Долгая зима

– Симпатично, – сказал Эндрю.

– Да.

Он сел и посмотрел на нее.

– У тебя есть новости от Дэвида?

– Неделю назад пришло письмо.

– Что-нибудь интересное?

– Так, не очень. Он вообще не горазд писать письма, а тут еще цензура. Он откровенен в речах и скован на бумаге.

– Естественная антитеза.

– Ты так считаешь? Возможно. Я знала одного человека, который мог быть откровенным только в письмах. – Она помолчала и продолжила:

– Я последнее время не показывала тебе писем Дэвида – тебя это беспокоит?

– Нет. Но я задумывался об этом.

– Это началось, еще когда мы жили в той конуре. В одном письме было что-то вроде намека, который я поняла так, что Дэвид может совсем скоро приехать. Тогда все было так плохо… ты еще не оправился от лихорадки… Я решила, что письмо показывать не стоит.

– Чтобы я не понял, как тебе хочется, чтобы он приехал?

– Как я растеряна… Когда пришло следующее письмо, то одно стало цепляться за другое: было бы не правильно показывать тебе второе письмо, раз я утаила первое. Ты сам знаешь, как это бывает. Я ждала твоего вопроса.

– А я все не спрашивал. До сегодняшнего дня. – Она бросила на него быстрый взгляд, и он поспешил добавить:

– Я больше ни о чем не спрашиваю, Мадлен. Пусть все образуется само собой.

– Так и будет. – В ее голосе звучала печаль. – Все всегда образовывается, если не торопиться.

– Да. – Эндрю залюбовался ее профилем на фоне быстро темнеющего неба. При всей недосказанности он чувствовал себя с ней спокойнее, чем с кем-либо другим за всю жизнь. – Пойду переоденусь. Самое время отправляться к Кутсисам.

Командир авиационного крыла Торбок звонил им, когда они были в гостях, и передал через горничную Антею, что прибыл в Лагос в командировку и хотел бы повидать их.

Он обещал заглянуть утром.

На следующий день была суббота. Программа «День за днем» шла по будням, так что по выходным Эндрю бывал свободен. У них была запланирована автомобильная поездка в охотничий заказник, и Эндрю не очень-то обрадовался необходимости менять планы. С другой стороны, звонок незнакомого летчика заинтриговал их.

Антея впустила его в квартиру в начале двенадцатого.

Раздался ее звонкий голосок, натренированный в гостиных Кенсингтона: «Командир крыла Торбок, мадам!» Мадлен неоднократно пыталась приучить ее к менее официальным манерам, однако без всякого успеха. Девушка умирала от голода, когда Мадлен предложила ей работу, и страх потерять место въелся ей в плоть и кровь.

Торбок оказался крупным краснолицым господином чуть старше сорока лет, с пышными, но непричесанными усами.

По его виду было ясно, что он изнывает от жары.

– Входите, – пригласила его Мадлен. – Мы знаем о вашем звонке. Я Мадлен Картвелл, а это Энди Лидон.

– Благодарю вас, – сказал Торбок и отер платком пот со лба. – У вас тут прохладно. Не то что на улице.

– Предложить вам что-нибудь холодненькое? – осведомился Эндрю.

– В самый раз, – с облегчением откликнулся Торбок. – Спасибо. Что угодно, только со льдом.

– Мы обычно пьем южноафриканский бренди. Сейчас они стали делать и виски, но для настоя кладут в него что-то невообразимое. А так – неплохая вещь.

– В Пейле вообще хоть шаром покати.

– Значит, вы из Лондона, – сказала Мадлен. – Так я и думала.

Эндрю отметил, что в госте чувствуется что-то неуловимо знакомое, но явно старомодное. Усы? Или то, как он плюхнулся в кресло? Торбок улыбнулся, и Эндрю понял, в чем дело: бессознательная развязность англосакса, оказавшегося в чужой стране. Этим гость резко отличался от остальных белых, скопившихся в Лагосе. Даже если он и успел заметить здешние перемены, они не имеют к нему отношения. Он все еще связан с Англией.

– Да, – жизнерадостно ответил Торбок, – там мой приход. Пока по крайней мере.

– Вы знакомы с моим мужем?

– Да. Между прочим, меня зовут Питер. Я отлично знаю Дэйви. Мы с ним выпили на пару немало пивка, пока оно еще было в наличии. А сейчас он попросил меня проделать старый трюк – привезти вам письмецо, чтобы его не перехватила цензура.

Торбок извлек пухлый бумажник и, выудив из пачки бланков, квитанций и прочего конверт, протянул его Мадлен.

– Спасибо, – молвила она.

Она некоторое время разглядывала конверт, не решаясь его вскрыть. Желая развлечь Торбока, Эндрю спросил:

– Как вам нравится вид из нашего окна?

Торбок поднялся и подошел к окну.

– Чудесно! Особенно если вам по нраву море. Сам я – дитя гор. Склоны, пропасти, все в этом роде. Но у вас тут неплохой океан. Главное – ни кусочка льда.

– Взгляни-ка, Эндрю! – раздался голос Мадлен.

Она постаралась не выдать волнения, однако, принимая письмо, Эндрю заметил, каким напряженным стало ее лицо.

Вот что он прочитал:

Дорогая Мадлен,

Питер Торбок любезно согласился провезти это письмо, чтобы его не испортила цензура. Наверное, Питера ожидает за это по меньшей мере смертная казнь. Однако теперь не стоит ничего бояться, потому что скоро в воздух взмоет последний воздушный шар, после чего строгостям наступит конец. Во всяком случае, мне захотелось воспользоваться случаем и передать тебе полновесное письмо.

Теперь к фактам, Мадди. Они таковы: я решил не участвовать во всеобщем исходе. Дело не в героизме; просто я хочу остаться здесь. Легкой жизни ждать не приходится, однако ничего невыносимого тоже не предвидится. За истекшие месяцы я узнал много такого, что позволит мне продержаться. А ты, наверное, помнишь, как я ленив и с каким трудом мне дается все новое. Еще долго после того, как я заделался школьным старостой, а потом и вовсе окончил школу, мне снились кошмары, будто я опять превратился в первоклашку. Теперь они снова меня мучают.

Единственным утешением служит то, что все вы унесли отсюда ноги, как ни трудно это было поначалу. Энди – славный малый, лучшего опекуна для тебя не сыскать. Передай Кэрол привет, если случайно с ней увидишься; сейчас мне кажется, что все это было давным-давно…

Я, можно сказать, водил тебя за нос, когда утверждал, что сам тоже последую за тобой. Но я знаю: ты простишь мне это, как прощала в прошлом все обманы. Впрочем, все, кажется, обернулось к лучшему.

Передай от меня пожелания успеха Энди.

Не дожидаясь, пока Эндрю прочтет письмо до конца, Мадлен спросила Торбока:

– Вы знаете, о чем здесь речь?

– В общих чертах. Кажется, он доводит до вашего сведения, что решил остаться в Лондоне.

– Он пишет, что скоро в воздух взмоет последний воздушный шар…

Торбок кивнул и обреченно стиснул зубы.

– Они собираются закрыть аэропорт. Правительство переезжает в Вест-Индию. Прочие шишки разбегаются кто куда – главным образом, в южном направлении.

– А остальные? – спросил Эндрю. – Те, кто останется?

– Им придется выкручиваться самостоятельно, – быстро ответил Торбок. – У головастых ребят, наподобие старины Дэвида, все будет в порядке.

– Как скоро это произойдет? – спросила Мадлен и пояснила, увидев вопросительный взгляд Торбока:

– Как скоро закроется аэропорт?

– Я улетаю обратно уже завтра. Приходится рисковать.

Я пилот, и то не могу ничего знать наверняка.

– Конечно, – произнесла она пресным тоном, – я понимаю, что вам надо соблюдать осторожность.

Торбок допил свою рюмку, и Эндрю подлил ему еще.

Летчик не останавливал его, дожидаясь, чтобы рюмка наполнилась до краев.

– Совсем скоро, – объявил он, подняв рюмку, – я перестану посещать ваш оазис культуры.

– Неужели вы тоже собираетесь остаться в Англии?

Торбок покачал головой:

– Нет. Мне удалось зацепиться в Кейптауне. Там я и осяду.

– Что повлияло на ваш выбор?

– Я – белый, – пояснил Торбок. – Я видел, как белых пинают по всей Африке. Даже тем, кому удалось добраться до высших ступенек, приходится держать ухо востро. – Он усмехнулся. – Я не имею в виду присутствующих. Да и квалификация у меня подкачала. В нигерийской авиакомпании белым дают от ворот поворот. То же самое в Гане и вообще всюду. Возможно, в Южной Африке меня тоже ожидают трудности, но там я по крайней мере могу рассчитывать на нечто большее, нежели место привратника в общественной уборной.