Страница 75 из 77
Кречет неспешно поднялся, распрямился во весь рост. Хрящи в спине затрещали, словно кистеперая рыба превращалась в человека. Из полированной поверхности стола смотрела угрюмая опухшая харя. Скажи, от бессонницы, кивнут, но про себя всякий подумает: с перепоя мается президент. Ишь, дорвался до власти. Теперь баб гребет, жрет от пуза, по сто бочек коньяка за ночь выжирает... Скоты. По себе меряют.
– Утопающий хватается за соломинку, – ответил он загадочно.
Коган кивнул, он знал, что утопающий схватится и за гадюку, но по президенту выходило, что утопает вовсе не он, не Россия, а эти финансисты Международного фонда? Или даже те, кто за ними стоит?
Марина вошла без стука, как входила всегда, сказала негромко:
– Господин президент...
Кречет дернулся:
– Что стряслось?
– Машина ждет. Прикажете задержать самолет?
– Нет, иду, – ответил он сердито. – Еще и ты со своими шуточками! Не подкрадывайся так. Когда-нибудь застрелю ненароком.
Коган окинул его оценивающим взором. Что-то президент нервничает так, что подпрыгивает при каждом шорохе.
Мирошниченко торопливо подбежал к Кречету:
– Только одну минутку! Только одну!
– Давай, – бросил Кречет нетерпеливо. Он бросил быстрый взгляд на часы, поморщился. – Только без своих преамбул!
Мирошниченко выпалил:
– Нужно создать партию молодых мусульман! А что? Я готов ее возглавить. Приму ислам, то да се... Понятно, будут выборы, но если поработать, то выбирают все-таки того, кто все начал. Да и в партбюро... или просто, бюро, выбирают членов инициативной группы. Можно назвать к примеру: "Молодая Россия! Или «Россия молодая».
В кабинете наступило ошарашенное молчание, ибо Мирошниченко говорил без улыбки, он вообще никогда не улыбался, придавленный нелегкой обязанностью верно информировать общественность о жизни и деятельности т а к о г о президента.
Кречет оглядел его критически:
– А что?.. Бороду отпустишь... как, растет?.. А то больно белобрысый, не видно. Чем бреешься?.. А вообще-то, когда зеленую повязку оденешь, будет смотреться неплохо. Все девки за тобой побегут...
Мирошниченко сказал, подбодренный:
– Только надо для начала деньжат подкинуть! На проведение съезда, аренду помещения...
Но Кречет уже в дверях отмахнулся, указал на Когана, исчез за дверью.
Нет, был еще один момент до его отлета. Я вышел в библиотеку, что в соседнем здании, Кречет как раз садился в машину. Опять без охраны, чудовищно беспечный, словно та великая миссия, которую взвалил на плечи, должна охранять его сама.
– Господин президент, – сказал я, – на дорожку вам один штришок из истории.
Он остановился, держась за дверцу машины. По виду его понял, что мыслями он уже среди ревущих танков.
– Их истории России?
– Нет, Чечни.
Он передернулся, сделал движение сесть в машину, но я бросил коротко, и он остановился:
– Чечня была христианской. Православной! Вы не знали?.. Тихой такой, богобоязненной. Но где-то лет двести тому... нет, меньше, чеченцы решились сменить православие на ислам. И вот мы имеем дело с народом, у которого характер изменился тоже... В какую сторону, знаете.
Итак, Кречет отбыл на маневры, где-то под Пермью, там ровные, как танкодромы, места, по сибирски просторные, а вокруг леса – залог секретности. Уже на следующее утро я заметил охрану. Была и раньше, но сейчас заметил даже я, привыкший замечать только сдвиги в сознании отдельных народов, и групп населения, не мельче чем сотня-другая миллионов.
Хрюка была счастлива, потому что то один прохожий, то другой, отзывались на ее призыв поиграть, это были крепкие мужчины, и хотя один был одет как банкир, а другой как панк-рокер, но все выглядели как опровержение расхожей глупости, что банкиры толстые, а панки – хилые наркоманы.
Когда мы с Хрюкой возвращались, машина Кречета уже стояла у подъезда. Мирошник чуть опустил стекло, помахал мне рукой. Я показал жестами, что сейчас отведу своего страшного зверя, налью воды и сразу вернусь. Видно было, как он развел руками, мол, не торопитесь, вы ж люди творческие, особые, вам законы или уставы не писаны, вы можете и задержаться, если вдруг идея забрезжит или муза позвонит...
Конечно, даже если бы пришла гениальная идея, я все равно бы не сел за работу, если меня ждет машина. То ли синдром бедности, то ли чрезмерная вежливость, но я быстро затолкал Хрюку в квартиру и тут же вернулся к лифту.
Мирошник развел руками:
– Я не думал, что ученые поворачиваются быстрее каскадеров!
Доехали без приключений, у входа через Боровицкую пропуск проверили очень тщательно, дальше Мирошник гнал машину, насвистывая. Ни прохожих, ни машин, Кремль для зевак закрыт, везде правительственная тишина и чистота, только у самого здания, где мы заседаем, остановилась бетономешалка, рабочие сбрасывали на асфальт желтую тяжелую кашу, двое спешно огораживали изящными заборчиками. Все суетились преувеличенно быстро, старательно, все-таки для правительства стараются, надо бы на лапу премию кинуть...
Мирошник скривился, машина дернулась и свернула за здание ко второму входу, что в древние века был для челяди и опричников. Сейчас там тоже мрамор, блеск, только место тесное, но что есть советники президента, как не челядь в старом понимании?
Вечером, собираясь уезжать, я открыл дверцу, ноут-бук держал бережно, дабы не стукнуть о бронированную дверцу, вряд ли он такой же бронированный, как эта дверца... и не сразу заметил мелькнувшие тени. Могучие руки как железными тисками сдавили плечи, я очутился в машине, тут же салон наполнился жаркими сильными телами. Мирошник хрипел, схваченный сзади за горло. Суровый голос произнес так, словно клацал затвором:
– Все, уезжаем. Сделаешь неверное движение, Кречет недосчитается одного советника.
Мирошник сопел ненавидяще, но взгляд его в мою сторону показал, что если президент и готов расстаться с кем-то из помощников, то не с этим, и не таким образом.
– Куда ехать? – пробурчал он угрюмо.
– Выезжай из Кремля... Прямо через Боровицкие. И не пытайся подавать эти дурацкие знаки! Вокруг наши люди. И у входа, и даже охраняют ворота.
Машина двигалась медленно, Мирошник тяжело дышал, ему тоже в бок уперлось дуло пистолета, как и в мой. А может это был не пистолет, ствол вроде бы слишком длинный и толстый.
На выезде из Кремля человек, что сидел сзади, что-то бросил часовому. Тот вытянулся и взял под козырек. Его тяжелый взгляд ненавидяще прокатился по мне, как бульдозер по выставке в Измайловском. Мирошник угрюмо вел машину. Он тоже понял, что охрана ворот на стороне заговорщиков, ехал мрачный, брови сдвинулись на переносице. На его честном лице было написано крупными буквами, что он собирается как-то драться, спасать меня, дать себя убить, но не дать тем торжествовать победу над живым...
Голос сзади произнес:
– Как видите, все эти ухищрения с охраной зряшные. У нас слишком длинные руки. Ваш Кречет одинок! А наши люди везде.
– Кречета вам не достать, – сказал я.
Голос сказал довольно:
– Вот и хорошо, что на маневрах! Завтра соберется Государственная Дума, президента объявят низложенным.
– У него армия...
– Кречет не так крут и свиреп, как старается выглядеть. И каким подает себя на людях. На самом деле он не выступит против Думы, ибо это гражданская война. Он заскрипит зубами, но... поражение примет.
Я сам едва не заскрипел зубами, ибо этот мерзавец прав. Кречет не станет проливать кровь обманутых людей, даже если они его потащат на виселицу.
– Мы все знаем, что такое поражение для Кречета, – сказал я.
– Пуля в лоб, – согласился он. – По крайней мере наши руки будут чистыми. Он сам обещал пустить пулю в лоб.
– Но пистолет будет в вашей руке.
– Разве Россия не дороже?
Я промолчал, ответ очевиден, а машина вылетела на автостраду и неслась, нагло включив мигалку. Вперед выехала еще одна, расчищая дорогу и как бы принимая на себя удар, тоже с мигалкой, огромная и мощная, почему такие называют легковыми?