Страница 153 из 170
298
«Отечественные записки», после этих красот, поместили в одной своей книжке чуть не шесть статей разом — единственно о г-не Чернышевском, и именно с тем, чтоб доказать всему свету его ничтожество. — В июльской книжке «Современника» за 1861 г. Чернышевский поместил вторую половину «Полемических красот» («Коллекция вторая, красоты, собранные из „Отечественных записок“»). Достоевский имеет в виду следующие отклики на них и на ряд других статей Чернышевского («О причинах падения Рима», «Граф Кавур», «Непочтительность к авторитетам» и др.), напечатанные в августовской книжке «Отечественных записок» за 1861 г.: 1) Альбертини H. В. Политические идеи Токвиля и отзыв о нем в «Современнике»; 2) Альбертини H. В. Автору «Полемических красот»; 3) Бестужев-Рюмин К. H. Французские софизмы в параллель с русскими; 4) Анонимный обзор в отделе «Русская литература», принадлежащий, судя по некоторым полемическим выпадам, перу фактического редактора журнала С. С. Дудышкина; 5) заключительную часть раздела «Современная хроника России», написанную С. С. Громекой; 6) приложенное к этой хронике пространное письмо «От С. С. Громеки к H. Г. Чернышевскому». Все эти публицисты обвиняли Чернышевского в поверхностной или грубо тенденциозной интерпретации текущих проблем политики, философии, истории и литературы.
299
…только в «Десяти итальянках» и не было упомянуто имя г-на Чернышевского. — «Десять итальянок» — «A decade of italien women» — нечто вроде исторического романа или очерков английского писателя Томаса Адольфуса Троллопа (1810–1892). В августовской книжке «Отечественных записок» за 1861 г. печаталось окончание этого произведения без указания имен автора и переводчика.
300
То же и в Москве: там тоже было вроде маленького землетрясения. Писались даже отдельные брошюры о г-не Чернышевском. — В указателе литературы о Чернышевском, относящейся к этому периоду, о нем зафиксирована только одна брошюра: Гогоцкий С. С. Заметка на статью «Современника» «Национальная бестактность». 2-е изд. Львов, 1864. По словам автора указателя, «заметка» эта, датированная ноябрем 1861 г., представляла собою «оттиск из какого-то заграничного издания», вышедшего в свет, надо полагать, в конце 1861 или в начале 1862 г. (см.: О Чернышевском. Библиография. 1854–1910. Сост. M. H. Чернышевский. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1911. С. 8, 12). Но эта брошюра была написана не в Москве и скорее всего позже настоящей статьи Достоевского. Возможно, говоря об «отдельных брошюрах», Достоевский подразумевал направленную против Чернышевского статью П. Д. Юркевича (1827–1874) «Из науки о человеческом духе», которая сначала была напечатана в «Трудах Киевской духовной академии» (1860 № 4) и перепечатывалась затем в весьма значительных извлечениях в апрельской и майской книжках «Русского вестника» за 1861 г. Достоевского могло ввести в заблуждение следующее замечание Каткова, предваряющее перепечатку статьи Юркевича в «Русском вестнике»: «Имя г-на Юркевича, преподающего в Киевской академии философию, встретилось нам здесь впервые, под статьею, которая по своему объему (195 страниц) могла быть издана особою книжкой» (Рус. вести. 1861. № 4. С. 79).
301
…к чему вы напечатали стихотворение князя Вяземского… — Речь идет о стихотворении П. А. Вяземского из цикла «На дороге и дома», напечатанном в августовском номере «Русского вестника» за 1861 г. под рубрикой «Заметка». По-видимому, Достоевский истолковал это стихотворение как пасквиль на Чернышевского, использованный Катковым в качестве ответа на «Полемические красоты».
302
…мы уже вам пророчили прежде, что вы рано ли, поздно ли, поворотите на одну дорожку. — Достоевский имеет в виду свою оценку направления «Русского вестника», высказанную в статье «Книжность и грамотность»: «„Русский вестник“, вступив благополучно на свою новую булгаринскую дорогу, дошел наконец до того, что, по свидетельству „Отечественных записок“, усомнился даже в существовании русской народности». Прогноз Достоевского оправдался, и впоследствии он с удовлетворением вспоминал в статье «Необходимое литературное объяснение по поводу разных хлебных и нехлебных вопросов» (1863), что «Время» «обличало г-на Каткова и предрекало ему новобулгаринский путь» уже в самом начале шестидесятых годов.
303
…по временам — протестах против горькой действительности… — Намек на крестьянские восстания под предводительством Разина и Пугачева, имена которых упоминались несколько позже в напечатанных во «Времени» статьях А. П. Щапова «Земство и раскол. Бегуны» и M. В. Родевича «Некоторые черты из истории послепетровского времени» (Время 1862. № 10–11; 1863. № 4). Достоевский, по всей вероятности, учитывал при этом и книгу H. И. Костомарова «Бунт Стеньки Разина» 1858 г., в которой рассказывалось о поголовном уничтожении помещиков восставшими крестьянами.
304
Одна фаланга нынешних теоретиков не только отрицает существование русского земства — но просто отрицает в самом принципе народность. — Достоевский подразумевает публицистов «Современника» — Чернышевского, Добролюбова, Антоновича.
305
Еще у Шиллера маркиз Поза мечтает о космополитизме. — См.: Шиллер Ф. Дон-Карлос, д. III, явл. 10; д. IV, явл. 21.
306
Петровские реформы создали у нас — так называемое образованное общество, переставшее не квас пить, как уверяет «Современник», а вместе с квасом и мыслить о Руси… — Полемический ответ на ироническую интерпретацию «Современником» истории становления славянофильской, а вместе с тем и почвеннической доктрины. В статье «О почве (не в агрономическом смысле, а в духе „Времени“)» Антонович писал: «История „почвы“ начинается с „Маяка“, толковавшего, впрочем, не о почве, а о народности. С легкой руки почтенного журнала поднялись продолжительные и ожесточенные споры о народности; явилась народность в науке, народность в искусстве, народность в жизни; явилось также и отрицание этой троякой народности. <…> Вдруг раздается новая фраза: „почва“ <…> Фраза о почве до того мила своей неопределенностью, что на ней сошлись и согласились даже те, которые некогда враждовали между собою из-за фразы о народности <…> и другая сторона враждовавших принялась распевать по древним „крюкам“:
„Да, мы оторвались от почвы, от утробы и персей нашей матушки — Древней Руси, затянули полное тело ее, красавицы, в узкое немецкое платье, вместо квасу поим ее водою. А то ли дело квас! Подкрепляемые им римляне покорили весь мир. И если б мы пили квас, давно бы уже соединили всех славян в одну огромную братскую семью, и земля наша была бы тогда велика и обильна“» (Современник. 1861. № 12. С. 172, 173).
307
…они не понимают и того, что значит «сблизиться с народом» — не понимают, в чем должно состоять наше с ним сближение. — Достоевский повторяет обвинения по адресу «западничества», высказанные им уже ранее в полемике с «Русским вестником». Главным средством сближения образованного класса с народом (или земством) Достоевский считал взаимовыгодный обмен духовными ценностями, то есть, по его определению, «просвещение <…> с обоих концов». В статье «Последние литературные явления. Газета „День“» та же идея выражена словами народа, обращенными к русским образованным людям, прошедшим выучку на Западе: «Научите же вы меня теперь тому, что вы за морем узнали, и опишите мне в точности все ваши странствования и страдания. Я же вас научу тому, что вы своего позабыли».
308
«Мы ли к народу должны подойти, — говорит «Современник», — или он к нам?» — «Народ должен подойти к нам, или, лучше, мы должны подвести его к себе…» — Осудив незадолго перед тем методы народного просвещения, рекомендованные деятелями славянофильского и либерального толка (см. статью «Книжность и грамотность»), Достоевский не соглашается здесь с выводами также и демократа M. А. Антоновича (в статье «О почве…») о роли грамотности для улучшения положения народа. Последний полагал, что без руководства со стороны разночинно-демократической интеллигенции народ будет читать не столько «хорошие», сколько те «дурные книги», при виде которых «невольно возбуждается досада на изобретение типографского искусства». Поэтому Антонович утверждал: «…народ, предоставленный самому себе и своему настоящему течению, не далеко уйдет по пути развития <…> верхний слой необходимо должен помогать ему» (Современник. 1861. № 12. С. 184, 185). Это рассуждение Антоновича Достоевский полемически квалифицирует как проявление «олимпийского величия» публицистов «Современника», их неверия в народные идеалы.