Страница 21 из 188
Сейчас Андреас даже не вспомнит, как получилось так, что однажды поздней ночью он вышел из дворца родителей и куда-то побрел, не разбирая дороги и ничего не видя перед собой. Что привело его к небольшому храму у дороги – этого он не знает, зато войдя в полутемное здание, и обессилено присев на скамью, Адриан впервые за несколько дней смог заснуть, и во сне его никто не беспокоил, а утром он почувствовал себя куда легче.
Прошло несколько дней, и Адриан понял одну вещь: если он оставался в храме, то чувствовал себя сравнительно неплохо, но стоило покинуть своды церкви, как на него вновь накатывала смертная тоска, а по ночам начинали мучить жуткие кошмары. В мыслях появилась ясность, и молодой человек вновь приобрел возможность трезво рассуждать, и посмотреть на произошедшие события как бы со стороны.
Увы, но ничего хорошего там не было. Старый священник, с которым за эти дни Адриан очень сблизился, со вздохом сказал, что его нынешние страдания – это последствия тех темных чар, которыми опутала его бывшая невеста, а от подобного колдовства так просто не избавишься. Хотя отец с матерью в свое время и пригласили магов, чтоб снять с сына последствия колдовства, наведенных Нарлой, но, как видно, этого оказалось недостаточно.
Если честно, то теперь и сам Адриан не хотел уходить из-под церковных сводов, из тех мест, где его не с так грызло горькое отчаяние, где от боли не заходилось сердце, и где ему не было бесконечно стыдно за то, что не смог уберечь от жестокой смерти любимую женщину.
Еще стены святого места словно снимали с его души нечто наносное, безжалостно терзающее сердце, и лишь там Адриан мог рассуждать здраво, а его рука уже привычно не тянулась к бутылке. Несколько дней раздумий и молитв – и постепенно парень пришел к неутешительному выводу: его всепоглощающая любовь к Нарле – это большей частью результат магии, которая все еще окончательно не ушла и по-прежнему терзала его душу. Однако не стоило себя обманывать, тут дело было не только в колдовстве: Адриан просто сам, по зову сердца полюбил эту девушку, причем без всякого принуждения и приказов чужой воли. Наверное, еще и поэтому ему было так немыслимо тяжело остаться без той, которая едва ли не разом вошла в его душу и сердце, и без которой он не представлял себе дальнейшей жизни.
Молодому человеку было понятно, что небольшой придорожный храм – это не то место, где можно находиться бесконечно долго, тем более что за эти дни Адриан почти не выходил из него. Ему не хотелось возвращаться во дворец отца, да делать там было нечего, особенно под осуждающими или сочувствующими глазами родни, которые словно давали ему понять: натворил дел – вот и живи сам по себе. Что ни говори, а скандал вышел грандиозный, и теперь в родном доме при появлении Адриана смолкали все разговоры, а взгляды устремлялись только на него, и от всего этого парню иногда хотелось кричать в голос. Молчание окружающих и ощутимая неприязнь – вот с чем Адриан жил изо дня в день. Иногда молодому человеку казалось – его не выгоняют из семьи только потому, что это может вызвать очередную волну разговоров. Не было особого желания видеть и родителей: отец был настолько рассержен на Адриана, что не хотел даже смотреть в его сторону, не говоря уж о том, чтоб поговорить с ним, а мать в отчаянии проливала слезы и жалела своего несчастного сына…
Чтоб хоть как-то помочь молодому человеку, старый священник отвел парня в монастырь Святых Даров, где в беседе с настоятелем Адриан честно признался: теперь, после всего произошедшего, среди своих родных и близких он считается кем-то вроде парии, и оставаться в семье нет ни желания, ни возможности. Кроме того, сейчас ему невыносимо тяжело жить среди людей, постоянно мучают кошмары, и только под сводами храма он чувствует себя свободным и может дышать полной грудью…
Настоятель оказался умным человеком и не возражал, чтоб у них появился новый послушник, взявший имя Андреас. Правда, этот пожилой человек, много повидавший на своем веку, был почти уверен в том, что после беззаботной жизни в роскошном дворце, где любой каприз хозяина исполняют слуги, пребывание в монастыре с его суровым уставом покажется молодому послушнику чем-то вроде невыносимо тяжкого наказания, и вряд ли избалованный аристократ задержится здесь надолго. Тем более неожиданным для него было то, что сын герцога не только сразу же принял строгую монастырскую жизнь, но не желал покидать обитель даже на час, а уж его стремление проводить в молитвах все дни напролет не могло вызвать ничего, кроме уважения.
В монастыре Святых Даров Андреас пробыл почти два месяца, а потом пришел к настоятелю с просьбой помочь перейти в другой монастырь, как можно более отдаленный от столицы, туда, где он будет недоступен для родных и близких. Дело в том, что к молодому послушнику по нескольку раз в день ходили посетители, несмотря на то, что Андреас не желал никого видеть. Настоятель не стал особо возражать, потому как бесконечные гости, постоянно просившие свидания с Андреасом, надоели хуже горькой редьки очень многим обитателям монастыря. Хотя, положа руку на сердце, следует признать: будь на то воля настоятеля, то он оставил бы этого послушника в монастыре Святых Даров, так сказать, в назидание всем ослушникам как внутри монастыря, так и за его пределами.
Монастырь Святого Кармиана был выбран Андреасом именно потому, что там всегда была нужда в монахах, которые одновременно были как непоколебимы в своей вере, так и хорошо владели оружием – увы, но в том монастыре монахи гибли куда чаще, чем в каких-либо иных.
Перед отъездом Андреас не только не зашел домой, чтоб попрощаться, но даже не написал родным хотя бы пару строк. Почему? Просто не видел в этом смысла. И потом, так проще: уехал – и словно обрубил за собой все концы.
Первое время в монастыре Святого Кармиана Андреасу пришлось сложно – тут очень многое было не похоже на ту монастырскую жизнь, к которой он успел привыкнуть в монастыре Святых Даров. Но шли дни за днями, одна седмица сменяла другую, и постепенно Андреас не заметил, как стал считать себя единым целым со всеми братьями, кто нес нелегкую службу в этом отдаленном монастыре, стоящем на границе между Запретными землями и миром людей. Более того: душа молодого человека почти успокоилась, отныне он мог безбоязненно покидать стены монастыря, только вот ночные кошмары нет-нет, но дают о себе знать…
А тем временем Журмер все никак не мог остановиться.
– В общем, после всего этого Адриан и пошел в монастырь, правда, зачем – этого я не знаю. Просто в толк не возьму, что он тут забыл. Клин, как говорится, клином вышибают, и, на мой взгляд, нашел бы себе новую девку, тем более что этого добра хватает – и все бы наладилось. Если распускать слюни из-за каждой…
В этот момент раздался резкий свист, и Журмер оборвал свое повествование. Кстати, очень вовремя, а не то еще пара слов – и Андреас готов был забыть о смирении, и по примеру брата Белтуса доходчиво донести до сознания этого наглеца, о чем можно говорить, а когда стоит придержать свой длинный язык. Однако сейчас не до выяснения отношений – был подан сигнал тревоги, а в этом случае все постороннее сразу же отходит на второй план.
Вот и сейчас монахи вскочили на ноги и схватились за оружие – в здешних местах сигнал тревоги мог говорить только о том, что рядом с местом ночевки появилась какая-то опасность. Как выяснилось, это были серые пумы – очень опасные хищники, которые охотятся ночами, да еще и стаей. От этих кисок так просто не отделаешься, и теперь о спокойной ночевке не стоило даже мечтать.
Стая этих довольно крупных кошек устроилась на высоких деревьях вокруг поляны и пристально следила за людьми. Если бы хоть один человек чуть дальше отошел от костра, то пумы накинулись бы на того несчастного всей стаей, а когти и зубы у этих зверюг такие, что жертву враз располосуют до костей. Правда, хищников сдерживало то, что на поляне горел пусть небольшой, но костер, вокруг которого люди сбились едва ли не в одну плотную толпу, да и что представляют собой мечи в руках монахов – это серые пумы хорошо знали. Вернее, не просто знали, а кое-кто из матерых кошек даже имел на шкуре отметины от оружия людей, и потому пумы нападать не торопились, выжидали удобного случая.