Страница 13 из 131
Пародии воссоздавали бытовую и общественно-политическую атмосферу, в которой жил и действовал «стадный человек» господствующих классов, втянутый в водоворот пореформенных буржуазных отношений.
В «Дневнике» с полной силой развернулись «беллетристические» стороны таланта автора. Он показал себя мастером бытописи, жанровых сцен, знакомивших читателя с миром петербургских ресторанов, кутежей, театральных увеселений, кокоток — всем тем, к чему обращены помыслы «стадных» героев. Салтыков-Щедрин — создатель сатирического романа — великолепно владел самыми сложными художественными приемами. Умение вести групповой диалог, передать живые интонации беседы, сборища, заседания или раута, лаконичные речевые характеристики, охватывающие множество персонажей от светского шалопая и жуира до протоиерея, щеголяющего церковнопоминальным красноречием, — все это яркая демонстрация высокого мастерства романиста.
Демократическая критика и литература широко пропагандировала творческие достижения сатирика. Д. Минаев и К. Станюкович на страницах журнала «Дело» создавали в духе «Дневника» пародийные формы. А. Осипович-Новодворский «салтыковскими приемами» писал свою известную повесть «Эпизод из жизни ни павы, ни вороны».
Дальнейшим развитием и углублением типа «стадного», среднего человека являются «Господа Молчалины». Молчалинским типом сатирик «разъясняет» такое распространенное в антагонистическом обществе явление, как эгоистическая сосредоточенность людей на узком личном мирке, к которому «приурочивается жизнь целой вселенной».
Молчалины — порождение общества, жизнь которого подчинена произволу царской власти, всесилию чина и богатства, господству классовой идеологии собственника. Основной аспект характеристики Молчалиных — социально-психологический. Сатирик анализировал психологию умеренности и аккуратности, психологию угодничества и изворотливой исполнительности, то есть психологию молчалинства. Жизненная сфера проявления ее чрезвычайно широка, охватывает большую область профессий, занятий, обстоятельств, где живет и действует «зауряд»-человек классов и сословий, стоящих над народной массой.
Молчалинский характер раскрывается в сатире в трех типических положениях: в положении, когда Молчалины приспосабливаются к «благодетелям», к «нужному человеку»; в положении, когда Молчалины находятся в зените своего благополучия; в положении, когда в благоустроенную жизнь Молчалиных врывается беда, грозящая смести созданный ценой громадных усилий уют. Под сенью молчалинства совершаются бессознательные злодейства. В атмосфере лавирования, угоднического выслуживания и беспринципности морально разрушается личность. Во всеоружии социологических, исторических, философских мотивировок сатирик анатомирует психологию приноравливания к подлости господствующих отношений, к поворотам и изменениям переходной исторической эпохи, к «взлетам и падениям» правящих клик, групп и партий.
Салтыков-Щедрин ставил вопрос: кто виноват в том, что в жизни укореняется унизительная психология шкурнических оглядок? «Насколько ответственен в этом тот или другой человек персонально, — писал сатирик, — этот вопрос всегда казался мне сомнительным».
Психологический анализ в заключительных главах молчалинской «эпопеи» не случайно был направлен к тому, чтобы, по словам сатирика, «сквозь наносную кору молчалинства» угадать «черты подлинно человеческого образа». Пройти мимо трагических черт в характере салтыковского Молчалина — значит умалить глубокое социально-философское содержание, вложенное художником в этот тип, тем более что в связи с молчалинством Салтыков-Щедрин остро и по-новому поставил в литературе проблему «отцов и детей».
Художественно обобщая опыт освободительной борьбы накануне демократического подъема (1879–1881), он в «Господах Молчалиных» показал, как властно утверждаются в жизни революционные идеи и революционная практика, как становятся они активно действующим фактором социальной среды. Семья Нагорновых фатально выкраивала из своего отпрыска ташкентца-чиновника. «Дети» Молчалиных уже отрываются от веры «отцов», встают на новый жизненный путь. Крепкое, корнями уходящее в почву современного реакционного режима, молчалинское мировоззрение оказывается бессильным формировать сознание, жизненные цели и идеалы молодого поколения. В положении «отцов» назревают драматические коллизии, возникают острейшие конфликты с «детьми», и эти конфликты разрешаются трагически. Эта идейно-историческая подпочва питала глубокий психологический реализм финальных сцен «Господ Молчалиных».
Еще более показателен рассказ «Больное место» (герой его Разумов — вариант молчалинского типа). В нем предвосхищались некоторые мотивы «Смерти Ивана Ильича» Толстого.
Сложность образа Разумова заключалась в том, что писатель изображал доброго, неглупого человека, бессознательно проведшего жизнь как преступник. Отсюда переплетение двух линий в психологическом рисунке. Одна — это субъективная оценка молчалинским героем собственной жизни как жизни, честно отданной «делу». Другая — сосредоточена на характеристике сначала смутного, а затем все более и более проясняющегося в беспощадной наготе своей сознания старика Разумова, что жизнь прожита неразумно, «дико», «не так». Определенное сходство критических позиций Салтыкова-Щедрина и Л. Толстого несомненно. Вместе с тем сравнительный анализ показывает и принципиальные различия между тем и другим художником, вызванные несходством мировоззрения. Л. Толстой делал акцент на волевых усилиях личности избавиться от лжи, на идее морального возрождения. В душевный мир салтыковского героя с образом сына врывается щемящее чувство тоски и терзаний совести, образ «света» ассоциируется не с умиротворением, не с чувством умиления и радости, как у толстовского героя, а с чем-то зловещим, с «адом». Лейтмотив салтыковского психологизма выражен словами старика Разумова: «Атмосферу надо изменить, всю атмосферу…»
Тема итогов напрасно или фальшиво прожитой жизни творчески успешно развивалась и в других произведениях Салтыкова-Щедрина. В 1885 году он предпринимал специальные меры (через Н. А. Белоголового), чтобы привлечь внимание зарубежного читателя к четырем своим «повестушкам» («Больное место», «Похороны», «Старческое горе», «Дворянская хандра»). Их крупными достоинствами были — суровый сатирический анализ антагонистических противоречий дворянско-буржуазной действительности, разоблачение узаконенных «понятий», «принципов» и «норм», маскирующих эгоизм собственника, молчалинскую мораль или произвол богатых и сильных, тонкое проникновение в психологию трагически угасающих человеческих жизней.
Темы государства, семьи и собственности, взятые порознь и разработанные в своем особом идейно-образном ракурсе в предшествующих произведениях, собираются как бы в фокусе в «Благонамеренных речах» (1872–1876), а также и в «Убежище Монрепо» (1878–1879). «Священные принципы» современного строя исследовались здесь под новым углом зрения: показывалось, как появление на арене русской истории буржуазных «столпов» неизмеримо усиливало антагонистичность русского общества. Отечественная литература обогатилась блестящими сатирическими типами «чумазых», обобщившими характернейшие явления жизни.
Идейно-художественную концепцию «Благонамеренных речей» Салтыков-Щедрин прокомментировал в известном письме к Е. И. Утину от 2 января 1881 года. В статье о «Круглом годе» Е. Утин взялся разъяснить сложный вопрос об отношении сатирика к идеалам. Он характеризовал Салтыкова-Щедрина как союзника либералов в борьбе за осуществление конституционных планов. Читателям внушалась мысль, что сатирик из-за цензурных стеснений не может свободно писать об этом, но биение пульса его положительных устремлений видно в отрицательных картинах. Идеалы сатирика, по словам автора статьи, сводятся к тому, чтобы устранить «бесправие русской жизни», устранить произвол «futur-ministre» Феденьки Неугодова и добиться «более правильного общественного строя»[25]. Салтыков-Щедрин в деликатной форме отвел эти рассуждения критика, опротестовал попытку приписать его сатире столь узкие либерально-практические цели.
25
«Вестник Европы», 1881, № 1, стр. 311–314.