Страница 48 из 49
– …сказочник ты, Фол! – изрекаю я после долгой паузы, пройдясь туда-сюда по комнате и проведя пальцем по краю пыльного стеллажа. С дивана раздраженно всхрапывает матюгальник, но просыпаться не спешит, а на моем пальце остается серое пятно. – Ганс Христиан двухколесный. Папуас киваи. Послушать тебя, так Ерпалыч, псих старый, чуть ли не Вий местного значения! Шаман из шалмана!
– За шалман ответишь, – бурчит мой друг, развалясь в углу грудой здорового духа в здоровом теле. – И за Ерпалыча. Хорошо хоть Валько тебя не слышит. Он на «дядька Йора» мало что не молится…
– Еще лучше! – пузырьки волшебного шампанского (а точнее – Руденковского спирта на корочках) клокочут в глотке, вырываясь наружу совершенно неприличным фырканьем. Истерика у меня, что ли? – Ерпалыч-великомученик, покровитель хануриков! Что ж он себя-то самого уберечь не смог? Да и жилплощадь у красавца, хоть старое логово возьми, хоть местное… Наколдовал бы себе апартаменты, что ли?!
Вот ведь чувствую: несу чушь, откровенную ересь, да и вообще, гнусно это – человек пропал неведомо куда, может, и помер уже! – а я тут зубоскалю; но остановиться никак не получается.
Точно, истерика.
Скоро посуду бить начну.
– Идиот! – взрывается Фол, звонко щелкая хвостом, будто циркач – витым шамбарьером. – Апартаменты ему, придурку! И так уже где не надо интересоваться начали: говорят, в Дальней Срани крутой шаман объявился? Тех-ник без лицензии, без патента?! П-почему не знаем? А тебя, охломона, писаку хренова, он, кстати, на смену себе прочил!
– Меня?!
Вот что-что, а это Фол умеет: так огорошит, что хоть стой, хоть падай! Шаман Ерпалыч прочит себе на смену Алика-писаку! Воскамлаем мы на пару, грянем в славны бубны за горами, и стану я Сраным Шаманом, грозой бомжей-исчезников и утопцев в законе!
Ну не бред ли?
И еще: впрямь ли он бредовей всего окружающего?..
– Нет, меня! – дразнится Фол. – Пень ты, Алька, как есть пень! Ерпалыч с месяц назад так нам с Папой и сказал: долго, мол, к парню приглядывался, а теперь уверен – вытянет! Еще поболе меня вытянет, только он сам об этом покамест не знает.
Ага, ясно. Фол, выходит, знает, Папа знает; Валько-матюгальник, небось, тоже знает – один я пень, понимаешь, пнем! Город есть такой, слыхал – Пномпень, там все вроде меня…
Почему-то мне очень захотелось наступить Фолу на хвост; но делать этого я, естественно, не стал. По многим причинам, в большинстве уважительным. Просто присел перед ним (перед Фолом, а не перед хвостом, конечно!) на корточки и очень внимательно посмотрел кентавру в глаза.
Фол спокойно сыграл со мной в гляделки.
Выиграл.
Я моргнул первым.
– А сам-то ты хоть веришь в то, что говоришь? – проникновенно вопрошаю я. – Ну скажи, Хволище Поганое: веришь?
– Да не верю я! – кент вдруг хватает меня своей ручищей за ворот рубахи и дергает к себе. Я падаю на четвереньки, бешеные глаза Фола оказываются совсем рядом, и где-то на задворках сознания мелькает на удивление отстраненная мысль: «Псих. От Ерпалыча заразился».
Кто «псих» – кентавр или я? – сие мне неизвестно.
– Не верю! – рычит Фол мне прямо в лицо, брызгая слюной. – Я ЗНАЮ! Я – знаю, а ты – нет! А раз ты такой упертый… поехали! На бугая своего посмотришь, вот тогда и послушаем, как ты запоешь! Не верит он, видите ли… не верит…
Фол наконец отпускает меня, и я с размаху сажусь на пол.
Мой приятель явно угомонился и даже отчего-то повеселел. Теперь это – привычный мне Фол, явно задумавший учинить надо мной очередную каверзу.
– Какого еще бугая? – осторожно интересуюсь я. – Быка, в смысле?
– В смысле! – ржет Фол. – Во всех смыслах. Быка. В лабиринте.
Ну конечно, книжку-то мою он читал, подарил я ему когда-то. С автографом… Вот и издевается теперь.
– Да что я, быков не видел?.. – увы, Фол уже на колесах и нависает надо мной монументом «Родина-мать зовет».
Шансов отвертеться нет ни единого.
Буркнув: «Тогда сам меня к этому быку и повезешь, на горбу!» – я с неохотой бреду одеваться.
Путь к обиталищу загадочного бугая оказался коротким, но запутанным до чрезвычайности. Случись мне потеряться, отстать от Фола, обратной дороги я бы вовек не нашел. Мешанина улочек Дальней Срани, тупики, повороты, какие-то проходные дворы, расчищенные (видать, специально для кентавров) спуски и подъемы; однажды нам даже пришлось лезть через забор, причем Фол управился куда быстрее меня. Все это безобразие мелькало перед глазами черно-белым калейдоскопом дальтоника, так что под конец у меня начала кружиться голова. И почти сразу Фол лихо притормозил у приземистого серого здания с колоннами у входа и аляповатой вывеской «КиноКИТЕЖтеатр». Изнутри доносился приглушенный фокстротик, который при нашем приближении оборвался, сменившись воплями и стрельбой – внутри явно шел замшелый боевик.
– В киношку собрались? – интересуюсь я. – Целоваться на заднем ряду?
Фол отмалчивается.
Центральный вход кентавра не заинтересовал. Мы рысцой объехали «Китеж» с тыла и остановились у массивной железной двери – как в старых бомбоубежищах: бабуся чуть ржавая, но, в общем, неплохо сохранилась, со следами былой молодости в виде обильных заклепок, а также с внушительным штурвалом запорного механизма.
Из новообразований имеется висячий замок – грозный страж амбаров вызывал уважение одними своими размерами.
– Правительственный бункер? – наугад предполагаю я, спрыгивая на землю и с удовольствием пойдя вприсядку: ноги затекли и малость продрогли. – Ерпалычево капище?
– Нет, стойло, – хмыкает мой приятель, подкатывая к самой двери и извлекая из-под попоны здоровенный ключ с замысловатой бородкой. – Сейчас знакомить вас буду. Тихо, по-семейному…
Нас – это меня и бугая, надо понимать?
Дверь открывается на удивление мягко, без ожидаемого скрежета; и Фол, сунувшись внутрь, машет мне рукой: пошли, мол.
Кирпичные ступени полого уходят вниз, в подвал; рядом – наклонный пандус, по которому неторопливо катит кентавр. Над головой в полнакала горят пыльные, засиженные мухами лампочки.
Если чего и не хватает, так это горящей надписи: «Оставь надежду всяк сюда входящий!»
Хорошо, что я надежду дома оставил, заранее…
– Свои, Миня! Свои! Вылезай, хватит прятаться! – возвещает Фол, вкатываясь в тайные лабазы «Китежа».
Перед нами открывается целый лабиринт коридоров и складских помещений. Свет горит далеко не везде, и часть территории тонет во мраке. Глубина лабиринта чихает, храпит, заставляя вспомнить Валька-матюгальника; потом до нас доносится громкое фырканье – и я невольно прижимаюсь к горячему боку Фола. Кентавр косится на меня и ехидно ухмыляется: что, струсил?
Хорошо ему смеяться! Вот сейчас этот самый бугай как ломанется из темноты…
Снова фырканье, и ему гулким эхом вторят приближающиеся шаги. Скрипят половицы, им отвечает скрип двери… Странно, но складывается впечатление, что идущее к нам существо передвигается на двух ногах! Или на двух костылях, которые грузно впечатываются в пол: скырлы, скырлы, на липовой ноге, на березовой клюке… все по селам спят, по деревням спят… В ближнем проходе мелькает силуэт: кряжистый исполин украшен тевтонским шлемом – почти сразу исполин входит в пыльный свет лампочек, и я невольно отшатываюсь, едва успев подавить крик: к нам идет… Минотавр! Настоящий! Массивный торс, сплошь в космах бурой шерсти, увенчан тяжкорогатой головой; бугрятся узлами мускулов длинные, до колен свисающие руки, тупые когти на корявых пальцах напоминают о гонимом «бомже-счезне»; зато чресла чудовища затянуты в самую что ни на есть обыкновенную «варенку», и из бахромы штанин торчат лохматые бабки с копытами.
Скырлы, скырлы…
Джинсы Минотавру коротковаты.
– А вот и твое чадо, Алик, – весело скалится двухколесная скотина по имени Фол. – Миня, Миня, иди к папочке!
– Ч-чадо? – заикаясь, переспрашиваю я. – М-мое?! Ты чего, Хволище, умом тронулся? Какое чадо?! Что я, по-твоему, с буренкой согрешил?!