Страница 8 из 16
За сценой голос Грознова: «Если б завтра да ненастье, то-то б рада я была».
Это что ж такое?
Филицата. Должно быть, Сила Ерофеич вернулся; в трактире был с нашими: с дворником да с садовником.
Голос за сценой: «Если б дождик, мое счастье».
Ну он и есть.
Входят Зыбкина и Грознов.
Платон, Филицата, Зыбкина, Грознов.
Грознов (поет). «За малинкой б в лес пошла». (Садится на стул.)
Филицата (Зыбкиной). Угомони ты его! Он теперь уснет, как умрет. А сына твоего я с собой уведу.
Зыбкина. Пущай идет. Своя воля, не маленький.
Филицата и Платон уходят.
Грознов (поет). «За малинкой б в лес пошла». Где он тут?
Зыбкина. Кто он-то?
Грознов. Приказчик этот. Вот он теперь поговори со мной! Я его. (Топает ногами.)
Зыбкина. Он давно ушел, Сила Ерофеич.
Грознов. Подайте его сюда! Смеяться над Грозновым!.. Вот я ему задам!
Зыбкина. Да где же его взять-то?
Грознов. Ты смеяться надо мной? Ах ты, молокосос! Что ты, что ты! Ты знаешь ли, что такое Грознов… Сила Грознов?.. Грознов герой… одно слово… пришел, увидел, ну, и кончено. Это только уму… у… у… непостижимо.
Зыбкина. Ах, скажите пожалуйста!
Грознов. Молодой Грознов… ну, да не теперь, а молодой.
Зыбкина. Ах, как это интересно.
Грознов. Была женщина красавица, и были у нее станы ткацкие, на Разгуляе… там далеко… в Гав… в Гав… в Гавриковом переулке и того дальше… Только давно это было… перед турецкой войной. Тогда этот турка взбунтовался, а мы его били… за это… Вот каков Грознов! А ты шутить!.. Мальчишка.
Зыбкина. Ну, и что же эта женщина, Сила Ерофеич?
Грознов. Вот и полюбила она Грознова… и имел Грознов от нее всякие продукты и деньги… И услали Грознова под турку… И чуть она тогда с горя не померла… так малость самую… в чем душа осталась. А Грознов стал воевать… Вот каков Грознов, а ты мальчишка! У… у…у… (Топает ногами.)
Зыбкина. Дальше-то, дальше-то что, Сила Ерофеич?
Грознов. Только умереть она не умерла, а вышла замуж за богатого купца… очень влюбился; такая была красавица… по всей Москве одна. Первая красавица в Москве, и та любила Грознова… Вот он какой, вот он какой.
Зыбкина. И уж вы после эту женщину не видали?
Грознов. Как не видать, видел. (Поет.) «За малинкой б в лес пошла».
Зыбкина. Чай, не узнала вас, отвернулась, будто и незнакомы?
Грознов. Ну, нет. Тут такая история была, такая история, что и думать, так не придумаешь.
Зыбкина. Уж вы, будьте столь добры, доскажите до конца.
Грознов. Вот пришел я в Москву в побывку, узнал, что она замужем… расспросил, как живет и где живет. Иду к ней, дом — княжеские палаты; мужа на ту пору нет… Как увидала она меня, и взметалась, и взметалась… уж очень испугалась… Муж-то ее в большой строгости держал… И деньги-то мне тычет… и перстни-то снимает с рук, отдает, я все это беру… Дрожит, вся трясется, так по стенам и кидается; а мне весело. «Возьми что хочешь, только мужу не показывайся!» Раза три я так-то приходил… тиранил ее… Ну, и стал прощаться, надо в полк идти, — а она-то себя не помнит от радости, что покойна-то будет… И что же я с ней тогда сделал… по научению умных людей… Мудрить-то мне над ней все хотелось… Взял я с нее такую самую страшную клятву, что ежели эту клятву не исполнить, так разнесет всего человека… С час она у меня молилась, все себя проклинала, потом сняла образ со стены… А клятва эта была в том, что ежели я ворочусь благополучно и что ни истребую у нее, чтоб все было… А на что мне? так пугал… И клятва эта вся пустая, так слова дурацкие: на море на океане, на острове на буяне… В шею бы меня тогда… а она — всурьез… Так вот каков Грознов!
Зыбкина. А что ж дальше-то?
Грознов. Ничего. Чему быть-то?.. Я всего пять дней и в Москве-то… умирать на родину приехал… а то все в Питере жил… Так чего мне?.. Деньги есть… покой мне нужен, вот и все… А чтоб меня обидеть, так это нет, шалишь… Где он тут? Давайте его сюда! (Топает ногами, потом дремлет.) «За малинкой б в лес пошла».
Зыбкина. Ложились бы вы, храбрый воин, почивать.
Грознов (стряхивая дремоту). Зорю били?
Зыбкина. Били.
Грознов. Ну, теперь одно дело — спать.
Зыбкина. Вот сюда, на диванчик, пожалуйте!
Грознов (садясь на диван, отваливается назад и поднимает руки). Царю мой и боже мой!
Действие третье
ЛИЦА:
Мавра Тарасовна.
Барабошев.
Поликсена.
Мухояров.
Платон.
Филицата.
Глеб.
Декорация первого действия. Лунная ночь.
Глеб (один).
Глеб. Какая все, год от году, перемена в Москве, совсем другая жизнь пошла. Бывало, в купеческом доме в девять часов хозяева-то уж второй сон видят, так для людей-то какой простор! А теперь вот десять часов скоро, а еще у нас не ужинали, еще проклажаются, по саду гуляют. А что хорошего! Только прислуге стеснение! Вот мешки-то с яблоками с которых пор валяются, никак их со двора не сволочешь, не улучишь минуты за ворота вынести; то сам тут путается, то сама толчется. Тоже ведь и нам покой нужен; вот снес бы яблоки и спал, а то жди, когда они угомонятся.
Входят Мавра Тарасовна и Филицата.
Глеб, Мавра Тарасовна, Филицата.
Глеб. Я вот, Мавра Тарасовна, рассуждаю стою, что пора бы нам яблоки-то обирать. Что они мотаются! Только одно сумление с ними да грех; стереги их, броди по ночам, чем бы спать, как это предоставлено человеку.
Мавра Тарасовна. Я свое время знаю, когда обирать их.
Глеб. То-то, мол. Отобрать бы: которые в мочку, которые в лежку, опять ежели варенье…
Мавра Тарасовна. Уж это, миленький, не твое дело.
Глеб. Да мне что! Я со всем расположением… уж я теперь неусыпно… Нет, я за ум взялся: стеречь надо, вот что!
Мавра Тарасовна. Стереги, миленький, стереги.
Мавра Тарасовна, Филицата.
Мавра Тарасовна. Амос Панфилыч давно уехал?
Филицата. Да он, матушка, дома.
Мавра Тарасовна. Что так замешкался?
Филицата. Да, видно, не поедет; и лошадей не закладывают, да и кучер со двора отпросился.
Мавра Тарасовна. По будням все ночи напролет гуляет, а в праздник дома; чему приписать, не знаю.
Филицата. Что человека из дому-то гонит? отвага. А ежели отваги нет, ну и сидит дома. Вот какое дело; а то чему ж другому быть-то!
Мавра Тарасовна. Куда ж эта его отвага девалась?
Филицата. Первая отвага в человеке — коли денег много; а деньги под исход — так человек скромнее бывает и чувствительнее, и об доме вспомнит, и об семействе.
Мавра Тарасовна. Так от безденежья, ты думаешь?
Филицата. Одно дело, что прохарчился, матушка.
Мавра Тарасовна. Ты с приказчиками-то, миленькая, дружбу водишь, так что говорят-то? Ты мне как на духу!
Филицата. Да что ж! Тонки дела, тонки.
Мавра Тарасовна. Торговля плоха, стало быть?
Филицата. Да что торговля! Какая она ни будь, а если нынче из выручки тысячу, завтра две, да так постепенно выгребать, много ли барыша останется? А тут самим платить приходится; а денег нет, вот отчего и тоска, и уж такого легкого духу нет, чтоб тебя погулять манило.
Мавра Тарасовна. А много ль Амос Панфилыч на себя забрал из выручки-то?
Филицата. Говорят, тысяч двадцать пять в короткое время.