Страница 21 из 23
Со всех сторон пернатая и звериная братия обступила орду нечестивую. Одному крыло оторвали, лапу другому вырвали, свалили третьего, четвёртый сам упал: ударили его сзади по темени. Отразила светлая армия удары волков с грифонами. Пришлось отступить назад войску тёмному. Отогнал его Злыдень матёрый в леса и горы дремучие и сам убежал ни с чем.
— Спасибо вам, птицы крылатые! Спасибо вам, звери с когтями и звери с копытами! Благодарю тебя, кедровка Мактанчик-Таш! — в пояс Кадын зверью лесному и горному поклонилась. — Вовремя на выручку подоспели вы! Не одолеть мне без вас воинства Дельбегенева!
— Тебе, Кадын добросердечная, всегда помочь рады! — звери и птицы ей ответили и разошлись, разлетелись по норам и гнёздам своим.
Посинел от гнева Дельбегень, позеленел, за битвой с шестьдесят шестого утёса наблюдающий. На мухортом иноходце с шестью ушами сидит, у коня от тяжести спина вогнулась, на губах пена, копыта в землю по щиколотку вдавились. Людоед тугой живот выпятил, руки в боки упёр, проклятья страшные вслед грифонам с волками шлёт. Но не прост людоед тёмно-жёлтый, недаром его хитроумным в народе прозвали. Всё предусмотрел Дельбегень, всё продумал, всё рассчитал. Взобрался он на самую верхушку утёса, ладонь к глазам приставил, в даль всматривается.
И видит он пыль столбом на горизонте, дым коромыслом. То не ветер летит северный, не Катунь сквозь пороги бежит бурная. То сонмище джунгарское людоеду на подмогу спешит, коней чёрных, как вороново крыло, погоняет. Плотным строем идут джунгары, в кожаные панцири закованные. На плечах воинов стёганые кафтаны с железными бляхами вшитыми, брони крепкие, копья длинные. Мечи у них железные, томроки острые, булавы тяжёлые. Победам войска джунгарского нет числа, поражений оно во веки веков не ведало. Сколько людей алтайских от оружия джунгар полегло — не сосчитать. Сколько народу безвинного сгубили они — не перечислить. Сколько свободолюбивых алтайцев в плен и рабство согнали — не упомнить! Страха джунгары не знают, пощады не ведают.
Возрадовался Дельбегень, на сонм Джунцина глядючи, возликовал. Победу лёгкую над принцессою предугадывает, смакует смерть Кадын неминуемую.
Но бесстрашно девочка в скуластые лица недругов смотрит. До последней капли крови готова принцесса с врагом проклятым сражаться. Стойко конец неизбежный согласна Кадын принять, с песней на устах удалой, молодецкой.
Выхватила она из налучья лук трёхсаженный, шестидесятигранный, из колчана стрелу с острым наконечником. Прицелилась, тетиву натянула так, что концы лука сошлись, и с песней громкой в самое сердце джунгарского полчища пустила стрелу.
Летит стрела железная по небу, живым огнём зажжённая. Летит удалая песня по ветру, храбрым сердцем рождённая:
Вдруг потемнело небо, зашумели все семьдесят ветров, и пролился над полем брани горький дождь холодный. И заструились тотчас по отлогим склонам ручьи тёмные, безмолвные. И в реки густые, чёрные стекаться начали. И слились реки в лавину тьмы непроглядную. Светлым днём Кадын солнца над головой не увидела, тёмной ночью луны в небе не нашла. То мёртвого хана всадники с глазами пустыми, прозрачными, блистая во тьме доспехами медными, в тиши жуткой коней своих на воинов Джунцина направили. Не успела Кадын соринку в глазу сморгнуть, всё поле бескрайнее людьми и лошадьми покрылось.
В полном безмолвии скачут на иноходцах могучие, чёрные, как земля в могильнике, воины. Оружие их серебром блестит, упряжь золотом сверкает. А с горной вершины смотрит на своих давным-давно умерших воителей-всадников мёртвый хан, холодный, как дно Телецкого озера. Не шелохнётся мёртвый хан, не пошевелится. Взгляд его, словно валун стопудовый, недвижимый, уста и семеро алыпов не разомкнут.
Тихо вокруг стало, точно в подземном царстве Эрлика, зловеще. А Кадын страха не ведает — в первом ряду ополченцев мёртвых сражается. Крепко рубится принцесса с джунгарами, стойко бьётся. Мечами семидесятигранными ловко орудует, духа перевести ей некогда. Валятся враги бездыханные, кипит сеча кровавая!
Земля дрожит, небо от топота ног и копыт колыхается. Горы, как сарлыки[33], прыгают, холмы, как телята, скачут. Семь дней живые и мёртвые воины боролись, большие горы разрушая, реки вытаптывая. Девять дней сражались, все камни в пыли растоптали, все тучи в небе перемешали. За воротники один другого ухватив, через девять гор, через девять рек друг друга перебрасывали. Глаза мёртвых воинов синим пламенем полыхают, дыхание, как густой туман, расстилается. Стрелы, как молнии, недругов разят, копья без промаха бьют. По щиколотку их ноги в землю уходят, когда на твёрдом камне борются, в рыхлой почве по колено увязают. Ни один не упал, ни один рукой земли не коснулся.
И не выстояли джунгары, не смогли с ужасом ледяным в сердцах совладать, дрогнули. Изорвались их панцири в клочья, на ногах и руках кости обнажились. Истощились джунгары, поддались натиску мороков. Побросали мечи и копья, как муравьи из горящего муравейника, понеслись-побежали. Рассыпалось непобедимое войско Джунцина, как горного хрусталя осколки, в разные стороны. В ужасе, теряя коней и оружие, ног под собой не чуя, устремились враги вон с поля ратного.
Тридцать вёрст без передышки гнали джунгар воины хана мёртвого, по пятам их преследовали. Реки из берегов выходили, когда остатки Джунцинова войска бродом шли, камни дымились и золой рассыпались, когда по суше бежали. Ни моря, ни скалы остановить этот бег не могли. В тот день много джунгарских ратников на поле у шестьдесят шестого утёса полегло, погибло. Долго ещё будет помнить коварный Джунцин месть мёртвого хана, им когда-то обманутого.
Лишь след джунгара последнего простыл, лишь замыкающий конник в полчище мёртвого хана исчез, понял Дельбегень, что проиграна им битва с принцессою.
— Твоя взяла, — со вздохом, как горный каньон, глубоким людоед молвил. — Разгромила ты меня наголову, как мудрый Телдекпей-кам предсказывал. В твоей власти отныне я, делай со мной что вздумаешь. Хочешь, режь меня, хочешь, бей меня, заслужил я наказания самого сурового. Прикажешь полдневное высокое солнце достать — достану, повелишь десятидневную луну к порогу прикатить — прикачу. Много я людей алтайских на своём веку погубил, много жизней искалечил. Справедлива ты, великодушна ты, из твоих рук любую кару приму! — Опустился великан на колени, головы так низко склонил, что косы на лбы свесились, земли коснулись. А следом шесть слез тяжёлых о землю ударились.
Глянула Кадын на Дельбегеня дрожащего — палец вывернут, нога искалечена, голова одна мёртвая болтается. Стоит перед ней на коленях жалкий, ничтожный старик израненный.
— Убирайся ты в тайгу непролазную с глаз моих! — с сердцем холодным, как вечный камень, принцесса приказала. — К людским стойбищам на полёт стрелы не смей приближаться! А узнаю, что человеческой плотью питаешься, — из-под земли достану, и пощады тогда уж не жди от меня! Пополам тебя разорву, одну половину на вечную ледяную гору заброшу, другую в море утоплю!
— Благодарю тебя, Кадын благородная! Небом и землёй клянусь волю твою исполнить! До конца дней наказ твой помнить буду! За великодушие твоё тысячу белых овец от меня прими, тысячу красных быков, тысячу чёрных сарлыков, тысячу одногорбых верблюдов и сто шкурок собольих в придачу! А уговор наш мирный лепёшкой ячменной скрепим, по куску с разных сторон откусим! Лепёшка эта на грудном молоке семерых ханских жён замешена, слезами посолена, с наговором испечена, грифонами из дальних мест принесена, — сказал так Дельбегень и берестяной поднос с ячменной лепёшкой чёрствой, пополам разделённой, принцессе подаёт.
33
Длинношёрстный горный бык.