Богиня пустыни

Сендрин указала на фигуру между гигантских корней.

— А она?

— Проклятие скитаний на ней не лежит. Ее проклятие — быть Белой богиней, оставаться здесь всегда, в этом храме, быть хранительницей Дерева жизни.

— Но если я займу ее место…

— У нее больше нет достаточной силы, чтобы быть богиней.

— Что произойдет с нею?

— Кто знает? — Кваббо пожал плечами — жест, который она всегда считала нетипичным для африканцев. — Очевидно, то, что хотел предотвратить Каин. Поэтому он и пытался показать тебе, что ожидает тебя здесь, в храме. Он хотел прогнать тебя — или убить. Поэтому он теперь у Каскаденов.

Она собрала все свои силы, чтобы оставаться спокойной.

— Они все умрут?

— Это природа бури. Змей запутывает сознание людей. Вихрем он выносит их страхи, их ярость наружу. Существует только один путь изгнать эти чувства.

— Они убьют друг друга. Как Селкирк и его семья.

Кваббо не собирался отвечать на этот вопрос. Вместо этого он сказал:

— Не осуждай меня, Сендрин. Я многое потерял, чтобы доставить тебя сюда. Большая часть моей силы исчезла.

Она еще раз посмотрела на неясную фигуру у подножья дерева, затем резко повернулась к Кваббо.

— Сколько у тебя осталось силы, мудрый сан? — Она пристально посмотрела на него и внезапно заметила в его взгляде беспокойство. — Достаточно, чтобы остаться здесь, со мной?

Адриан пересек первое складское помещение и теперь бежал по чердаку в южное крыло, когда вдруг заметил на другом конце потайную дверь. Здесь, наверху, было очень темно, мощные своды крыши только угадывались над его головой. Из мрака показался открытый переход, и за ним в обрамлении дверной рамы Адриан увидел, как его сестры дрались друг с другом. Рот Саломы разорвал крик, затем она снова бросилась на свою сестру, и обе исчезли из поля зрения Адриана.

Запыхавшись, он добрался до потайной комнаты. Салома и Лукреция, тесно сцепившись, катались по полу. Они барахтались, кричали, снова и снова нанося друг другу удары. На одно мгновение Адриан замер от удивления: повсюду в помещении лежали высокие стопки красноватых камней, покрытых рельефами, проглядывающими сквозь пыль.

Он подскочил к девочкам и попытался их растащить. Сначала Они не обращали на Адриана никакого внимания, но затем одновременно уставились на него. До сих пор он думал, что знает своих маленьких сестер как себя самого, предвидит все поступки, на какие они были способны, понимает их чувства. Поэтому он никак не ожидал увидеть сверкавшую в их глазах ненависть.

Нежное лицо Саломы было искажено гримасой безумия. Она походила на свою мать в приступе ярости. Но не угроза побоев или домашнего ареста читалась в ее взгляде, а желание убить. Лукреция, более страстная спорщица из них двоих, которая иногда также не боялась выступить против Адриана, теперь смотрела на него насмешливо и презрительно. На ее лице застыла дьявольская маска, она слилась с ее собственными чертами. Лукреция оскалила зубы, из ее рта вытекала слюна. Тонкая струйка крови бежала у нее по лбу, так как Салома вырвала клок ее волос.

Попытка Адриана оторвать девочек друг от друга наконец увенчалась успехом. Вместо этого они в молчаливом согласии бросились теперь на своего брата. Прежде чем Адриан успел оказать сопротивление, он уже почувствовал, что ногти Лукреции оставили глубокие борозды у него на щеке.

Салома ударила его сначала по ноге, затем по спине. Он уклонился от второго удара, одновременно пытаясь удерживать на расстоянии Лукрецию. Напрасно он кричал на девочек. Как голодные хищные кошки, они цеплялись за него, щелкали зубами и пытались выцарапать глаза.

Он неловко повернулся и под их натиском упал навзничь. На него тотчас же накинулись обе фурии. Он почувствовал, что у него лопнуло веко, когда Салома с размаха ударила по нему своим маленьким кулачком. Адриан закричал от боли и со всей силы отбросил ее от себя. Девочка отлетела, ударилась затылком о стопку камней и потеряла сознание.

Лукрецию никак не тронула участь сестры. Правой рукой она вцепилась в ухо Адриана и рванула его на себя. Ему ничего не оставалось, кроме как схватить ее за длинные волосы и оттащить назад. Ее челюсти сомкнулись у него на руке, тем не менее ему все же удалось оторвать ее от себя. Она тоже упала на камни, но, в отличие от сестры, сознание потеряла ненадолго. Между тем Салома постепенно приходила в себя. Ее веки задрожали, руки сжались в кулаки.

Он должен спасаться бегством. Девочки были всего лишь детьми, но он не мог справиться сразу с двумя. Вместе они были сильнее, тем более когда ярость обуревала их. Он никогда не смог бы причинить серьезного вреда ни одной из девочек — он не желал беспамятства Саломы, в то время как близнецы действовали без тени сомнения. Они желали его смерти. Если бы это было возможно, он запер бы их по отдельности, чтобы они не покалечили друг друга. Сейчас ему оставалось только бегство. Вероятно, они будут его преследовать, зато не смогут драться между собой.

Он оттолкнул Лукрецию так, что она упала на пол, затем повернулся и бросился бежать по чердаку южного крыла. Вследствие своей глухоты он не мог слышать звуки их шагов. Он был быстрее, чем они, по крайней мере, ему так казалось.

Вскоре он достиг двери склада и побежал по коридору, в котором размещались комнаты слуг, к лестнице. Только когда он достиг ее ступеней, он быстро оглянулся. Лукреция в этот момент показалась из-за угла в конце перехода, следом за ней бежала Салома. Потеки крови на лице Лукреции выглядели как примитивная раскраска туземцев.

Адриан ринулся вниз по лестнице, спешно раздумывая, закрыть ли внизу дверь. Он решил не делать этого, так как девочки тогда наверняка снова нападут друг на друга. Пока они охотились за ним, этого можно было не опасаться.

Если бы только он смог их разделить! Он бежал по коридорам второго этажа, мимо немногих еще горящих масляных ламп, всей душой надеясь, что маленькие чудовища не вздумают поджечь дом. Их ярость, казалось, распространялась только на людей, а на все остальное они не обращали внимания. Даже Селкирк не сделал тогда попытки разрушить дом.

Задыхаясь, Адриан перепрыгивал через несколько ступеней. Он бежал вниз, на первый этаж. Он многое отдал бы за то, чтобы узнать, где в настоящий момент находилась его мать. Была ли она еще в музыкальной комнате, у трупа своего мужа? Или она бродила пустыми помещениями в поисках Адриана или Йоханнеса — кого-нибудь, кто мог бы стать новой жертвой ее страсти к убийству? Мысль о швейцаре жаром пронзила его тело. Инстинктивно он бросился к кухне, чтобы проверить, выстояла ли дверь кладовой против ударов сана.

Когда он ворвался в кухню, он увидел свою мать, которая лежала, крича, на полу, и Йоханнеса, наносившего ей удары окровавленным ножом; швейцар стоял, наклонившись над Мадлен, спиной к Адриану. Дверь кладовой была разбита в щепки и напоминала деревянную пасть акулы.

Адриан не раздумывал. Он схватил со стойки один из резаков и воткнул его швейцару в затылок. Хилое тело Йоханнеса застыло, его нож выпал из руки. Затем он мешком свалился в сторону.

Адриан застыл. То, что он убил человека — а это оказалось так легко сделать, так невероятно легко! — медленно доходило до его сознания. Он не знал, сколько раз Йоханнес воткнул нож в тело матери. Он увидел две раны на ее плече, еще одну — на предплечье. Ее рубашка была в крови, но нож, кажется, не попал ни в грудь, ни в живот. Ее неподвижный взгляд был направлен на него, рот беззвучно открывался и закрывался, как будто она была в шоке; говорила она невнятно.

Он оттолкнул дергающегося в судорогах швейцара и склонился над ней. Адриан опасался нападения, но в настоящий момент, кажется, она испытывала слишком сильную боль. И все же в ее глазах тлела искра ненависти. Адриан не сомневался: она убьет его, как только сможет.

Он поспешно вскочил и запер дверь кухни изнутри на засов. Сдернув ливрею с трупа швейцара и отрезав от нее рукава окровавленным ножом, он наскоро перевязал ими раны матери. Затем он поднял ее с пола и понес через пекарню, затем по переходу, в котором располагались основные кладовые. Он принес Мадлен в молочную кладовую, рассчитывая на то, что там не было никакого острого крюка или ножа, и положил ее на один из столов, затем, бросив последний взгляд на раненую, покинул помещение. Он вытащил ключ из замка и запер дверь снаружи.