Игра окончена

Вернувшись в Ситналту, Франкенштейн проверил показания приборов и обнаружил, что сила Скартариса исчезла. Но те же приборы отказывались фиксировать какие-либо признаки взрыва, причем не верить им не было оснований. А они-то боялись, что оружие может уничтожить все Игроземье!

Но почему Верн не вернулся?

Франкенштейн примостился на верхушке зиккурата, глянул сверху на город и заметно помрачнел. Он решил, что подождет еще несколько дней и затем отправится на поиски своего партнера.

Из заводских труб поднимался дым. Город оживал, начиная новый деловой день.

Горожане внизу двигались в разных направлениях, спеша на работу или просто по своим делам. Франкенштейн подумал, что было бы полезно один день посидеть здесь наверху, отмечая на карте маршруты персонажей, а затем вычислить закономерности их передвижений. Это могло дать ему новые подходы к теме социального устройства колоний насекомых, ибо с такой высоты ситналтанс удивительно походили на муравьев.

Но по мере того как он наблюдал за ними, барабаня ногтями по перилам, беспорядочное движение неожиданно изменилось. Персонажи стали сворачивать со своих путей, словно притягивались магнитом к большому фабричному зданию на берегу океана. Причем походка их выглядела весьма странной.

Он прищурился в ярком солнечном свете и увидел, как все новые и новые горожане стекаются туда с разных концов города. Многие ситналтане в немом изумлении следили за теми, кто передвигался странной трясущейся походкой. Франкенштейн прикрыл ладонью глаза от солнца и нахмурился.

Внизу, у основания зиккурата, какой-то человек шел так, словно его ноги были закованы в кандалы. Его руки дико молотили по воздуху. Наконец он – явно намеренно – подставил одну ногу перед другой и растянулся прямо на булыжной мостовой.

– Помогите! – закричал он во все горло.

– Что, черт возьми, происходит? – пробормотал Франкенштейн.

Но не успел человек внизу снова закричать, как его рука, словно сама собой, поднялась и шлепнула его по губам со звуком достаточно сильным, чтобы Франкенштейн мог услышать его с вершины зиккурата. Беспомощными, неуклюжими движениями, все еще зажимая себе рот, мужчина поднялся на колени и снова встал на ноги, дрожа всем телом, после чего присоединился к остальным ситналтанам, движущимся к фабричному зданию.

– Это какое-то безумие! – воскликнул Франкенштейн, сбегая вниз по ступеням зиккурата. Его тяжелые кожаные башмаки гулко стучали по серым камням. – Уму непостижимо!

Не успел он добраться до вымощенной гексагонами улицы, как одна из соседних фабрик взорвалась и превратилась в оранжевый огненный шар. От взрывной волны в ушах Франкенштейна зазвенело. Он потерял равновесие и рухнул спиной на ступеньки зиккурата. Высокие здания Ситналты заслоняли ему обзор, но он видел пламя и черный жирный столб дыма, поднимающийся в воздух. С высоты зиккурата он заметил, что взрыв произошел в здании, где металл отливали в формы, спроектированные великими изобретателями.

За несколько кварталов отсюда громко зазвонил сигнальный колокол. Вскочив на ноги, Франкенштейн выбежал на улицу и повернул на бульвар, чтобы срезать путь к океану. Звон колокола так же внезапно стих, как и другие крики.

Мимо него шествовала группа ситналтан со странным, словно артритным шарканьем.

– Что случилось, что происходит? – окликнул их Франкенштейн.

Ситналтане продолжали движение. Женщина, которая шла последней – он видел, что это была Майер, дочь Дирака, – обернулась и пристально посмотрела на него. На ее лице отразилась надежда, когда она узнала его. Но заметив замешательство профессора, женщина снова погрузилась в отчаяние.

– Что… – начал было Франкенштейн, но тут его правая нога внезапно согнулась, словно чья-то невидимая рука ударила под коленку.

– Что?

Он скорчился, его нога дернулась в воздухе и повисла. Затем качнулась вправо и влево, словно разминая мускулы, вытянулась вперед и ступила на тротуар. Левая нога дернулась вверх, затем вперед и наконец опустилась.

– Стоять! – громко завопил Франкенштейн, отчаянно махая руками. Какие-то невидимые тиски распрямили его и, толкая в бедра, заставили спотыкающегося профессора сделать еще несколько шагов… Он чувствовал себя абсолютно беспомощным.

– Этого не может быть! Я отказываюсь верить в это – это необъяснимо!

Но сразу почувствовал, как нелепы его слова в такой ситуации.

Его ноги заставили его бежать, догоняя остальных горожан, ставших марионетками.

Они шагали по направлению к центральному фабричному зданию. Многие из них оставили борьбу и покорно двигались дальше, но большинство издавало отчаянные булькающие звуки, пытаясь сопротивляться, как и положено добрым ситналтанам.

Он видел, что на окаменевшем лице Майер застыла гримаса ярости, но, как ни старалась женщина задать ему вопрос, ее губы сами собой смыкались, хотя по движению челюстей было заметно, что она все еще пытается говорить.

Рядом с фабрикой дымились останки взорвавшегося здания. Он слышал рев пламени, видел тела ситналтан среди обломков, но не в силах был двинуться, чтобы помочь им. Его голова сама повернулась, заставляя его смотреть только вперед.

Проход под большой кирпичной аркой был абсолютно свободен, а о тяжелых дверях напоминали только медные петли. На замковом камне здания были вырезаны слова, казавшиеся теперь абсолютно бесполезными:

УЧРЕЖДЕНИЕМ ЭТОЙ ФАБРИКИ ГОРОД СИТНАЛТА ПРОВОЗГЛАШАЕТ СВОЕ ПЕРВЕНСТВО И ОБЪЯВЛЯЕТ СЕБЯ СВОБОДНЫМ И НЕЗАВИСИМЫМ ОТ МАГИИ И ДРУГИХ НЕНАУЧНЫХ СПОСОБОВ ИГРЫ

Нос и глаза Франкенштейна жгло едкими испарениями, когда его тело, шатаясь, ввалилось внутрь фабрики. Беспорядочные грохочущие и шипящие звуки буквально оглушили его.

Сквозь пролеты застекленной крыши лился яркий утренний свет. Пар и разноцветный дым клубились в воздухе, мешая смотреть. Гигантские медные и бронзовые чаны сияли полированными заклепками: это были котлы, в которых ситналтане выплавляли металлы, перерабатывали морскую воду. В соседних цехах обрабатывали руды драгоценных металлов, добытые в близлежащих гексагонах. Трубы и перемычки вели в циркулярную систему, контролировавшуюся измерительными приборами и снабженную автоматическими клапанами.

Персонажи-марионетки карабкались на котлы и баки, цепляясь за трубопроводы и используя все, что попадалось под руку, чтобы как-нибудь повредить их. Кто-то открывал клапаны, давая химическим растворам выливаться прямо на пол, другие молотили по трубам рукоятями мешалок.

Какой-то мужчина стучал тяжелой кувалдой по стенке медного чана, все время пытаясь остановить собственную руку. Наконец ему удалось уронить свой молот, но сейчас же его тело снова согнулось, рука подняла молот с земли, и он вновь набросился на котел. Вот он уронил молот во второй раз, и тогда его рука поднялась и ударила его по лицу. Человек поднял кувалду во второй раз, примерился и наконец пробил погнувшийся бок котла. Отскочили полированные заклепки, и целая полоска металла оторвалась, раскрывая шов. Горячая морская вода выплеснулась наружу, отбросив человека.

Франкенштейн обнаружил, что выдергивает перемычки компрессора и отключает измерительные приборы. Он уставился на руки, которые работали, подчиняясь чьему-то молчаливому приказу, и яростно зарычал на них.

– Остановитесь! Вы мои руки! Слушайте меня!

Одна его рука оторвалась от работы и состроила фигу возле профессорского носа, после чего снова принялась отвинчивать клапаны. Они взлетели вверх, выстрелив в воздух и ударившись о вентиляционную трубу. Сжатый газ с пронзительным свистом вырвался наружу.

Майер опрокинула контейнер с химикатами в другой чан: получившаяся в результате реакция заставила ее отступить назад. Раствор шипел, разъедая медные стенки. Женщина отскочила, а реакция благополучно продолжалась.

Франкенштейн напрягся изо всех сил, он чувствовал, что еще немного – и его мускулы лопнут от напряжения, сопротивляясь невидимым тросам, которые управляют его телом. В отчаянии он издал нечленораздельный животный крик. В любое другое время он не преминул бы поиздеваться над собой за этот дикий варварский поступок. Затем невидимая сила вдруг исчезла, словно неведомый кукловод оборвал свои ниточки.