Сборник "Прометей"

Осторожно, стараясь не производить ни малейшего шума, Танаев потянулся к висящей на соседней ветке котомке. Достал арбалет и взвел тетиву.

Ее звонкий щелчок разорвал окружавшую его немую тишину и прозвучал, словно пушечный выстрел. Однако существо не сдвинулось с места и позволило ему навести арбалет в самый центр своего округлого тела.

Ночное зрение Танаева позволяло четко видеть вырез прицела. Тетива звонко щелкнула во второй раз, посылая в ночной полумрак тяжелый арбалетный болт, способный пробить череп пещерного медведя.

Звонкий тупой звук возвестил о том, что стрела врезалась в камень. Очертания существа не изменились... Каменный сук. Просто каменный сук необычной формы — воображение сыграло с ним подлую шутку.

Он вновь попытался заснуть, и, кажется, через какое-то время ему это удалось, впрочем, он тут же проснулся в полной уверенности, что сна не было и в помине. Лишь гигантская планета слегка изменила свое положение на небосклоне, и, судя по этому, он все-таки заснул и проспал не меньше часа... Так что же разбудило его на этот раз? Ведь что-то было... Похоже, всего лишь ощущение, странное, однако, ощущение! Уверенность в том, что он куда-то опаздывает...

Он развязал пояс, которым привязал себя к дереву, чтобы не свалиться во сне, и спустился вниз. Толком не понимая, для чего он это делает. Лес переполняли ночные тени деревьев. Тени, которых он никогда не видел. Неверные, колеблющиеся тени... «Тени каменных деревьев не могут колебаться! — попытался он успокоить себя. — Все это происходит во сне!» Но ощущение надвигающейся беды нарастало, и он понимал, что оно как-то связано со временем, с тем, что он опаздывает неизвестно куда...

Он обругал себя последними словами, стукнул кулаком по каменному стволу и, ощутив резкую боль, убедился в том, что не спит. Необходимо вернуть себе ясность мышления. Куда можно опаздывать в мертвом каменном лесу, переполненном непроходимыми ловушками? Зачем он вообще спустился с дерева? Сюда, вниз, где с каждого дерева, из-за каждой ветки за ним следили невидимые, злобные глаза... Он должен вернуться в свое безопасное гнездышко на дереве и вновь попытаться уснуть... Но если это сделать, то уже не удастся ничего исправить... Поезд времени отправится от своей конечной станции, а он навсегда останется на пустом перроне.

Он побежал, с трудом разбирая дорогу и в кровь разбивая ноги о невидимые в полутьме куски лавы.

Густые заросли, преграждавшие ему дорогу вечером, куда-то исчезли, а почва под ногами стала ровнее. Он спустился с холма на большую поляну, замеченную еще вечером, когда искал себе убежище на ночь.

Тогда эта поляна не понравилась ему тем, что была окружена плотным кольцом каменного леса. И теперь этот лес вновь стал перед ним непроходимой стеной, заставив остановиться и обернуться.

В этот момент облако, закрывавшее Сатурн, развеялось, и яркий, синеватый, нереальный свет планеты залил поляну, очистил ее от шевелящихся теней деревьев и высветил в центре открытого пространства нечто, похожее на железнодорожную станцию...

Он даже не удивился, потому что подсознательно ожидал увидеть что-то подобное. Пустая железнодорожная станция, со сверкающими рельсами, исчезавшими через два метра за концом перрона, и ушедший по ним без него поезд. Поезд, на который он все-таки опоздал...

Он подошел к перронной скамейке, накрытой легким козырьком от дождей, которых здесь не бывает. На лавовом песке сверкал стометровый отрезок железнодорожного полотна, не имевший ни конца, ни начала. Вид этого полотна отозвался у него в голове тупой болью.

Разные бывают опоздания. Бывают такие, которые можно исправить. Догнать убежавшие от нас события, заставить их вернуться в исходную точку и начать все сначала. Но бывают безвозвратные опоздания. Это было именно таким. Он слишком долго раздумывал, слишком долго сопротивлялся своему безошибочному чутью, и вот теперь он опоздал, поезд ушел без него. Куда? Скорее всего, в будущее, в то будущее, в которое он уже никогда не сумеет попасть. Почему-то не было ни малейшего сомнения в реальности происходящего и в существовании этой неправдоподобной станции.

Танаев встал со скамейки и взглянул на доску, висевшую над ней. На таких досках обычно вывешивают расписание, но расписания там не было. Зато висел криво прикрепленный булавкой листок с крупно написанной от руки строчкой: «Последний поезд ушел». Это он давно понял и без всякой подсказки.

Спешить теперь было некуда. Наступило незнакомое Танаеву ощущение полного опустошения. Он вновь опустился на скамейку и сидел, обхватив голову руками. Поэтому не сразу услышал скрип деревянных колес по песку и стук лошадиных копыт.

А когда вскинул голову, напротив перрона стояла карета, запряженная парой вороных.

Танаев не сразу рассмотрел лошадей, потому что его внимание отвлекла фигура кучера, одетого так, словно он только что сошел со старинной рождественской открытки.

Длиннополый кафтан розового цвета с золотой оторочкой, почему-то изрядно потертый и залатанный в нескольких местах. Да и сама карета производила впечатление развалюхи. Обода колес треснули и в нескольких местах были перевязаны веревкой, а корпус кареты, некогда покрытый кожей, давно расстался с большей ее частью, и то, что еще оставалось, висело на нем длинными лохмотьями.

— Вас подвезти, молодой господин? — вежливо осведомился возница, приподнимая в знак приветствия свое форменное кепи.

— Подвезти? Но куда?

— Куда пожелаете. Плата стандартная.

— Здесь останавливался поезд? — в свою очередь, спросил Танаев.

— Ночью здесь много чего бывает. Так вы едете? А то я спешу!

Только сейчас Танаев взглянул на лошадей. Два вороных жеребца тоже показались ему сошедшими с картинки. Только с другой картинки.

Аккуратно расчесанные гривы, лоснящаяся шкура, ни одного пятнышка. Золотые или позолоченные уздечки почему-то свободно болтались у них под мордами, а из ноздрей поднимался пар... Это при здешней-то жаре! На секунду ему даже показалось, что он приметил в клубах этого пара едва заметные искорки.

Не сводя глаз с коней, он решительно направился к карете, распахнул дверцу и заглянул внутрь. Узкий длинный ящик, занимавший половину пространства, не оставил никаких сомнений в истинном назначении этого экипажа.

— Так какова плата? — спросил он возницу.

— Ну, это не я решаю. У каждого она своя. — Казалось, возница искренне огорчился тем, что не может ответить на вопрос потенциального пассажира.

— Но у меня нет денег! — заявил Танаев, на всякий случай обследовав свои карманы.

— Здесь платят не деньгами.

— Чем же тогда?

— Иногда жизнью. Иногда неосуществленными желаниями, иногда потерей друзей. Как кому повезет.

— А что будет, если я откажусь?

— Останетесь на этом перроне. Может быть, навсегда. Другого транспорта уже не будет.

— А вы не думаете, что ваш катафалк отправится прямиком на кладбище? Чей это гроб?

— Это не катафалк! — обиженно вскинулся возница. — Внутри пустой ящик. Так, на всякий случай. Мои пассажиры слишком часто выбирают маршрут, который приводит именно туда, куда вы сказали. Не сразу, разумеется. Сначала мы посещаем выбранные ими места, а затем...

Не дослушав, Танаев решительно распахнул дверцу и втиснулся между стенкой кареты и «пустым ящиком». Возница щелкнул вожжами, кони всхрапнули и сразу же рванули с бешеной скоростью.

Навигатор еще успел подумать о том, что впереди стена непроходимого леса без всякого намека на дорогу. Буквально через минуту карета должна была врезаться в каменные деревья.

ГЛАВА 46

Удара не последовало. Стук копыт неожиданно стих, тряска исчезла, и, выглянув в узкое зарешеченное окошко, Танаев увидел под собой вершины могучих деревьев.

Карета, словно самолет, только что оторвавшийся от взлетной полосы, медленно набирала высоту.

Колеса ее бешено вращались, словно следуя по колее невидимой небесной дороги, да и кони выбрасывали копыта и перебирали ими хоть и беззвучно, но в стремительном темпе, а клубы дыма, вырывавшиеся у них из ноздрей, превратились в туманную дорожку, тянувшуюся от самой земли.