Страница 46 из 73
Купавина. Для кого?
Лыняев. Для меня, да и для всех, я думаю. Разве вы-то?..
Купавина. Да уж не так, как вы. Вы меня простите, Михайло Борисыч, если я не побегу встречать его за пять верст.
Лыняев. Бедный друг мой! Чует ли его сердце, какое равнодушие ожидает его здесь!
Купавина. Что ж делать-то, где ж мне взять много-то радости? Сколько есть.
Лыняев. Зачем вы в город ездили?
Купавина. Тысячу рублей денег свезла.
Лыняев. Кому?
Купавина. Меропе Давыдовне.
Лыняев. Да полноте! Зачем, с какой стати?
Купавина. На бедных, по приказанию покойного мужа.
Лыняев. Да никакого приказания не было, никогда он и не думал приказывать. Он терпеть не мог Мурзавецкую и называл ее ханжой. Как вас обманывают-то, ай, ай!
Купавина. Вот вы всегда так несправедливы к Меропе Давыдовне. Когда вы перестанете обижать ее, эту почтенную женщину? Вот посмотрите! (Подает ему письмо, которое взяла у Мурзавецкой.)
Лыняев (рассматривая письмо). Ну, что хотите со мной делайте, а это подлог!
Купавина. Что вы, что вы, Михайло Борисыч! Возможное ли это дело?
Лыняев (с жаром). Кто у нее эти штуки работает?
Купавина. Да перестаньте! Мне дико слушать.
Лыняев. Позвольте мне взять это письмо ненадолго.
Купавина. Возьмите, только, пожалуйста, не делайте скандала и не ссорьте меня с Меропой Давыдовной; у меня с ней есть серьезное дело.
Лыняев. Никакого дела, уверяю вас. Я все ваши дела знаю.
Купавина. Не у меня, а у моего мужа были какие-то счеты с Мурзавецким, с братом ее.
Лыняев (с жаром). Да никаких счетов и не бывало; это опять какая-нибудь подьяческая кляуза.
Купавина. Да успокойтесь, это до вас не касается. Я поручила Вуколу Наумычу покончить это дело миром; я уж и подписала.
Лыняев. Ах, Боже мой! Не подписывайте вы ничего, не посоветовавшись со мной! Что вы подписали?
Купавина. Не бойтесь! Что я подписала, там ничего не было.
Лыняев. Да почем вы знаете, что ничего не было?
Купавина. Вот мило! У меня глаза есть.
Лыняев. Да что вы с вашими глазами разберете! Тут надо быть юристом.
Купавина. Ах, это смешно наконец. Зачем юристом, когда ничего нет.
Лыняев. Как «ничего»?
Купавина. Так, ничего, чистая бумага.
Лыняев. Час от часу не легче! Да вы подписали бланк.
Купавина. Какой бланк?
Лыняев. Вексель. Там, где ничего-то нет, могут написать что угодно и взыскать с вас пятьдесят, сто тысяч.
Купавина. Какие страсти! Как вы дурно думаете о людях! Да Чугунов со слезами благодарил меня за доверие. Он плакал, говорю я вам.
Лыняев. И крокодилы плачут, а все-таки по целому теленку глотают.
Купавина. Так с меня непременно взыщут сто тысяч?
Лыняев. Хоть не сто тысяч, а что-нибудь взыщут непременно.
Купавина. Да почем вы знаете?
Лыняев. На это я вам отвечу русской сказкой: «Влез цыган на дерево и рубит сук, на котором сидит. Идет мимо русский и говорит: „Цыган, ты упадешь!“ — „А почем ты знаешь, — спрашивает цыган, — разве ты пророк?“»
Купавина. Это глупо, глупо, Михайло Борисыч. Кто ж станет рубить тот сучок, на котором сидит?
Лыняев. Нет, очень умно. Я на каждом шагу вижу людей, которые точно то же делают, что этот цыган. И уж сколько раз мне приходилось быть таким пророком.
Купавина. Я понимаю, куда клонится этот разговор, — вам хочется попасть на свою любимую тему — что женщины ничего не знают, ничего не умеют, что они без опеки жить не могут. Ну, так я вам докажу, что я сумею вести свои дела и без посторонней помощи.
Лыняев. Дай вам Бог! А еще лучше, если б вы раскаялись в своем заблуждении как можно скорее, пока еще не успели погубить своего состояния.
Купавина. Оставайтесь обедать!
Лыняев. Пожалуй, я только отдохну немного в беседке. Позволите?
Купавина. Ступайте, еще обед не скоро.
Анфуса (из залы). Гости… уж тут… они.
Купавина. Кто, Мурзавецкая?
Анфуса (из залы). Да, уж…
Лыняев. Нет, извините! По два раза в день ее видеть для меня слишком много. Я пойду в сад, она меня и не заметит. Можно тут пройти? (Указывает в дверь налево.)
Купавина. Сделайте одолжение! До свиданья! (Идет в залу.)
Лыняев уходит в дверь налево. Из залы входят Купавина, Мурзавецкая, Мурзавецкий, Глафира и Анфуса.
Купавина, Мурзавецкая, Мурзавецкий, Глафира, Анфуса.
Мурзавецкая. Ну, вот я к тебе со всем двором опричь хорóм.
Купавина. Милости просим!
Мурзавецкая. Да уж рада ль ты, не рада ли, делать нечего, принимать надо. Вот (указывая на племянника) пристал.
Мурзавецкий. Ах, ма тант, лесé![17]
Мурзавецкая. Замолчи, пожалуйста! Разве я что дурное говорю? Ты всегда к ней можешь приехать, и принять тебя она должна с честью; ты не баклуши бить, не лясы точить; ты за своим делом, кровным. Вот пусть-ка она послушает.
Купавина. Я с удовольствием.
Мурзавецкая. Ну уж, какое удовольствие! Это дело, матушка, к Богу вопиет; вот что я тебе скажу.
Купавина. Так объясните мне, в чем оно.
Мурзавецкая. Не мое, так мне и объяснять нечего. Он обижен, он тебе и расскажет. Поговорите, так, Бог даст, и сладите. Коли умна, так догадаешься, не дашь себя разорить; а заупрямишься, так не взыщи, своя рубашка к телу ближе.
Купавина. Чем потчевать прикажете?
Мурзавецкая. Что за потчеванье! Я ведь от тебя к празднику в гости еду. У вас тут храмовой праздник неподалеку, а ты, чай, и не знаешь?
Купавина. Как не знать! На моем лугу гулянье бывает. А от чаю все-таки не откажетесь?
Мурзавецкая. Да, пожалуй.
Купавина. Тетя!
Анфуса. Уж я… уж давно… уж, гляди, готов…
Мурзавецкая. А вот эту девицу, извини, — я к тебе погостить привезла.
Купавина. Очень вам благодарна.
Мурзавецкая. Думала, скучно одной-то, с Анфусой-то не много разговоришься, вот, мол, ей птицу-перепелицу, все-таки зубки почесать есть с кем.
Купавина. Извините меня! Я на одну минуту, я только покажу Глафире Алексеевне ее комнату. (Глафире.) Пойдемте.
Купавина и Глафира уходят в дверь направо.
Мурзавецкая, Мурзавецкий, Анфуса, потом Купавина.
Мурзавецкая. Хороша усадьба-то?
Мурзавецкий. Маньифик.
Мурзавецкая. Покоряй вдовье сердце, твоя будет. Только не ударь себя в грязь лицом!
Мурзавецкий. Что вы, ма тант? Я-то?
Мурзавецкая. Да, ты-то. Разговариваешь ты смело; а верится тебе что-то плохо.
Мурзавецкий. Десять слов.
Мурзавецкая. Что: «десять слов»?
Мурзавецкий. Я больше с женщинами никогда не говорю. Десять слов, и довольно, готово, вот по сих пор. (Показывает на уши.)
Мурзавецкая. Ну, хоть и не десять, только бы…
Мурзавецкий. Нет, больше десяти, ма тант, нельзя: опасно, черт возьми!
Мурзавецкая. Уж и опасно?
Мурзавецкий. Пароль донёр! В реки бросаются, что за приятность!
Мурзавецкая. А вот посмотрим.
Входит Купавина.
Купавина. Тетя, разлейте чай!
Анфуса. Я вот… я… (Хочет идти.)
Мурзавецкая. Пойдем, и я с тобой. Терпеть не могу из лакейских рук; то ли дело усесться подле самоварчика. (Уходит с Анфусой в дверь налево.)
17
laissez — оставьте (франц.)