Страница 59 из 77
Коломиец хлопал глазами, но обиды на его лице не было. Он министр культуры, ему в политике ошибаться можно, да и вообще, как я заметил, он был человек не обидчивый, а свои ошибки признавал сразу и охотно. А Краснохарев, который больше политик, чем культурник, подвигался, сказал задумчиво:
– Из этого можно сделал вывод неоднозначный...
– Ну-ну?
– Мы подорвались, когда расширились до безобразия, это понятно теперь. Хотя можно было спросить у китайцев, мы с ними дружили.
Коломиец сказал, ничуть не обескураженный:
– А еще лучше у хеттов, римлян, македонцев...
– Верно, – сказал Краснохарев веско, – но мы задним умом крепки. Однако подорвется и тот, кто напирает на наши границы. Верно, Филин Сычевич?
Но Забайкалов уже набрасывал очередной текст секретного договора, а на недоумков, которые мыслят на уровне нормального человека, просто не обращал внимания.
Громко и очень настойчиво зазвонил красный телефон. Все начали оглядываться друг на друга, тогда Краснохарев, как самый старший, поднял трубку:
– Алло?
– Степан Викторович, – послышался в напряженной тишине командный голос, – как идет работа?
– Продвигаемся, – ответил Краснохарев осторожно, – вот Коган интересуется, какую ветвь принимать, шиитскую или суннитскую?
Голос произнес с неодобрением:
– Когану только бы раскол внести... Ислам был един, пока один еврей... запамятовал его имя, нарочно принял ислам, придумал муннитизм... правильно я назвал?.. и тем самым расколол исламский мир так, что начались драчки между собой и сразу прекратили победное наступление по всему миру... С этим определимся попозже. Для исламского мира важнее, чтобы пала еще одна твердыня христианского мира, чем то, кто построит мечеть первым. Думаю, у нас будут представлены те и другие. И править легче, когда они не вместе... Между прочим, сунниты и шииты как бы ни враждовали, но это грызня собак в стае. Когда же появляется христианский волк, то все псы дружно бросаются на волка.
В тишине щелкнуло, Краснохарев некоторое время почтительно держал трубку возле уха, потом положил с великой осторожностью. Когда массивно повернулся к нам, взгляд был полон государственной строгости, а мне почудилась в нем строгость аятоллы.
Кречет явился взвинченный, как после короткого, но злого боя на ринге. Краснохарев почтительно положил перед ним список:
– Вот ряд товарищей, которых можно рекомендовать... по тем критериям, как вы хотели. В коррупции незамечены...
Кречет быстро просмотрел, против некоторых фамилий ставил галочку или знак вопроса, против других два или даже три. Иные вычеркивал решительно и жестко.
Мирошниченко неслышно скользнул в кабинет, положил справа от президента стопку с бумагами. Почтительно ждал, пока президент наложит визу, заглядывал через плечо:
– А почему не привлечь этого... ну, героя, который бомбил афганских повстанцев из своего суперсовременного самолета... не глядя, с высоты десять тысяч метров!.. да и то ухитрился дать себя сбить? Все-таки звезду Героя не снимает...
– А, этот... – пробурчал Кречет, он наконец заметил бумаги, пальцем проверил их толщину, вздохнул, его рука быстро забегала, оставляя подпись, но я видел с какой скоростью его глаза сканируют текст. – Который политик? Человек бы, а тем более – профессиональный военный, после той неудачи с обороной Белого Дома пустил бы себе пулю в лоб. Зато сохранил бы уважение. А так... он тут такое разведет! И по судам затаскает. Нет, он уже себя показал. Да и цену той звезды они оба... он да Брежнев... снизили, скажем так.
Мирошник одним глазом заглядывал в список:
– А вот этот... третий снизу? Он силен.
Кречет брезгливо качнул головой:
– Нет, этот подонок не подойдет. Хотя как политик, хорош. Умен, изворотлив, умет говорить, по трупам близких пройдет и бровью не поведет... Лучше бы, конечно, этого... как его, ну, внука того мужика, что Польшу делил с Гитлером, а потом начинал войну. Он всегда стоял на парадах возле Сталина по правую руку. Или по левую. Словом, рядом. Этот не то, что псевдоним, даже фамилию знаменитого деда не взял! Хотя это помогло бы в карьере... Сам всего добивается, подлец! Чистюля. Но к нам сам не пойдет, респектабельность бережет.
Мирошниченко оглядел себя с недоумением, весь от Кардена, Версаччи и еще других престижных фирм, хоть вместо манекена за стекло витрины:
– А чем мы не... Ну, вы понятно, будто под мостом ночевали, но есть же здесь и приличные люди!
– Репутация у меня не та, – объяснил Кречет с улыбкой. – А теперь, значит, и у вас подмочена. Склонность к авантюрам наличествует уже в том, что со мной якшаетесь.
К ним прислушивались, Забайкалов от своего стола прогудел глубокомысленно:
– Это сейчас. А другие ломают голову, не проявили ли мы прозорливость, поставив все на такого черного коня.
– Почему коня? – удивился Кречет.
– Не могу же президента назвать лошадкой, да еще темной?.. – объяснил Забайкалов. – Тут, знаете ли, разные ассоциации возникнут даже у не футуролога. А конем в самый раз.
Кречет сказал понимающе:
– Мол, на таком пахать и пахать? А он в президенты пролез? Ладно, я вам всем припомню... Итак, что у нас с главной операцией?
– Церковь собирается устроить грандиознейший из праздников, сказал Коломиец осторожно. – По поводу двух тысяч лет со дня рождения Христа...
– Праздник, – недобро улыбнулся Кречет, – мы все в дерьме по уши, а им – праздник! Страна голодает, а они фейерверки будут пускать... Ну с кадилами, они у них вместо щутих. Паству свою благословлять... Черт, само слово-то какое оскорбительное: паства!.. Стадо, которое пасут. Поп – это пастух, пастырь по-ихнему, а мы – овцы, агнцы. Что хошь с нами делай... А это что?.. А, сводка о... Что за черт! Цифры верные?
– Перепроверено, – поклялся Мирошниченко.
– Хорошо, – произнес Кречет с угрозой, – забегали!.. Вот и говори, что все зависит от общественной формации, а от личности – ничего. Стоило только по стране узнать результаты выборов, так производительность труда увеличилась почти в полтора раза!.. А в министерствах и прочих шарашкиных конторах – впятеро. Мичуринцы!
– Страх – тоже двигатель экономики?
– По крайней мере ворье приструнит. Настоящих воров это не остановит, но присмиреют любители тащить чужое, чувствуя безнаказанность. А таких у нас девяносто девять процентов.
Забайкалов пересел за стол к президенту, слушал, сказал рокочущим баском:
– Господин президент, на мой взгляд, все еще недостаточно говорится о целях НАТО. Рекламу женских прокладок за день вижу раз двенадцать, а выступление наших пропагандистов... скажем так, разъяснения, услышал только однажды. А очень важно твердить, что если в средние века войны еще могли начинаться за идею, за веру, за отвоевание Гроба Господня, то в практичный двадцатый век воевали только по причинам экономическим. Нужна территория, нужна нефть, нужны природные богатства других стран... Россия – самая богатая природными ресурсами страна в мире. У нас самая громадная территория. Нефти больше, чем в арабских странах, золота и алмазов больше, чем в ЮАР, леса... да ладно, сами знаете!.. А под боком голая Европа, где нет ни одного дерева, которое росло бы само по себе, не было посажено человеком. И где уже давно нет ни угля, ни нефти, ни черта нет. А вот Европа посматривает на наши земли голодными глазами, Америка же подзуживает, поддерживает деньгами, войсками, сколачивает военный союз и спешно, пользуясь нашим временным упадком, спешно продвигает свои армии к нашим границам. Это надо твердить, твердить!
– Я прослежу сам, – пообещал Кречет.
– Господин президент, стоит упомянуть про уверения НАТО не нападать на Россию. Понятно, что намерения и интересы здесь расходятся. И тоже понятно, чему НАТОвцы отдадут предпочтение: обещанию не нападать или все же жажде захватить наши богатства.
– Спасибо, – кивнул Кречет. – Их обещание не нападать слишком напоминает мне нашу молодость, когда постепенно раздеваешь какую и все твердишь, что ей нечего опасаться, что не трону, что это просто так... Уже совсем разденешь, а все успокаиваешь, что не трону, мол...