Долгая зима

Белому стоит раскошелиться, чтобы стать в Африке офицером и джентльменом.

– Я уже освоился с этой мыслью.

– Вот видите! Тогда к чему все эти увертки?

– У меня просто нет денег.

Лашиду поднял брови:

– Сколько у вас есть?

– Вообще ничего.

Лашиду выдержал паузу и ответил:

– Наверное, вы угодили под мораторий? Мне следовало уточнить это обстоятельство раньше. Сожалею, что отнял у вас столько времени, мистер Лидон.

Эндрю поднялся:

– А я – у вас.

– Это не так важно. Мое время оплачено правительством. Остается посочувствовать вашему горю. Бедняку у нас живется непросто.

– Это я уже успел понять, – кивнул Эндрю.

– Мне никогда не приходилось терпеть унижения от англичан, – признался Лашиду, – поэтому я не держу против них никакого зла. Сейчас они оказались в довольно интересной ситуации. Любопытно, как пойдет дело дальше.

– Спасибо, – сказал Лидон. – Всегда приятно, когда к тебе проявляют интерес. Обязательно пошлю вам открыточку.

– У англичан есть чувство юмора. – Лашиду проводил его улыбкой. – Это огромная поддержка в жизни.

Несмотря на откровенность, с которой Бейтс описал ожидающее их пристанище, вид хижины вызвал у Мадлен и Эндрю легкое потрясение. Старуха из племени йоруба в латаном голубом балахоне и новом шелковом платке на голове показала им помещение. Видимо, на нее были возложены функции смотрительницы. Она вручила им клочок бумаги под названием «Опись», на котором при некотором старании можно было разглядеть названия предметов меблировки. В частности, там значилась «кровать», однако это слово оказалось зачеркнутым. Внутренний вид жилья произвел на них настолько сильное впечатление, что они не стали спорить из-за такой мелочи.

Взору предстала одна-единственная комната, отделенная досками от следующей хибары аналогичного уровня комфорта, откуда проникали ничем не заглушаемые звуки голосов и джазовые ритмы. Слева от двери имелось незастекленное окошко. Дощатые стены когда-то были выкрашены желтой краской, облупившейся много лет назад. Комнату украшали приколотые к стене странички из старого швейцарского календаря – вряд ли можно было придумать что-либо более неуместное, чем до боли знакомые изображения заснеженных гор и альпийских лугов. К стене привалился древний шкаф с выломанным ящиком. Кроме того, к мебели относились два деревянных табурета, выкрашенных веселенькой голубой краской, и разломанное кресло-качалка. Пол был выстлан грубо оструганными досками, заляпанными грязью. В углу валялась циновка, призванная, видимо, заменить отсутствующую кровать; поверх нее громоздилась стопка из четырех-пяти одеял казарменного образца. Был еще деревянный стол с кастрюлями, сковородками, щербатой глиняной посудой, керосиновой лампой и примусом. Из-под стола выглядывал большой металлический кувшин и красный пластмассовый таз со свернувшимся от нагревания краем. Старуха подвела Эндрю к канистре, залитой, по всей видимости, керосином, едкий запах которого перекрывал все прочие ароматы, хотя и не полностью устранял их.

– Я налила ее для вас, босс, – прошамкала она. – Теперь у вас полно керосина. Двенадцать шиллингов.

Им удалось продать за смехотворную сумму кое-что из личного имущества. Эндрю отсчитал старухе деньги. Он не сомневался, что она запрашивает по крайней мере вдвое больше нормальной цены, но спорить не хотел. Ему не терпелось выставить ее вон и взглянуть в лицо новой действительности. Однако у старухи были иные намерения.

– Что за славный дом! – кудахтала она. – Отличное соседство! Рядом живет мой двоюродный брат со своим семейством. Когда вам что-нибудь понадобится, достаточно постучаться. Они за вами присмотрят.

– Да… – промямлил Эндрю. – Спасибо.

– Они даже могут одолжить радио, а то вам будет скучно на пару. Всего-то пять шиллингов в неделю. Или шесть.

Хотите, я спрошу?

– Это нам не по карману, – покачал головой Эндрю.

– Или четыре. Даже три. Они только на прошлой неделе вставили новую батарейку.

Предложение было заманчивым: по крайней мере появлялся шанс прекратить доносящийся из-за стены грохот, который, судя по всему, вряд ли утихнет до конца передачи.

Однако соседи скорее всего используют вырученные деньги, чтобы купить новое радио, возможно, еще более горластое.

– Мы вообще не можем себе позволить радио, – объяснил Эндрю.

На жирном черном лице расцвела улыбка.

– А-а, вы просто будете слушать их радио, правда, босс?

Что ж, тогда вы сможете помочь, когда им потребуется новая батарейка. Ладно, договаривайтесь сами.

Впервые с тех пор, как они зашли в эту развалюху, Мадлен решилась подать голос.

– А где брать воду?

– Из крана в конце улицы, дитя мое, – всего-то ярдов пятьдесят, от силы семьдесят пять.

– Понятно, – кивнула она.

– Славный домик! – повторила старуха. – Подойдите-ка сюда.

Они подошли к столу, заменявшему собой кухню. Негритянка нагнулась и вытащила из пола доску.

– Вам не придется даже выносить помои, – провозгласила она. – Иногда это бывает очень кстати.

Эндрю присмотрелся. Несмотря на темень, он сумел разглядеть открытую сточную канаву, проходившую как раз под их комнатой. Ему показалось, что среди отбросов мелькнул крысиный хвост. Отвратительное зловоние проникло ему в горло и в нос, и его едва не стошнило. Он выхватил у старухи доску и закрыл дыру. Она наблюдала за его действиями с благожелательной улыбкой.

– Теперь вы поняли, о чем я говорю? Никаких хлопот!

Мадлен ушла в противоположный угол комнаты и стояла там, всматриваясь в темное окошко.

– Хорошо, – проговорил Эндрю. – Спасибо вам за то, что вы все нам показали. Теперь мы управимся сами.

– Леди захочется узнать про магазины. Некоторые здешние лавочники – отпетые жулики, но мой племянник…

– В другой раз! – не выдержал Эндрю. – Не сейчас!

Она усмехнулась:

– О'кей, босс. Тогда давайте «деш», и я оставлю вас в покое.

– «Деш»? Это за что же?

– За уборку, босс. Всего-то один фунт или шиллингов двадцать пять, если у вас доброе сердце, – и я исчезаю.

– За это вам платит владелец. Вы присматриваете за его собственностью.

– Видит Бог, босс…

В конце концов пришлось сунуть ей пять шиллингов, иначе они никогда бы не обрели покоя. Прежде чем удалиться, старуха успела напугать Мадлен обещанием свести ее со своим племянником. Из-за перегородки неутомимо громыхал джаз, беспрерывно раздавались голоса – там то ссорились, то пели, – и все-таки Мадлен с Эндрю наконец остались вдвоем. Эндрю подошел к Мадлен и прикоснулся губами к ее шее.

– Мы выкарабкаемся отсюда, – заверил он. – Сможешь немного потерпеть?

Мадлен повернулась и посмотрела на него.

– Ты – мое утешение, Энди, – прошептала она.

Голос был сухим и напряженным, и ему показалось сперва, что она смеется над ним: ведь это благодаря ему они оказались в клоаке. Однако ее лицо было мокрым не только от пота, выступающего от зловонной жары, но и от слез.

Для нее наступил тот момент отчаяния, который Эндрю пережил раньше, на пляже. Он поцеловал Мадлен и почувствовал, что она едва держится на ногах. Обхватил ее за талию, подвел к матрасу и расстелил на нем одеяло. Она могла бы запротестовать, ужаснувшись окружающему убожеству, но все-таки послушно легла и уставилась в потолок.

Это был покоробившийся, изъеденный ржавчиной лист железа, опирающийся на прогнувшиеся балки. Ближе к углу в крыше зияла дыра, через которую виднелось синее раскаленное небо.

Сжимая узенькую ладошку Мадлен, Эндрю сказал:

– Я напишу Кэрол. Бывают моменты, когда приходится забыть о гордости.

Она помолчала, потом прошептала:

– Да, бывают.

– Вдруг она сможет чем-нибудь нам помочь – или попросить о помощи сэра Адекему.

– Так и будет.

– В конце концов, разве не в этом состоит ее долг?

Деньги за дом, весь банковский счет…

– Прекрати! – неожиданно крикнула Мадлен. – Зачем ты оправдываешься? Мы будем просто умолять ее, если возникнет такая необходимость. Разве ты не понимаешь? Несколько недель тут – и я поползу к Бейтсу на коленях, чтобы он пристроил меня в бар за лагуной!