Страница 2 из 12
Тут игумен обратился к хозяину дома и с сожалением сказал:
— Да ниспошлет Бог счастье чаду твоему на пути его. Но не является ли монашество для нее более богоугодным делом? Ох и пригодилась бы она нашей опальной церкви! Ведь у нее хороший ум. А вы даете ее тому, кто вам противен! Мало у нас монахинь из священнических и панских родов. А у ляхов даже для магнатов великая честь, если из их рода некая панночка идет в монастырь. Вот чем они нас побивают! И народ их почитает их костел, ибо видит это почтение в верхах. А мы к мирским наслаждениям как мухи к патоке липнем! Вот такая же доля нас в этих наслаждениях и ждет. Горечью оборачивается мирское наслаждение. Трухлявеет наша сила, и народ наш чахнет, а спасения не видно!
Ситуация сложилась очень неловкая. Но игумен не обращал на это ни малейшего внимания и продолжал дальше:
— Жертвовал народ церкви нашей, и так было, есть и будет! Однако редко так случается, что выпадает кому-то править тем добром, что народ дал! И народ это видит — еще не совсем ослеп. И не только наш народ, но и соседи это видят. Вот и берут что хотят. А как не брать? Сваливать всю вину на врагов — глупая песенка. Правда ведь в том, что и они бы примкнули к нашей церкви, если бы мы сами иначе заботились о ней. Вот она — правда! И не миновать нам божьей кары за то, что правду скрываем! Никто не минует этой кары. Придет, ибо мы не сегодня ее звать стали!
Брат о. Луки уже было открыл рот, чтобы ответить. Но тут перед воротами заскрипели возы Дропана, и свадебная компания начала выскакивать из них и направилась в сад.
Деревья в саду словно занялись огнем, будто красный пожар охватил сад и церковь св. Духа, которая и поныне стоит на том самом месте, и приходской дом при ней, и тихую ленту Липы, и большой пруд, и поля золотой зрелой пшеницы, что улыбались небу синими васильками и будто ждали серпа. Все присутствующие тревожно посмотрели на небо, опасаясь заката. Но он уже горел на Востоке.
В кровавом блеске умирающего дня приближался Стефан Дропан со своим счастьем в душе. Он живо искал глазами свою Настю. Нашел ее в саду, в компании с двумя подругами, очень заинтересованную какой-то беседой.
— О чем вы толкуете? — спросил он весело, подбегая к своей суженой.
— Не скажем! — ответила за нее ее подруга Ирина.
— Не можем сказать, — поправила ее Настя.
— Завтра узнаете! — добавила другая девушка.
— Да скажите, скажите, — просил мягким голосом Стефан.
Девушки поддались на просьбу.
Наконец Настя, переглянувшись со своими подругами, посвятила Стефана в тайну: Ирина пригласила цыганку-гадалку, чтобы перед свадьбой та предсказала ее будущее!
— Только отцу про это ни словечка, а то он очень рассердится! — сказала Настя.
Стефан пообещал молчать.
Церковь Святого Духа в Рогатине
Старый Дропан с женой по обычаю поздоровались с хозяевами:
— Господи! Как же обобрали нас по дороге! Всего десять миль проехали, а уплатили и мостовое, и перевозное, и пашенное, и ярмарочное, и торговое, и мерное, и за полные возы, и за пустые. Налоги дерут так, что и под турком легче!
— Кто на свадьбу едет, не торгует, — не выдержал о. Иоанн, чтобы не уколоть старого Дропана. Но он не был из тех, что подставляют вторую щеку. Сразу ответил:
— Неизвестно, батюшка, что больше Господу угодно: ехать на свадьбу и по дороге дела обделывать, какие придется, или ехать по делам и по дороге заглядывать на свадьбу…
Почтительная жена Дропана с укоризной посмотрела на него, о. Лука усмехнулся, а о. Иоанн ничего не ответил.
Старших из числа свадебных гостей о. Лука пригласил отдохнуть пока в саду. А младшие исчезли. Первым пропал Стефан Дропан. Пошел искать Настю и поздороваться с ее матерью.
Отец Лука подошел к коням не только как хозяин, но и как знаток. В красивого коня любил всматриваться как в икону. А разбирался он в конях так, что хватало ему и одного взгляда, чтобы знать им цену и стоимость.
Молодой Стефан нашел Настю в кругу подруг, которые толпились на конце подворья около молодой цыганки, что хотела поворожить для невесты. Какая-то тетка Насти этому горячо сопротивлялась, говоря, что не годится так делать перед самой свадьбой. А Настя весело настаивала на своем, все повторяя:
— Тетенька! Но ведь Бозя сильна в гадании!
— Да, да! — подтянули за ней подруги, особенно ее приятельница Ирина. — Что Бозе дашь, то и будет!
Стефан засунул руку в карман и не глядя отсыпал гадалке горсть мелких монеток. Это решило дело. Настенька радостно кинулась к нему и взяла его за руку. А гадалка, которая в тот момент собирала часть монет, схватила ее за левую руку и начала на нее смотреть. Тетка уже не сопротивлялась, а только напряженно ждала.
Цыганка начала говорить ломаным языком, смотря то в лицо, то на ладонь Насте:
— Твой муж богатая, ох, какая богатая. Очень богатая!..
— Вот так нагадала! — сказала одна из подруг.
— Та это мы все знаем! — прибавила другая и глянула на Стефана.
Он опустил взгляд и весь зарделся. А цыганка говорила дальше:
— В жемчугах и фарарах ходить будешь… И адамашки у тебя под ногами будут, а огненный камень — у тебя в волосах, на ногах у тебя — белый шелк, а на руках — красная кровь… Ладан и кубеба в комнатах у тебя… И будет у тебя два сына, как у Евы… и две свадьбы, но один муж!..
— Ха-ха-ха! — засмеялись подруги.
— Тетенька, тетенька! Аж две свадьбы и один муж! Как же так?
Тетка Катерина ответила: «Вот вздор!» Подняла правую руку и степенно перекрестила их. Стефан все это время печалился, не зная, откуда ему взять столько богатства.
Цыганка смотрела до этого времени спокойно и будто с наслаждением на белую настину белую ручку. Но теперь, будто встревоженная смехом девушек, прервавших ее гадание, стала очень важной и строгим голосом стала изрекать свои предсказания:
— Далекая дорога без мостов, без путей… По чернобыльнику, по твердым корням… По шалфею и ятрышнику… где сон-трава синеет… где горит горицвет… где ползет дурман и перекати-поле… перекати-пол-ле… перекатипол-л-ле!..
Остановилась, будто в экстазе, захлебываясь, как от воды, и бросилась на землю собирать остатки рассыпавшихся монет. Потом глянула глубоко в глаза невесты, даже не обратив внимания на Стефана, и поспешно отошла. Оглянулась еще несколько раз на Настю и исчезла за воротами.
Всем тем, кто остался, после ее ухода стало как-то не по себе. Старая тетка Катерина заговорила:
— Так, дети, всегда гадают девушкам перед венчанием, что будут они и богатыми, и бедными, что поедут по дороге в далекий путь, что будут сыновья, что будет и весело и грустно, вот как в жизни бывает.
Настя в ответ усмехнулась и запела:
И немного подалась к Стефану. Ее веселье передалось и ему. Лицо его прояснилось и он ей весело ответил:
— Твоя, ты, ты! — сказала ласково Настя и повела его к матери. За ними цветастым потоком ринулась в комнаты молодежь, ведь наступала ночь.
Это должна была быть последняя ночь Насти в ее родном доме и — одна из последних на родной земле.
Она это словно слышала это. И как-то внимательно оглядывала свою скромную девичью комнату, одинокое окно которой выходило на луг над Липой. Оглядела снова свой свадебный наряд и свои вещи, что должна была взять во Львов. Некоторые отложила, чтобы забрать их уже в следующий приезд в Рогатин. Среди них были и две повести, которые она перечитала самое меньшее раз двадцать: «Повесть о Китоврасе» и «Повесть дивная о царе Соломоне».