Эмигрант с Анзоры

Яна Завацкая

Эмигрант с Анзоры

Часть 1. Побег

Все это началось в тот осенний день, когда я заканчивал неделю административной повинности в новом корпусе. Вообще-то я сборщик, и довольно неплохой, но административку рано или поздно получает каждый. Как правило, она куда хуже основной работы. В этот раз я залетел из-за того, что после отбоя возвращался от Пати – заговорились, называется.

И что самое интересное, за эту неделю она даже ко мне не подошла ни разу. Хотя влетел я из-за нее, и по справедливости, она тоже должна была бы сейчас на новом корпусе работать вместо своего парашютного цеха. Могла бы хоть в столовой подойти, посочувствовать… вот и пойми, как она к тебе относится.

Я помню, что работал весь день один. Как обычно на административке, меня поставили туда, куда по доброй воле никто не полезет. В подвалы нового корпуса – вычерпывать воду. Была холодрыга – градусов пять всего, уровень воды (ледяной) значительно превышал уровень моих резиновых сапог, насос то и дело ломался, я проклинал все на свете. Под конец я вычерпывал воду совковой лопатой. Единственное, что во всем этом было радостного – завтра мне уже не придется заниматься всей этой ерундой. Я приду в свой чистый и сухой цех, встану к родному сборочному столу… Буду обмениваться краткими репликами с ребятами, и на перерыв пойду вместе с ними.

В этот день, кроме всего прочего, я не обедал. Административщиков не отпускали днем в столовую, нам должны были привезти обед на объект, но я прозевал это время – точнее, меня забыли позвать наверх. К вечеру у меня уже и голод прошел – так, слабость какая-то и апатия. Даже в столовую не очень-то хотелось идти. Но это привычное состояние, на него я просто не обращал внимания.

Уровень воды остался довольно низкий, завтра следующие бедолаги будут уже тряпочками за мной собирать. Бригадир глянул одним глазком и отпустил меня без замечаний.

Надо было бы, по идее, зайти домой и переодеться в сухое. В сапогах у меня хлюпала степлившаяся жижа. Но дискомфорта я уже не ощущал – привык, а наша общага стоит в полуаре от нового корпуса и в четверти ара от столовой. В шесть часов же столовая уже открывается. Пока туда-сюда бегаешь… К тому же я просто устал. Короче говоря, я направился в столовую прямо в строительной брезентовой спецовке, в резиновых сапогах. По дороге заскочил к Арни в мастерскую.

Арни, как и мы, работает сборщиком. Хотя у него талант, и в школе он даже обучался на специальных художественных курсах. Но мест в Магистерии Искусств не предвидится, так что художником ему не быть все равно. Однако, так как профессиональный художник у нас на весь Лойг только один, Арни то и дело освобождают от работы в цеху – плакат нарисовать, стенгазету оформить, лозунг… И слава Цхарну, что так получается. Арни от природы такой тщедушный, что долго бы не протянул, если бы не эти творческие передышки. Талант всегда его спасал, талант и голова…

Мастерская находится в том же здании, что и столовая, и клуб – только вход с другой стороны. Я опасливо огляделся по сторонам, тщательно вытер свои говнодавы о коврик и приоткрыл дверь.

Арни был в мастерской один. Рисовал что-то гуашью, склонившись над столом. Он поднял голову, посмотрел на меня сквозь очки, прищурившись, и тут же заулыбался радостно.

– Ландзо! Привет! Заходи, чего ты…

Я вошел, тяжело ступая сапогами, бухнулся на сиденье. Весь стол был завален волнами белой бумаги – я отодвинулся, не задеть бы спецовкой. Арни как раз выводил алой гуашью слово «Родины». Вытянув шею, я прочитал весь лозунг. «Во имя Родины и Цхарна горят молодые сердца».

– Видишь, наглядку готовлю, – смущенно сказал Арни. – К приезду комиссии. Сказали, обновить надо… Плакаты все старые, посерели.

– Ты жрать-то пойдешь? – осведомился я.

– Ты знаешь… надо бы закончить лозунг. Хочу сегодня уже чтобы было готово… – Арни будто оправдывался. – Может, ты на меня в столовке возьмешь?

– Ладно, возьму, какой разговор…

Арни стал быстро работать кисточкой. Я даже залюбовался – до того ловко это у него получалось. Остренькое очкастое лицо, бледное, с голубыми внимательными глазами, склонилось над бумагой. Белесые волосы торчком. Кисточка крепко сжата в длинных, ловких пальцах, костистая, с синеватыми прожилками, рука движется легко, будто играючи. Посмотрел я на эту бледную Арниевскую кисть, и отчего-то сердце дрогнуло… глупо. Но так я всегда относился к Арни. Арни, братишка, друг, ближе даже, чем брат родной. Такой беззащитный, слабый… Арни закашлялся, будто подтверждая мою мысль. Кашлял он всегда, сколько я его помнил.

– Слушай, Ланc, и Таро тоже возьми порцию… он задержится сегодня, в обед говорил.

– Конечно, обязательно, – произнес я. Посмотрел еще на тонкую до синевы пацанью руку Арни, выводящую буквы. И вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

И надо же такому случиться – прямо в коридоре напоролся на Зайнека. Зай-зая нашего. Тот поднял свои знаменитые брови. Был бы красавец-мужчина – могуч, силен, каштановые волосы вьются, лицо правильное – но вот эти брови мощные, мохнатые прямо-таки жуткое впечатление производят, и красивое лицо Зай-зая ну очень сильно портят. А вообще-то о его внешности как-то не думаешь… Обычно когда с ним сталкиваешься, первым делом теряешь дар речи. И соображения тоже.

Итак, Зай-зай поднял свои кустистые брови, уставившись на меня.

– Двести восемнадцатый? Куда идешь? Почему в таком виде?

– Отбывал административное наказание на строительстве нового корпуса! – отрапортовал я машинально. – Иду в столовую на ужин.

– Это понятно, – брезгливо сказал Зай-зай. – Непонятно, что ты делаешь в служебном помещении… Ага… – он разглядел за стеклянной дверью Арни. Лицо Зая изменилось. – Ну что ж. Теперь я понимаю… Так, двести восемнадцатый. Хорошо, что я тебя встретил. Сегодня после политчаса зайдешь ко мне в кабинет. Не позднее девяти пятнадцати.

– Слушаюсь, – повторил я. Зай-зай фыркнул («как лошадь» – говорила Пати, и в самом деле было похоже) и двинулся по коридору дальше.

А я пошел на ужин.

В подавленном настроении – ибо ничего хорошего посещение кабинета Зай-зая принести человеку не может.

Вины особой я за собой не знал. Правда, недавно мы лазили в администрацию за сенсаром, так это же все делают. Но все равно – кто-нибудь мог заметить, накапать. У нас это быстро. Но вообще-то Зай-зая это не касается. Если бы, то меня вызвал бы начальник квартала Лобус, его это компетенция. Зай-зай этим заниматься не должен. Он у нас все-таки воспитатель, служитель Цхарна.

Я побрел к столовой, размышляя об отношении Зай-зая ко мне. К нам, точнее.

Зай-зай у нас совсем недавно, с тех пор, как прежний старвос пошел на повышение. И сразу заметил нашу компанию. И недобрым глазом заметил.

Гомосексуализм нам еще прежний старвос пытался пришить. Даже, как выяснилось, видеокамеру в нашу комнату установил. Зай-зай, видимо, от него знал, что голубизной у нас и не пахнет… тем более, всем известно, что Таро каждый год влюбляется в какую-нибудь из девчонок, и совсем недавно после бурного романа Лилла дала ему от ворот поворот, а у меня… ну в общем, уже есть какие-то отношения с Пати. Арни же девчонки просто всерьез не принимают (и дуры, между прочим!) Зай-зай не пытался нас в чем-нибудь таком обвинить, но наша компания ему активно не нравилась. Сначала он к нам подселил известного стукача по кличке Котик. Но как назло, Котика перевели в Илловайс. Однако – я теперь вспоминал очень многие эпизоды, косые взгляды, намеки на политчасах, несправедливые наказания (не то, чтобы не за что… человека всегда найдется за что наказать… но обычно за такое не наказывают).

Не то, чтобы он меня лично не любил. На меня ему было плевать. Как это и должно быть, ибо «один человек подобен бесполезному камешку на дороге. Лишь собранные вместе, создадим храм Цхарну». Но по-видимому, наша тройка была собрана вместе как-то неправильно. Не нравились Зай-заю наши отношения, не по-цхарновски как-то мы дружили. И еще я вспомнил, что за последние месяцы едва ли была неделя, когда нас не дергали бы по разным поводам, и мы работали бы спокойно вместе в одном цеху.