Наблюдатель

Вспомните всех людей, на которых вы злились в детстве. Напишите их имена, фамилии и кратко охарактеризуйте эти эпизоды. Концентрируйтесь на том, что вы тогда чувствовали и что бы хотели сделать с этими людьми.

– Отлично, так это и есть начало обучения у Лазаревского, – я хотел засмеяться, но почему-то стало очень грустно. Товарищ, похоже, был полным психом, сколько он тут собирался меня держать и что случится дальше – одному Богу известно.

– Эй, – я громко закричал, – а не пошли бы вы в жопу? Может, сначала объясните, что к чему! – происходящее меня окончательно утомило, и я уже не просто пожалел о своем согласии на предложение Лазаревского, а начал подумывать о судебном процессе – в конце концов, кто давал ему право на похищение?

Ответа не последовало. Я посидел на кровати, поделал отжимания, потом опять посидел… Потом мне передали ужин, все ту же картошку с бобами. Поев, я подошел к раковине, напился, умылся и взглянул в зеркало. Увиденное мне не очень понравилось – комната начала кружиться. Взявшись рукой за стену, я повернулся и понял, что на ногах устоять будет очень сложно. Похоже, в еду что-то подсыпали.

– Так, не паникуй, вода есть, пару литров внутрь и… – я снова открыл кран, но наклониться к нему не смог и рухнул на пол.

Пришел в себя я от неприятной тупой боли – дергало мизинец на левой руке, не сильно, а скорее обжигающе. Кто-то заботливо уложил меня на кровать и укрыл одеялом. Я встал, ощутив еще один приступ «качки», но теперь уже совсем слабой.

– Палец, что с пальцем, – я взглянул на руку и остолбенел. Мизинец отсутствовал. На его месте торчал маленький забинтованный обрубок длиной в одну фалангу. На него была одета хирургическая сеточка. – Приплыли.

Вообще я человек неконфликтный, разозлить меня довольно сложно. Но если уж кто-то выведет из себя, постарается… Могу и квартиру покрушить, и в адскую драку полезть – так, чтобы с пеной на губах, с поломанными стульями, чтобы рвать и кусать противника, любой ценой пытаясь заставить его отступить. Вот и сейчас эта ярость подкатилась к горлу и выплеснулась наружу – я пришел в настоящее бешенство. Какой-то урод сажает меня в карцер, а потом режет по кусочкам? Кинувшись к кровати, я сбросил с нее белье и попытался оторвать от пола. Тщетно. Тогда я набросился на стул, нанеся несколько сильнейших ударов. Ножки едва заметно погнулись, но выдержали. Я разорвал простыню и, обмотав правый кулак тканью, начал долбить сначала в дверь, потом в стену – но примерно через двадцать ударов сбил дыхалку, таки поранил руку и понял, что это бесполезно. Вероятно, я был еще довольно слаб после наркоза, так что всплеск энергии окончательно меня подкосил. Я провалился в какую-то полудрему – прямо на том месте, где и присел у стены.

Очнувшись, я понял, что надо принимать правила игры – по крайней мере, пока других вариантов нет. Раз за простое неисполнение указания следует такое наказание – что будет, если выступить посерьезней? Голову отрежут? Я сел за стол, начал вспоминать и сразу записывать…

Сосед Андрей, фамилии не знаю. Нам было по четыре года. Повздорили во дворе, у пенька. Мальчик сказал, что на дереве плесень, я ответил, что это какашки. Андрей крикнул, что я сам какашка. Я толкнул его, он упал и заплакал. Мне хотелось ударить соседа еще раз, никакой жалости к нему я не испытывал. Скорее только чувствовал злость и уверенность в себе.

Мать – воспоминания очень смутные, фигуру помню, лицо нет… Какие-то конфликты, наверное, были, но уточнить, из-за чего, я не могу.

Отец – его я не помню вообще. Поэтому и злюсь на него. Было бы классно, чтобы он появился и был у меня на побегушках. Ну, типа джинна.

Тетка – конфликтов с ней связано больше всего. В основном они касались выполнения домашнего распорядка – уборки кровати, правильного питания. Как максимум, я получал подзатыльник или шлепок по зад нице, но боялся ее до колик. Ощущения остались, как я уже описывал, самыми мерзопакостными – она казалась огромной, способной раздавить и поглотить меня. Мне хотелось стать еще больше, чтобы угрожать ей самой.

Бабушка с дедом, вернее родители тетки, всегда были более мягкими, чем она. Но я общался с ними очень редко. Наши ссоры приводили к тому, что меня не выпускали гулять во двор – не могу сказать, чтобы это сильно напрягало. Я находил не меньше развлечений дома – чтение тех же журналов, например, «Юного натуралиста», подшивки которого у них хранились. Однако подсознательно я конфликтовал со стариками – представлялось, что они ничего толком не знают, однако постоянно дают мне советы. Мне тогда хотелось запереть их дома и забрать ключи.

Воспитательница Евгения – в детском саду она гоняла всех, доставалось и мне, но ее авторитет был явно подорван. Я не испытывал никаких угрызений совести от нарушения ее запретов – и даже получая тряпкой по лицу (когда в столовой не ешь, бывало и такое), не сильно обижался. Хотелось отомстить. Просто вырасти, прийти к этой женщине и ударить. Свалить и долго бить ногами.

Первая школьная учительница Галина. Она любила трясти детей за любые провинности – так, что душа чуть не вылетала. Я испытывал сильный страх при виде ее. Хотелось залезть в нору и не высовываться.

Школьный хулиган Мальцев…Однажды он с кем-то дрался, а я начал подбадривать его противника. Оставшись на полу, он еще полежал некоторое время, а потом набросился на меня с криками «Сейчас ты узнаешь!». Повалил меня и начал душить, требуя, чтобы я попросил пощады. Поняв, что мне с ним не справиться, я сказал: «Извини». Ощутил при этом какую-то невыразимую горечь и стыд. Я бы хотел пронзить его копьем…

В общем-то вспомнить и изложить все это на бумаге оказалось не так уж и легко. Написав меньше страницы, я жутко утомился, ведь каждый характеризуемый человек или человек просто случайный словно проходил через меня. Вскоре глаза стали слипаться, и я пошел спать. Проснувшись утром, первым, что я увидел, была тарелка с завтраком. Ну уж нет! Пинком я отшвырнул ее, кинулся к крану и жадно напился. Несколько дней продержусь и так. Я, конечно, пишу, но мало ли что… И тут же снова началось головокружение. Похоже, снотворное подмешали не в еду, а в воду, что гораздо хуже. Эта мысль промелькнула у меня в голове прежде, чем я рухнул на пол, а теряя создание, я повторял только один вопрос:

– Теперь-то за что?

Очнувшись, я сразу поднес к лицу руку. Все нормально, даже мизинец на месте. Тьфу, да это же правая кисть. А левая? Мороз побежал у меня по коже и постепенно перешел в крупную дрожь. На левой руке не хватало уже двух пальцев. На то, что осталось от безымянного, поверх бинта была надета аккуратная сеточка. Боли, правда, не чувствовалось вообще никакой, лишь отрезанный вчера мизинец сильно чесался.

15

За неделю я исписал почти тридцать пять страниц обрывочных воспоминаний. Приводить их пока не вижу смысла – литератор из меня, увы, не очень хороший. Да и однообразно все получилось, до жути однообразно. Учительница, мама, дядя Вася, который на улице толк нул… Что самое скверное – листы бумаги никто не трогал, пачка так и оставалась лежать на столе. Каждое утро я пробовал не пить воды, некоторое время это удавалось, потом пил, падал в обморок, просыпался – и смотрел на очередной отрезанный палец. Чуть позже, взяв себя в руки, я продержался без жидкости два дня, потом понял, что, скорее всего, сдохну, и никто на данный факт даже внимания не обратит. Я снова пошел к раковине, упал и лишился последнего – большого – пальца на левой руке.

– Что дальше? Возьмутся за правую руку? Но чем тогда я буду писать?

Вконец обессилев от нервных потрясений и безысходности, я забрался на кровать и рухнул – так, что левая рука сильно черканула по полу. Ожидая почувствовать боль, я сжался, но она не пришла. Только… Бинт с отрезанного мизинца соскочил и улетел далеко в угол. Я осторожно взглянул на руку, ожидая увидеть там… Ну, не знаю, или кровавый рубец, или какую-то засохшую корочку. Но только не это…