского была впервые опубликована в ноябрьской книжке «Библиотеки для чтения» за 1859 г. Статья Салтыкова появилась лишь после премьеры пьесы 18 октября 1863 г. на Александринской сцене.
В годы пореформенной реакции Салтыков на страницах «Современника» упорно и последовательно вел борьбу за чистоту принципов реализма и выступал против вульгарного толкования его, как «грубого механического списывания с натуры».
Критика псевдореалистических течений, в частности натурализма, которую Салтыков продолжит потом во многих своих выступлениях, впервые с большой полнотой была развернута именно в статье о «Горькой судьбине», что сделало эту работу новаторским вкладом в теорию критического реализма. «Когда Салтыков-Щедрин разбирал творчество Писемского, — пишет В. Я. Кирпотин, — ни общественная мысль, ни эстетическая литература не проводили еще разграничения между реализмом и натурализмом»[159].
Еще до появления «Горькой судьбины» Салтыков в письме к П. В. Анненкову от 3 февраля 1859 г. так оценивал талант автора «Тысячи душ» и «Тюфяка»: «Писемский как ни обтачивает своих болванчиков, а духа жива вдохнуть в них не может». Эта же мысль присутствует и в статье о пьесе: Писемский, по словам Салтыкова, «удачно ловит внешние признаки и лепит из них фигуры, по большей части, довольно выпуклые, но глаза у этих фигур всегда оловянные…»
Одновременно с «Грозой» Островского «Горькая судьбина» получила в 1860 г. Уваровскую премию и вызвала ряд высоких оценок в печати либерального лагеря (отзывы С. Дудышкина, А. Майкова и др.). Иными были суждения революционно-демократической критики. В статье «Луч света в томном царстве» (1861) Добролюбов писал об «исключительности», то есть нетипичности центральных образов пьесы — крепостного Анания и барина Чеглова: русская жизнь, по мнению критика, «так же мало способна развивать характеры, подобные Ананию, как и помещиков, подобных Чеглову». Добролюбов был крайне неудовлетворен тем, как разворачивается главный драматический конфликт пьесы. «…не эта сила рвется наружу из тайников русской жизни, — писал он, — и не таково должно быть ее проявление»[160]. Салтыков, явно перекликаясь с Добролюбовым, прямо говорит о нарушении жизненной логики в развитии драмы, о несовпадении поступков героя с обстоятельствами: «…крепостное право тем-то именно и было характеристично, что оно проявляло себя необыкновенно цельно… и что при подобной обстановке не могло быть места для сделок, а было ли, нет ли место, так или для совершенной приниженности, или для явного и резкого протеста».
Подлинный реализм, который «берет» человека со всеми его «определениями», исследуя не только настоящее, но прошлое и будущее героев, Салтыков отделяет от эмпирической «однозначности» натурализма, от его описательности, бессильной постичь «интимный смысл», «внутреннюю жизнь» действительности.
Задаваясь вопросом о том, не написана ли «Горькая судьбина» Писемского «в пику г. Григоровичу», Салтыков тем самым резко противопоставляет прежней поэтической идеализации русского крестьянина 40-х годов другую крайность: грубое, разрозненное изображение отталкивающих внешних подробностей быта и нравов. «Можно даже подумать, — говорится в статье, — что автор лично чем-то огорчен. Мужик грубиян, бахвал, дурак и пьяница, одним словом, мужик…» Салтыков глубоко расходился с Писемским во взгляде на мужика, на народ и его роль в общественном развитии России.
Писатель осуждает «ограниченность взгляда» автора «Горькой судьбины», отсутствие в его произведении широкого общественного идеала, «миросозерцания», «страстной руководящей мысли». Это капитальный недостаток в глазах Салтыкова.
Подобно выступлению Салтыкова по поводу «Отцов и детей» (см. наст. том, прим. к стр. 168), его полемика с автором «Горькой судьбины» в 1863 г. имела и непосредственно политические мотивы. Это был один из острых моментов борьбы между Писемским и лагерем «Современника». Писатель, близкий в середине 50-х годов к передовым кругам русского общества, автор «Тюфяка» и «Тысячи душ», которого Чернышевский называл художником гоголевской школы, в 1861 г. открыто заявил себя противником демократического движения, а несколько позднее опубликовал реакционный роман «Взбаламученное море»[161].
159
В. Я. Кирпотин. Философские и эстетические взгляды Салтыкова-Щедрина, Госполитиздат, М. 1957, стр. 301.
160
Н. А. Добролюбов. Собр. соч. в девяти томах, т. 6, Гослитиздат, М. —Л. 1963, стр. 335–336.
161
См. К. И. Тюнькин. Писемский и Тургенев в их переписке. — «Литературное наследство», т. 73, кн. II. Из парижского архива И. С. Тургенева, «Наука», М. 1964, стр. 136–137. См. также: Б. П. Козьмин. Писемский и Герцен. К истории их взаимоотношений. «Звенья», кн. 8, Гослитиздат, М. 1950, стр. 103–151.