Страница 155 из 165
Одновременно с представлением «Каплунов» в цензуру другой экземпляр корректуры с критическими замечаниями Чернышевского был направлен Салтыкову. Об их содержании можно судить, при отсутствии других документальных данных, лишь на основании ответного письма Салтыкова от 29 апреля 1862 г. «Мне кажется, — писал он Чернышевскому, — что вы придаете «Каплунам» смысл, которого они не имеют. Тут дело совсем не об уступках, а тем менее об уступках в сфере убеждений, а о необходимости действовать всеми возможными средствами, действовать настолько, насколько каждому отдельному лицу позволяют его силы и средства. Эту же самую мысль я провел в имеющейся у вас программе предполагаемого нами журнала. По моему мнению, главное теперь — единство действии и дисциплина. Если будет существовать эта последняя, то, само собой разумеется, устранится возможность множества ошибок. Впрочем, я желаемые исправления сделал».
Чернышевский не мог, конечно, возражать как против самой постановки в очерке Салтыкова «жгучего вопроса эпохи» — «Куда же идти? как действовать? что предпринять?», — так и против оценки переживаемого русским обществом трудного исторического момента, когда еще «насилие» и «гнет прежнего» (крепостничества) не упразднены и способны задушить новое, когда «подтачивающая сила» (освободительное движение, особенно революционный его авангард), еще слаба и разрозненна, пролегает себе дорогу «подземной работой» (подпольными, нелегальными средствами), не имеет организующего и руководящего центра. В статье «Не начало ли перемены?» («Современник», 1861, ноябрь)[232] сам Чернышевский, прибегая к такой же примерно, как и автор «Каплунов», эзоповской форме, признавал, что русскому освободительному движению очень недостает дисциплинированной, энергичной и зоркой революционной организации. Чернышевский, незадолго до этого опубликовавший свои знаменитые «Полемические красоты», мог бы полностью присоединиться к уничтожающей, ядовитой щедринской характеристике «веселых каплунов», то есть либералов.
Как и Чернышевский, автор «Каплунов» придавал огромное значение роли народных масс в историческом прогрессе. Наконец, содержащийся в очерке страстный призыв к личному деятельному участию в жизни не мог не встретить сочувствия и понимания Чернышевского, который считал, что никакое положение не оправдывает «бездействия». В «Письмах без адреса» (1862) он сам обращался к «партии просвещенных людей» с призывом не ограничиваться одним словесным протестом, а серьезно взяться за практические дела, всеми средствами повести борьбу против «основных привычек власти», заключающихся в «бюрократическом характере» ее деятельности и в «пристрастии к дворянству».
Но в таком случае, что же в очерке могло вызвать серьезные возражения Чернышевского? Критические замечания Чернышевского распространялись, по-видимому, на следующие утверждения автора очерка.
Первое. Так как передовому общественному деятелю приходится работать в условиях все еще устойчивых, хотя и прогнивших насквозь «глуповских» порядков, он имеет право на компромисс, имеет право выбора «просто мерзкой мерзости предпочтительно перед мерзейшею», несмотря на то что и та и другая несостоятельны перед судом «безотносительной истины». Честный деятель вынужден идти на сделку с «установившимися формами жизни», чтобы в конце концов сломать их, пусть и «варварским образом», «исподтишка», пусть даже ценой ошибок и падений. Но такое понимание практической деятельности невольно вело к своего рода уравнению революционных и нереволюционных методов преобразования жизни, к мысли о неких «ближних идеалах». Больше того, — конечный социалистический идеал, в силу нечеткости некоторых формулировок, как бы утрачивал черты безусловной исторической обязательности.
Второе. Сомнения Чернышевского вызвал, по-видимому, самый образ «каплунов будущего». Судя по всему, этот образ воплощает комплекс идей, чувств и настроений, свойственных людям передовых демократических убеждений, социалистических взглядов. В ряде мест очерка автор открыто солидаризируется с ними («стремления ваши нам сочувственны», «мы охотно пойдем туда, куда вы нас поведете», «вы искренно и горячо сочувствуете массам» и т. д.). Однако жизненное поведение «угрюмых каплунов», их нежелание лично участвовать в делах глуповской действительности, поскольку это неизбежно потребует с их стороны «уступок» и «сделок» с нею, подвергается гневному осуждению. По мнению «угрюмых каплунов», следует уединиться в кружке единомышленников, хранить здесь чистоту идеалов, жить будущим. Салтыков квалифицирует подобный образ поведения как «нравственное и политическое самоубийство».
Какие группы тогдашней русской демократической общественности мог иметь в виду Салтыков, рисуя «угрюмых каплунов»? Ответить определенно на этот вопрос весьма затруднительно. Выше указано, что даже в кругах «Современника», в среде близких Чернышевскому лиц, существовало предубеждение против вице-губернаторства Салтыкова. Легко возникающее здесь недоумение: как может он считать себя человеком передовым и служить? да еще высказанное с оттенком превосходства убеждений и безупречности своей собственной «чистой» позиции, — Салтыков парировал недвусмысленным заявлением: «Какая польза от того, что я уступлю свое место Сеньке Бирюкову, а сам брезгливо стану в сторонке от деятельной жизни». Через два года у Салтыкова возникнут прямые разногласия с соредакторами «Современника» (Антоновичем, Жуковским, Пыпиным и др.), и как раз по поводу произведений, в которых сатирик развивал и варьировал центральные идеи «Каплунов» (последние статьи из хроники «Наша общественная жизнь» за 1864 г.).
Можно думать, что образом «угрюмых каплунов» Салтыков задевал также круг «Русского слова». В спорах с Писаревым, Зайцевым и Благосветловым в 1863–1864 гг. он опять-таки затронет все те же «жгучие вопросы эпохи», какие обсуждаются в «Каплунах». Но еще до открытой полемики, известной в истории 60-х годов как «раскол в нигилистах», в «Каплунах» высказывались идеи, противоположные едва ли не основным тезисам статьи Писарева «Базаров». Салтыковские «угрюмые каплуны» удивительно напоминают Базаровых в писаревской их интерпретации, как это явствует, например, из следующих сопоставлений.
«Каплуны» «Базаров» «…Махни рукой на жизнь, потому что она не стоит того, чтоб с нею связываться; прикосновение к ней может только замарать честного человека; обтарись к идеалам и живи в будущем». «Я не могу действовать теперь, — думает про себя каждый из этих новых людей, — не стану и пробовать. Я презираю всё, и не стану скрывать этого презренья. В борьбу со злом я пойду тогда, когда почувствую себя сильным. До тех пор буду жить сам по себе». Каплунов угрюмых губит себялюбивая брезгливость мысли. Ставши на высоту отдаленных идеалов, они забывают, что у масс на первом плане стоит требование насущного хлеба, что массы мало заботятся о том, умрут ли они праведниками или грешниками… Презрение к массам слышится в этом высокомерном отношении к жизни». Они <Базаровы> сознают свое несходство с массой… Пойдет ли за ними общество — до этого им нет дела. Они полны собою, своею внутреннею жизнью… Здесь личность достигает полного самоосвобождения, полной особности и самостоятельности».
Правда, мы не располагаем документальными свидетельствами о знакомстве Салтыкова со статьей Писарева до написания очерка, хотя это и не исключено. Но что статья стала известна ему сразу же по выходе мартовской книжки «Русского слова», где она была напечатана (ценз. разр. — 8 апреля), это несомненно. В письме к Чернышевскому от 14 апреля Салтыков убедительно просил редакцию напечатать его три рассказа (среди них и «Каплуны») в апрельской книжке журнала. «Это для меня необходимо, — заявил Салтыков, — по многим соображениям». Возможно, одно из них заключалось в желании тотчас же откликнуться на статью, в которой с необычной энергией и горячностью защищался столь энергично и горячо опровергаемый им «каплуний» строй мыслей.
232
Ноябрьская книжка «Современника» за этот год выпущена в свет 14 декабря (см. В. Э. Боград. Журнал «Современник» 1847–1866, М. —Л. 1953, стр. 405).