Тарра. Граница бури

Моряки толпились на шканцах и на юте, держась за протянутые леера. Отсиживаться в темноте нижней палубе, вздрагивая от ударов и гадая, что же творится наверху, не хотел никто… Люди то и дело поглядывали на капитана, а он, казалось знавший о море все, ничего не понимал.

Стемнело и вновь рассвело, а непогода и не думала стихать. Самым же мерзким было то, что даже сквозь пелену дождя Рене видел, что горизонт чист. Проклятая туча висела именно и только над кораблем. Счастливчик благодарил судьбу за то, что глаза других моряков отчего-то уступают его собственным и не могут разглядеть сверкающее солнечное кольцо на границе бури.

Будь на месте Рене кто-нибудь поблагочестивей, он бы решил, что Триединому надоело терпеть его выходки и странный шквал — кара перешедшему Запретную черту святотатцу, Счастливчик клирикам никогда не верил, а что до Триединого… Рене допускал, что Господь где-то да существует, но верить в то, что Он озабочен подсчетами людских грехов и грешков и мелочной местью смертным, маринер отказывался. Странные легенды, передаваемые маринерами и атэвами из уст в уста, походили на истину куда больше.

Аррой помнил, что где-то в этих краях лежат таинственные Острова Золотых Пчел, называемые также Берегом Алых Роз и Золотыми берегами. Там дно ручьев выстилают сапфиры и аметисты, в водах лагун спят раковины с огромными черными жемчужинами, а над вечноцветущими розами реют золотые пчелы и похожие на диковинные цветы бабочки. В мире нет места прекраснее, но добраться туда невозможно, потому что волшебный край стерегут девять раз по семь ветров, отбрасывающих смельчаков назад. Счастливчик ветров не боялся, и влекли его не золото и жемчуга, хотя он от них и не отказывался, а дорога к мечте. Он искал Золотые берега и находил острова, населенные наивными смуглыми людьми в юбочках из травы. Пряно пахли живущие одну ночь цветы, маленькие женщины протягивали белоснежные раковины, над головой проносились похожие на ожившие драгоценности птицы; попадалось и золото, и жемчуга, но все это было не то… Рене начинал склоняться к тому, что Острова Золотых Пчел — выдумка, приукрашенный рассказ об Островах Великой Черепахи или атолле Двойной Горы, и все же продолжал поиски. Странный шквал мог бы стать подтверждением легенды, отгоняй он «Созвездие» назад, а их волокло вперед, в неизвестность.

«Созвездие» держалось, то взлетая на волны, то срываясь вниз, в страшные мертвые провалы между водяными чудовищами. Судно скрипело, словно просило пощады. Двух шлюпок как не бывало, борта в нескольких местах были проломлены, но мачты из корбутских сосен стояли. Происходящее угнетало. Хмурые лица и недоуменные взгляды, которыми обменивались моряки, говорили о том, что и они ничего не понимают. Буря, казалось, обладала собственной злой волей, и противопоставить ей было нечего.

Время тянулось, ничего не менялось, и Рене стал поочередно загонять людей на отдых. Когда Риман Гоул, проспав свои три часа, вернулся на палубу, капитан, изнемогая от усталости, все же спустился к себе и провалился в глухой тяжелый сон. Сколько ему удалось проспать, он так и не узнал, разбуженный криком колотящего в дверь матроса.

Аррой бросился наверх и увидел смерть. Сзади море с однообразным шумом катило темные волны, впереди же вода кипела вокруг подводной гряды. Окруженные грозными бурунами каменные клыки торчали так близко друг от друга, что было немыслимым провести между ними не только корабль, но самую утлую лодчонку. Ни отвернуть, ни бросить якорь не успели. Раздался зловещий треск, и «Созвездие» забилось на камнях…

Последующие часы превратились в сплошной кошмар. Отчаянный скрип мачт, грохот волн, скрежет днища о камни и что-то еще, заставлявшее ненавидеть, а значит, бороться.

Как долго продолжалась агония, Рене не знал, но для эландцев стоять до конца было делом чести, к тому же полоса рифов могла быть предвестником какого-то острова. Паники не было. Маринеры знают, что, уходя в море, они рано или поздно не вернутся. Этот миг настал, что ж, его встретят достойно. Спустить уцелевшие шлюпки в их положении и при таком ветре было почти невозможно, но им это удалось, хотя и шлюпок, и людей на корабле заметно поубавилось. Рене, как водится, должен был покинуть корабль последним, но не успел. Огромная черная волна ударила в правый борт, одна из мачт наконец не выдержала и рухнула. Вторая волна, еще выше и злее, увенчанная клубящимся гребнем, подхватила капитана и швырнула в воду. Ему удалось выплыть, но почти сразу же его сильно ударил какой-то обломок. Чувствуя, что ранен, и ранен серьезно, Рене ухитрился привязаться к обломку той самой мачты и потерял сознание.

Что случилось дальше, Счастливчик не помнил. Он пришел в себя в шелковой палатке, сквозь золотистую ткань которой просвечивало солнце. Над ним склонялось лицо столь совершенное, что Аррой в первый и последний раз чуть не уверовал в Триединого и его Вестников.

Незнакомец что-то сказал, Рене не понял ни слова. Голова раскалывалась от боли, лик наверху то появлялся, то исчезал. Маринер попытался спросить об остальных, но разбитые губы слушаться не желали. Затем на лоб ему легла чья-то прохладная рука, женский голос произнес странные властные слова, и Рене смог поднять глаза. Чтобы увидеть женщину с прекрасным, но бесконечно чужим лицом. Она внимательно, но равнодушно смотрела ему в глаза, этот взгляд потом долго его преследовал… Красавица что-то сказала, в ответ раздался второй голос, молодой, взволнованный, явно принадлежащий мужчине. Женщина возразила — резко и повелительно. Юноша разразился длинной тирадой. Вновь нахлынула боль, и Рене провалился в небытие.

Когда он очнулся, рядом никого не было. Боль осталась при нем, но ее можно было вытерпеть. Маринер попробовал сесть, и это ему удалось. Его руки покрывали черно-лиловые кровоподтеки, значит, со времени крушения прошло несколько дней. Маринер оглядел небольшую, удивительно красивую комнату с полукруглым потолком и доходящим до самого пола окном во всю стену. Вдоль стены шел низкий диван, чем-то смахивающий на атэвский, обитый переливчатой синей тканью в тон длинным занавесям и пологу кровати. Пол покрывала изысканная бело-синяя мозаика, с потолка свешивался изящный светильник в виде грозди цветов. К кровати заботливо придвинули низкий столик, на котором стоял прозрачный кубок с каким-то тонко пахнущим напитком и лежало тщательно сложенное синее одеяние. Рене развернул его и присвистнул: ни в Арции, ни у атэвов — нигде, куда его заносила прихотливая судьба, мужчины не носили ничего подобного.

Кое-как одевшись, Счастливчик подошел к висевшему на стене зеркалу в серебряной раме и увидел совершенно седого незнакомца с неправдоподобно огромными голубыми глазами на исхудавшем лице…

— Что с тобой? — От неожиданности адмирал вздрогнул и вернулся в настоящее — Герика в наспех зашнурованном платье стояла рядом.

— Ничего, — он ласково коснулся теплой щеки, — просто я вспоминал то, что лучше не вспоминать…

Глава 3

2231 год от В. И. 20-й день месяца Лебедя — 27-й день месяца Дракона

Арцийская Фронтера. Замок Беломостье

Серое море. Лунные острова

Люди в чем-то сродни кошкам, они привязываются к месту. По крайней мере Рыгор Зимный, став герцогом Фронтерским, не мыслил себя вне Белого Моста. Пусть село сгорело, руки и головы у фронтерцев остались, арги и ауры нашлись у предателей, а хорошего дерева в пуще завались. Места, по которым прошлась своим страшным плугом война, оживали на глазах.

Зимный по праву считался дельным войтом, но, как выяснилось, для него это был не предел. Став хозяином целого края, Рыгор не заважничал, но и вожжи из рук не выпустил, по-прежнему оставаясь атаманом для своих вояк, пусть те и вернулись к земле. Беломостец, несмотря на свалившиеся ему на голову титул и власть, остался самим собой, разве что отгрохал домину, в которой не зазорно принять хоть бы и императора. Гвенда тоже отдала должное своему новому положению, нашив прорву юбок и кофт, которые теперь лежали в сундуках, бережно переложенные сушеной лавандой. Сама же Красотка, лишившись возможности держать харчевню — герцогиня как-никак! — пропадала на просторной кухне, собственноручно готовя не только супругу и пасынкам, но и не переводившимся в «рызиденции» гостям.