Страница 149 из 165
За крайними формами словесного ожесточения, подчеркивал сатирик, скрывалось, однако, единство интересов, когда дело касалось управления народом. Исследование «патриархального характера отношений к Иванушкам» Салтыков направлял против славянофилов, обнажая истинное лицо «патриархальности». Философия «битья», то есть насилия и произвола, объединяет все партии дворянства: то, что у Сидорычей было проявлением патриархально-крепостнического инстинкта, «сыны» их, воспользовавшись европейским опытом, стремятся оправдать теорией. Ирония в адрес «юных доктринеров розги и кулака» метила, очевидно, в адрес либерально-западнической исторической школы, которую зло высмеивал в это время «Свисток». Реакционно-охранительный смысл доктрины «юных глуповцев» сатирик стремился, по-видимому, прояснить и упоминанием о глуповском Гегеле, имея а виду консервативный характер гегелевской системы. Эту сторону дела отмечал тогда и Чернышевский, именуя основателя школы Б. Н. Чичерина «мертвым схоластиком», доказывавшим «философскими построениями» историческую необходимость каждого предписания земской полиции… Потом историческая необходимость может обратиться у него и в разумность»[217]
Таким образом, Салтыков показал полную несостоятельность претензий «Сидорычей» на руководящее положение в общественно-политической жизни страны. В очерке «Глупов и глуповцы» Салтыков отказывается от тех иллюзий относительно дворянства, которые присутствовали еще в его газетных выступлениях 1861 г. (например, в статье «Где истинные интересы дворянства?», см. т. 5 наст. изд.). К вопросу о русском дворянстве Салтыков обращался неоднократно и впоследствии, в частности в рецензии 1870 г. на книгу А. Романовича-Славатинского «Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права» (см. т. 9 наст. изд.). Рецензия эта может служить своего рода комментарием к ряду положении очерка «Глупов и глуповцы», изложенных «эзоповским» языком.
Удар-Ерыгин. — Образ этот персонифицирует в щедринской сатире грубый насильнический «аппарат» самодержавной власти (см. т. 3 наст. изд., стр. 540–541).
…на Сидорычей, которые происходят от коллежских асессоров… — Петровская «табель о рангах» открыла широкий доступ в ряды дворянства выходцам из других сословий, получавшим дворянское звание в результате продвижения по государственной службе. Чиновникам XIV–IX классов давалось личное дворянство, с VIII класса (коллежские асессоры) — потомственное.
Подобную же трактовку происхождения дворянства дал в «Колоколе» Н. П. Огарев: «Какая честь в том, что вас назвали дворянами, то есть царскими дворовыми людьми, иначе опричниками, а попросту сказать, чиновниками… Чем бы вас ни жаловали, жалованьем или поместьями, всё равно вы чиновники» («Ход судеб». — «Колокол», № 122–123 от 15 февраля 1862 г.).
Отличительные свойства сидорычевской политики заключаются… в совершенном отсутствии корпоративной связи… — В упомянутой выше рецензии на книгу А. Романовича-Славатинского Салтыков яснее выразил свою мысль о корпоративной, а тем самым и политической слабости русского дворянства. Он писал здесь: «Если процесс развития нашего дворянства нельзя признать процессом органическим, а скорее идущим применительно к пользам правительства, то это, конечно, не свидетельствует в пользу его корпоративной самостоятельности, но зато оставляет неприкосновенными пользы правительства…»
См. комедию «Нахлебник» И. С. Тургенева. — Запрещенная цензурой в 1848 г. комедия Тургенева была напечатана только в 1857 г. в № 3 «Современника» под названием «Чужой хлеб». Премьера состоялась в Москве 30 января 1862 г. Тропачев — помещик, «по природе грубоват и даже подловат». Карпачев (у Щедрина ошибочно «Кропачев») — его приживальщик, «очень глупый человек». Салтыков использует тургеневские образы, наделяя их новым общественным содержанием для иллюстрации политического пресмыкательства дворянства перед самодержавной властью.
…все полезли в историю, все подыскивают что-нибудь доблестное, но крестовых походов найти не могут. — Имеются в виду исторические разыскания помещичьих идеологов, санкционированные специальным правительственным указом, предписывавшим дворянству «сохранять преемственную память о своих подвигах на поле войны и на поприще гражданских заслуг». «А какие же это были заслуги… где они?» — спрашивал в связи с этим Огарев, указывая на действительные заслуги перед Россией, принадлежащие выходцам «из народа» («Ход судеб». — «Колокол», л. 122–123 от 15 февраля 1862 г.).
Сампантре! — шуточное название дешевых сортов табака (от украинского «сам пан тре»). Впоследствии Салтыков использовал это наименование как сатирическую фамилию. См. «Письма к тетеньке» («письмо третье») и «Мелочи жизни» («Ангелочек»).
И долго потом качал головой Обер-Сидорыч, взирая на потехи своих собратий, и долго повторял он унылым голосом: «А как было хорошо пошло поначалу!» — За этим эзоповским иносказанием скрывается, возможно, намек на Александра II в его отношениях с дворянством во время обсуждения проекта реформы. В высочайших рескриптах 1857 г. дворянство объявлялось главной опорой предстоящих преобразований; однако именно среди дворян, особенно в высших кругах, составилась оппозиция «рассвирепевших крепостников» (граф М. Н. Муравьев, кн. М. Д. Горчаков, кн. В. А. Долгоруков, кн. П. П. Гагарин и др.). О «борьбе» царя с этой «хищной» «толпой закоснелых негодяев» систематически сообщал в начале 1861 г. герценовский «Колокол», публикуя отчеты прений Главного крестьянского комитета и Государственного совета (см. А. И. Герцен. Собр. соч., т. XV, стр. 48, 50–53, 249–252 и др.).
Поговорив о бесцеремонности сидорычевской, перейдем к сидорычевской же патриархальности. — Дворянские идеологи, особенно славянофилы, уделяли много внимания поискам в историческом прошлом страны патриархальных форм взаимоотношений между помещиками и крестьянами, когда первые выступали будто бы в роли «отцов», «добрых наставников народа». Славянофильские публицисты призывали к восстановлению этих «патриархальных отношений», расценивая их не только как «историческую заслугу» дворянства, но и как «залог» успешных преобразований крестьянского и помещичьего быта.
…если бы между ними явился своего рода Гегель, который взялся бы все эти сидорычевские воззрения привести в систему… — О появлении у глуповцев «своих Гегелей», написавших книжку «Философия города Глупова», Салтыков говорит подробно в сокращенной редакции очерка «Каплуны» (см. раздел «Из других редакций»).
…я сам видел, как бледнели и терялись Иванушки при одном взгляде этих доктринеров розги и кулака. — Допустимо предположение, что одно из личных впечатлений Салтыкова, послуживших толчком для этой обобщенной характеристики «цивилизованных глуповцев», было связано с поступком Н. Ф. Павлова. Либеральный публицист, сторонник крестьянской реформы, одним из первых приветствовавший ее 27 декабря 1857 г. в обращении к правительству от имени московского дворянства, Н. Ф. Павлов присутствовал (в июне 1858 г.) при усмирении крестьян, принадлежавших его жене, «всех больше настаивал, чтобы строже секли и заставил высечь 75-летнего старика» (см. письмо Салтыкова из Рязани к В. П. Безобразову от 29 июня 1858 г.).
Законы осуждают… — Первая строфа из песни незнакомца в повести Карамзина «Остров Борнгольм» (1794).
С этой точки зрения, насилие, дикость и произвол — не страшны, а тупоумие даже утешительно. — Эти размышления Салтыкова, связанные с его уверенностью тех лет в неизбежной гибели Глупова, нашли отражение и в одновременно создававшемся проекте программы журнала «Русская правда» (см. в т. 18 наст. изд.).
Глуповское распутство*
При жизни Салтыкова напечатано не было. Впервые — в журнале «Нива», 1910, № 9, стр. 162–174.
217
«Опыты открытий и изобретений». — «Современник», 1862, № 1, отд. «Свисток». Ср. Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. X, стр. 62.