Страница 82 из 89
Да. Это мое хобби. Увлечение мое такое. Мертвых своих хоронить.
У вас какие-то претензии есть?
Я так развлекаюсь.
Почему после войны не хоронили, говорите?
А мы сейчас чем занимаемся? Как раз после войны, спустя шестьдесят лет…
5. ПОИСКОВЫЙ БЫТ
Вы правы. Это наше хобби. И больше ничего. Не надо думать, что мы все из себя такие — с огнем прошлой войны в глазах.
Обычные мы. Такие же, как вы.
Ничем особым не отличаемся.
Первый день.
Ставим палатки. Делаем костровище. Землю под костром обязательно надо перекопать. Даже если ты не первый раз на этом месте стоишь. Придурков хватает — ты весной тут стоял — осенью кто-то обязательно кинет в угли пару патрончиков.
Был случай — стояли на одном месте года три, кажется. На четвертый — после Вахты — выкопали минометку — 82 мм.
Не спрашивайте меня, почему она не бахнула. Не знаю. Ангелы помогали…
Обязательно копаем яму под туалет. Мужской, женский. Бывает, поднимаем бойца. Туалет переносим с этого места.
Делаем душ. Большой полиэтиленовый мешок. Внизу шланг с «пулеметом» — душевая воронка. Иногда делаем баню — деревянный каркас, обтягиваем плащами от ОЗК. Рядом костер — нагреваем камни, кидаем в «чум», там обливаем водой. Можно париться!
Хочешь помыться?
Иди, грей себе воду и устраивай «помоечный» вечер.
1998 год. Водосье.
На Первое мая выпал снег. Стоишь под душем. Почти кипяток. С серо-стального неба над тобой порхают снежинки…
Романтика!
Кажется, там, после того как мы сняли палатки, подняли двух бойцов под ними. Спали на них три недели…
1997. Лезно.
До Волхова идти лень. Берем воду из воронки. Она рядом совсем. В двух шагах от костра. Лягуши в ней плавают, по ночам орут — спать не дают. Икру отчерпнешь, лягушачью — можно делать еду. Или умываться. Или зубы чистить.
Когда лагерь собирали — выкачали ее. Два бойца на дне.
2009. Синявино.
Тропа, по которой ходим работать. На одном и том же месте бойцы. Каждый год. По одному. Как будто приходят и ложатся тут. Первого подняли — обыскали все рядом. Чисто. На следующий год — проходили мимо. Кто-то ткнул случайно щупом — есть косточка… На третий год… На четвертый… Четыре бойца, друг за другом…
Я о быте рассказывал?
Утро. Первым встает дежурный. Делает завтрак. Желательно каша с мясом. Через полчаса после него — отряд.
Едим, курим, умываемся, уходим. Чего тут еще рассказывать? Обычно без обеда. С собой берем перекус — банка тушенки или рыбы на двоих. Хлеб. Конфетка. Печенюшка. Чай во фляжке или термосе. Обедаем часа в два. Вот вышеперечисленным и обедаем. Возвращаемся часов в семь вечера. Если есть боец — можем и до десяти-одиннадцати копать. Азарт хватает, на время не обращаешь внимания.
Возвращаемся.
Жрем ужин, который приготовил дежурный. Он, кстати, не отдыхал — работал в районе лагеря. Если приходим — ужина нет, потому как дежурный бойца поднимает — сами готовим.
Потом разбор полетов. Сто грамм наркомовских. И спать.
Собственно говоря, вот и весь быт.
Впрочем, все, что я написал, — это не вся правда.
Так живут «взрослые» отряды на одиночных Вахтах.
То есть там, где мы стоим одни. Человек десять-пятнадцать.
Там, где Вахта большая — несколько десятков отрядов с разных областей и стран, — она превращается в карнавал.
Сегодня у нас посвящение, завтра концерт, послезавтра экскурсия, а потом в баню…
А работать когда?
Некогда. Мы, видишь ли, детей привезли. Их воспитывать надо. Военно-патриотическое воспитание. И как-то забывается, что основная цель — искать и хоронить.
Не, не!
Детей возить на Вахту! Вот главная цель сегодня поисковых организаций.
Воспитание, ага…
Синявино. 2009.
Костер. Детский отряд у костра. У них «огонек» идет. Это, типа, каждый ребенок рассказывает — что он думает и что он чувствует о прожитом дне. «Как Ваня с Машей поругался, и как у Пети животик болит».
Потом песни поют. Под гитару — «Ничего на свете лучше неееетуууу!»
Это не Вахта. Это пионерский лагерь пополам с домом отдыха.
Ребята, мы на кладбище живем.
Здесь нельзя песни петь. Здесь можно молиться и материться. Потому что те парни, по которым мы ходим, они успевали молиться про себя и материться вслух.
Есть грех на душе. Тоже порой беру гитару и пою песни. Когда окончательно крышу сносит. Когда уже по-другому нельзя. Выораться хочется. Мой грех, моя вина. Простите, мужики.
Но я там не пою веселых песен.
«Землянку», «Волховскую застольную», «Огарочек», «Меня нашли в воронке»…
А все орательно-веселые — на потом. На поезд. На дом. Здесь нельзя.
Понимаю, детишкам надо отдыхать. Песни петь, влюбляться, отдыхать…
Кто ж против-то?
Но не здесь.
Это КЛАДБИЩЕ!
Нельзя сюда детей возить. На экскурсии.
Понимаю — одного-двух взять. На отряд из десяти взрослых.
А вы видели отряд из СТА (!) детей? И двое баб ими руководят…
Они, мол, детдомовцы, для них в радость Питер посмотреть!
Ребята, не делайте деньги на костях!
Так нельзя. Не подменяйте цель и средства.
Иначе поиск может превратиться в то, что я видел своими глазами 9 мая.
Невский Пятачок.
Около 250 тысяч погибших на квадратике 3 на 5 километров.
Место отдыха под шашлычки.
Сидят ребятки, водочку пьют.
— За Победу!
— Урра! За Победу!
Рядом валяются человеческие кости.
Белые. Высушенные ветром.
Ключица. Бедро. Ребра. Зубы.
Мы прошли по этому полю. Уже не работали. Отдыхали. Три бойца. Сложили косточки у памятника. 10 мая их заберут местные поисковики.
Вы хотите, чтобы ваши дети приезжали на такие экскурсии?
— Деточки — а это череп!
— Деточки — а это снаряд!
Я утрирую, конечно.
Но это мое мнение — детям и бабам на Вахте делать нечего.
По многим причинам…
6. ПОИСКОВЫЕ ДЕНЬГИ
На нас делают деньги. Причем это особо не скрывается.
Выдержка из проекта Федерального закона. Схема проведения всех таких конкурсов для получения откатов неизвестна разве что грудным детям.
«Поисковая работа обеспечивается уполномоченным федеральным органом исполнительной власти и проводится образованными этим органом поисковыми подразделениями, а также общественными объединениями, допущенными к поисковым работам на основании результатов конкурсов, проведенных в соответствии с требованиями Федерального закона от 21 июля 2005 года № 94-ФЗ «О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд».
Тут, кстати, вот какая пакость. Поскольку проведение конкурсов подпадает под действие закона № 94, то любой чиновник местной администрации может попросту отказаться даже проводить подобного рода конкурс, ибо нет муниципальной нужды. А нет конкурса — нет и поиска, поскольку все остальное будет причисляться к нелегальщине и интенсивно преследоваться.
Особо это касается небоевых регионов. Боевые — это те, где война была. Небоевой — например, Киров (Вятка). Ну нет у нас муниципальной нужды в поисковой работе. Нету.
Не знают чиновники, что, например, узкоколейка Киров — Слободской стоит на костях.
Сорок километров по канавам вдоль железки — немцы, венгры, итальянцы, австрийцы, румыны.
Их везли из Сталинграда. Умерших выбрасывали из поезда в эти канавы. Сколько тысяч там лежит — неизвестно. Да Бог с ними, с фрицами. Пусть лежат.
Слободской — моя родина. Вятский Суздаль.
Кладбище с мемориальными плитами. Сколько себя помню — каждое 9 мая — торжественный митинг на могилах умерших от ран солдат.
Рита Малых, командир слободского поискового отряда «Возвращение», выяснила, что это кладбище — немецкое! А наши мертвые лежат совсем в другом месте. Под кладбищенской свалкой.