Тарра. Граница бури

Дворец Анхеля Рене не нравился, особенно башня, в которой встретил смерть император-предатель, только Арция была не в том положении, чтобы строить новые резиденции, да этого бы и не поняли. Арцийцы гордились и дворцом Анхеля, и самим императором, и его с немалым искусством изваянной восковой персоной, не первую сотню лет сидевшей за письменным столом в комнате, где самого Анхеля застигла смерть. То есть возмездие.

Рене побывал там всего один раз и обосновался в противоположном крыле дворца, не воюя с победителем Пурины, но и не прячась за него. Он жил один. Геро целомудренно поселилась в Речном замке, жилище то вдовствующих императриц, то заживших своим домом наследников. Три года положенного в Арции императорского траура истекали в первый день месяца Собаки, еще три месяца требовал этикет — император не может готовиться к свадьбе, пока невеста полностью не освободилась от былых уз.

Адмирал не спорил с арцийским обычаем, он его обходил, как обходил рифы или вражеские флотилии. Это было не так уж трудно, особенно после того, как, едва не наступив на выскочившую непонятно откуда кошку, Рене стал обладателем одной из тайн дворца. Кошка юркнула за сдвинувшуюся каким-то образом панель, Рене не мог не протиснуться следом и оказался в странном мире галерей, лестниц и переходов, где обитал лишь выводок черных узкомордых кошек, впрочем, вполне дружелюбных. Первая же лестница, по которой, уступая настояниям урчащего котяры, спустился император, вела в подвал, где начинался ведущий в Речной замок ход. Вторая прогулка окончилась в предместьях, третья — в камере под крышей, где можно было укрыться самому или укрыть другого. Аррой с любопытством оглядел вещи, брошенные еще до Пурины; теперь бегство Руиса Арроя, равно как и исчезновение маршала Эжьера, выглядело не столь… неприятным. Они могли воспользоваться одним из тоннелей, но молва приписала спасение принца чуду, а маршала — Недозволенному, впрочем, тайны почивших предков эландца занимали меньше, чем Жана-Флорентина, Рене с избытком хватало императорских забот.

Когда-то Счастливчик принадлежал лишь своей мечте и «Созвездию Рыси», потом на него свалился сперва Эланд, затем — большая война и Таяна и, наконец, Мунт. Адмирал не понимал, как Годой мог хотеть такого, уцелевшие царедворцы не представляли, как этого можно не желать, а Жан-Флорентин объяснял, каким должен быть государь. По жабьему мнению, императору следовало уподобиться не только льву, но и лисе, ни в коем случае не оставаясь верным своему обещанию, если это вредит государственным интересам и если отпали причины, побудившие это обещание дать.

Рене слушал, понимал, что маленький философ во многом прав, но применять его советы не тянуло, а тоска, обычно накатывавшая, когда корабли уходили в море, вцепилась в императора мертвой хваткой. Иногда ему казалось, что Геро все понимает, но молчит, чтобы не разбередить рану еще сильнее, потом Рене приходил к выводу, что ему удается скрывать свою боль, а дни шли, складываясь в недели и месяцы.

Накатила, а затем состарилась небывало холодная для Арции зима, зазвенела капель, дни становились длиннее, а тени на подтаявшем снегу стали отливать темно-синим. Рене все чаще слышал над собой тревожно-счастливые крики возвращающихся птиц, и все его существо безнадежно рвалось на север, а потом вернулся Роман. И не один.

Они стояли у доходящего до пола окна — стройные, изысканные, до конца непонятные — и слегка улыбались. Эмзар в белом и серебряном, Клэр в осеннем золоте и Рамиэрль, вновь одетый как маринер.

Разряженные нобили, чьи вычурные туалеты внезапно потускнели, с робким любопытством смотрели на странных гостей своего странного императора, почти вбежавшего в приемную. Любопытствующие имели возможность увидеть, как его величество обнимается с Романом Ясным, но затем их безо всякой жалости выставили вон.

— Я не ожидал вас, — не стал скрывать своего удивления Рене. — Все ли в порядке в Убежище?

— Там, где ничего не может происходить, ничего и не происходит… — Эмзар почти улыбнулся. — Клэр попытался воссоздать образы Всадников Горды, и у него почти получилось… В свою очередь ответь, как империя?

— О ней можно говорить сутками, но лучше вообще не говорить.

— А Герика?

— Она будет вам рада не меньше, чем я… — Рене почти с надеждой посмотрел на владыку Лебедей. — Что-то случилось?

— Нет, — негромко сказал эльф. — Мы просто пришли с просьбой. Наше дело может ждать — месяц, год, век… Только, боюсь, если мы его отложим, то уже никогда не выполним.

— Не надо откладывать. Что я могу сделать для Светорожденных?

— То, на что мы сами не способны уже много веков. — Эмзар опустился на атэвский диван. — Ты знаешь, что после того, как ушли Светозарные и наши соплеменники, в Тарре остались мы и Лунные, которые, как считалось, пошли по темному пути. Между нами случилась война, погибли многие, не победил никто. Мы разошлись, казалось, навсегда…

— Да, — Рене все еще ничего не понимал, — Рамиэрль мне об этом говорил…

— Мы хотим найти Лунных. Время гасит самую ярую вражду. Почти никого из тех, кто помнит Войну Монстров, не осталось в живых. Даже я с трудом вспоминаю подробности… Нас мало, очень мало, мы прикованы к Тарре, зачем нам враждовать? Когда-то Луна и Лебедь любили друг друга, а в жилах Рамиэрля течет кровь Лунных королей… Кровь избранников Ангеса. Нэо, дальше говори ты.

— Рене, — голос Романа зазвенел, — помоги мне найти моих родичей. Мы знаем, что они ушли за море. Мы знаем, что ты встречал по крайней мере некоторых из них. Эландцы ходят за Запретную черту, у вас есть корабли, которых больше нет у нас. Ты знаешь, кто из капитанов рискнет пройти по твоим следам, расскажи ему, куда плыть… Поверь, это не моя прихоть; хотя положить конец нелепой и ненужной вражде — дело святое, я уверен, что Лунные знают то, что должны знать и мы!

Рене на мгновение отвернулся к окну. Когда он вновь взглянул на гостей, это был другой человек — молодой и веселый.

— Разумеется, я помогу! Есть корабль, лучший по эту сторону моря, — «Созвездие Рыси» к вашим услугам. Капитану не нужно объяснять дорогу — он ее знает.

Всем временам года Шандер Гардани предпочитал весну. Он с детства пьянел от птичьего щебета и ясной нежной зелени, а едва не лишившись всего этого навсегда, влюбился в жизнь с новой, неистовой силой. Даже боль, свившая в душе бывшего капитана «Серебряных» уютное гнездышко, и та отступала под лучами весеннего солнца. Шани не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться с башни на тонущую в метельных садах Гелань, но счастье не имеет обыкновения затягиваться.

— Монсигнор, — доложил Янек Завгородний, — пришел эркард Гелани, а с Горного тракта доносят, что посольство гоблинов прибудет к вечеру.

— Хорошо, — кивнул аюданту Гардани. День только начинался, длинный весенний день, в который нужно успеть так много. Герцог сбежал вниз под урчание влюбленных голубей и отдаленный стук клинков — на Арсенальном дворе времени зря не теряли. Шани с улыбкой шел мимо обитателей замка, занятых привычными делами, и люди радостно улыбались в ответ. Гардани и раньше любили, особенно «Серебряные» и горожанки, которых до слез трогала преданность знатнейшего магната покойной жене-простолюдинке. Воскресение Шандера из мертвых с последующим возвышением Таяна приняла не просто радостно, а с восторгом.

Людям нравилось все, что делает или говорит их новый правитель. Договор с гоблинами и тот не вызывал протестов: соседи есть соседи. Впрочем, горцы в Гелани ничего особо дурного не творили: их призвали для войны и охраны особы регента, а не для утеснения горожан, чем по большей части занимались тарскийцы и предатели из местных. Зато в разбившей Варшани армии гоблинов хватало, так за что ж их ненавидеть добрым людям? Нет, переговоры Гардани с горными вождями никого не возмущали! Единственное, в чем подданные не поддержали Шандера, была его женитьба.

Герцогиню Гардани Гелань ненавидела и презирала, а Ланка ничего не делала, чтобы выправить положение, скорее наоборот. Она избегала показываться в городе, но прислуга не скрывала, что Илана заносчива, резка, мужу то и дело грубит, да и живет с ним розно. В укор герцогине ставили и то, что Белка осталась в Мунте. Разумеется, без мачехи тут не обошлось…