Рокоссовский

Генералы молча встали, как им было сказано. Среди министров же произошло легкое замешательство: ведь они представляли независимые государства и по отношению к советскому министру военные уставы их ни к чему не обязывали. Однако, помешкав, все-таки встали в шеренгу слева. Рокоссовскому это не понравилось. Да, конечно, он тоже встал слева, но на команду „Смирно!“, поданную бравым опекуном иностранных гостей в момент появления Булганина, не отреагировал. А после приветствий подошел к Жукову и что-то прошептал ему на ухо. Через пару минут несчастный распорядитель стоял навытяжку перед Жуковым; услышал я только его последние слова: „Вон отсюда, дурак!“ — и больше того генерала не видели. После этого случая министры при появлении руководства МО СССР располагались кто как хотел».

Развязка наступила через год. Конфликт между властью и обществом вылился в массовые волнения в Познани 28 мая 1956 года, сопровождавшиеся столкновениями их участников с подразделениями госбезопасности и армии, что привело к гибели более семидесяти человек. Наряду с другими должностными лицами ответственность за это, по крайней мере моральную, возложили и на Рокоссовского.

Правнучка маршала Ада Константиновна в этой связи подчеркивает: «В Польше сейчас идет следствие по событиям 56-го года в Познани. Я прочитала интервью с прокурором, который ведет это дело. На вопрос журналиста, кто виноват в трагедии, не Рокоссовский ли, прокурор ответил, что никаких документов и приказов о введении войск или открытии огня с подписью Рокоссовского нет. Приказы подписаны другими людьми».

Готовясь к VIII пленуму ЦК ПОРП в октябре 1956 года, сторонники Гомулки подчеркнуто, в нарушение многолетнего порядка, не стали согласовывать состав обновленных руководящих органов с советским руководством. Особенно вызывающим был предрешенный вывод маршала Рокоссовского из польского политбюро.

В СССР были осведомлены, что 10 октября в Варшаве состоялось заседание политбюро ЦК ПОРП, на котором обсуждалась политическая ситуация в стране и партии. Первый секретарь ЦК Эдвард Охаб, преемник Берута в качестве лидера польских коммунистов и Польского государства, указал на необходимость увольнения из Войска польского советских офицеров, занимавших командные посты, соглашаясь оставить лишь тех из них, кто примет польское гражданство. Ему резко возразил Рокоссовский. Константин Константинович так писал об этом в Москву: «Возмутившись таким заявлением, я прямо сказал товарищу Охабу, что это неправильная линия и она направлена на отрыв Польши от Советского Союза, что такая поспешность ничем не вызывается и что существует соглашение между правительствами СССР и Польской Народной Республики о постепенной замене советских офицеров и сокращении советских офицеров и сокращении советников, которое и следует проводить в жизнь. Я сказал… что в Войске Польском находятся советские офицеры, прошедшие с польской армией из СССР через всю Польшу до Берлина. Это честные, преданные и заслуженные офицеры, они сыграли решающую роль в организации и строительстве Войска Польского».

Интересно, что эта стычка вообще не была отражена в официальном протоколе заседания 10 октября. По словам Рокоссовского, его позицию поддержали Зенон Новак, Франтишек Юзьвяк, Александр Завадский и «частично поддержали» будущий первый секретарь ЦК ПОРП Эдвард Терек и Роман Новак, тогда как позицию Охаба безоговорочно поддержали только Роман Замбровский и Юзеф Циранкевич. Не попало в протокол и заявление Охаба о том, что визит в Польшу Н. С. Хрущева (в марте) и Н. А. Булганина (в июне) «носил в себе элементы вмешательства в дела Польши».

Следующее заседание политбюро ЦК ПОРП 12 октября проходило уже при активном участии Владислава Гомулки, который при жизни Сталина оставался под домашним арестом. Об его итогах 13 октября Охаб, Циранкевич и Завадский информировали советского посла в Польше П. К. Пономаренко, бывшего члена военного совета Центрального фронта в ту пору, когда им командовал Рокоссовский. Стало известно, что пленум ЦК ПОРП намечен на 17 октября, что на нем предполагается сделать членом политбюро Гомулку, вывести из состава политбюро и правительства одного из наиболее просоветски настроенных коммунистических лидеров Хилария Минца и заслушать покаянную речь Якуба Бермана, уже выведенного из политбюро другого сторонника безоговорочного подчинения советскому диктату. Охаб говорил также об «угольных репарациях», утверждая, что «в Польше очень широко распространены разговоры, задаются вопросы и имеют место выступления по поводу неравноправных экономических отношений, неэквивалентных поставок и т. д.».

18 октября Хрущев распорядился привести в боевую готовность Северную группу войск, Балтийский флот и Прибалтийский военный округ. По приказу Г. К. Жукова две советские танковые дивизии двинулись к Варшаве. Одновременно туда же по приказу Рокоссовского, несомненно согласованному с Москвой, двинулся танковый корпус Войска польского. В этих условиях Хрущев добился переноса открытия пленума ЦК ПОРП на 19 октября, и утром этого дня в ходе блицвизита в Варшаву Никита Сергеевич сумел договориться с польским руководством о пересмотре цен на поставляемый в СССР польский уголь и согласился на то, что польские коммунисты будут решать свои кадровые вопросы без санкции КПСС, Рокоссовский и другие советские офицеры будут отозваны из Войска польского, а советские танки вернутся в места постоянной дислокации. Фактически Хрущев дал добро на возвращение к власти Гомулки, который и был избран на пленуме первым секретарем ЦК ПОРП.

Чтобы сохранить былую степень влияния на польское руководство, в Варшаву выехала делегация КПСС во главе с Н. С. Хрущевым. 19 октября состоялись нелегкие переговоры, результат которых отразила следующая рабочая запись заседания Президиума ЦК КПСС, заслушавшего информацию о поездке в Варшаву: «Выход один — покончить с тем, что есть в Польше. Если Рокоссовский будет оставлен, тогда по времени потерпеть». Иначе говоря, московские руководители на первых порах планировали «покончить» с польскими реформаторами силой, в чем маршалу отводилась немалая роль.

В Варшаве заговорили о подготовке государственного переворота. Возможно, не без основания. По приказу Рокоссовского некоторые части Войска польского начали выдвижение к столице, 19 октября на совещание были собраны офицеры Варшавского округа. В соответствии с приказом министра обороны СССР Г. К. Жукова Северная группа войск и Балтийский флот были приведены в повышенную степень боевой готовности. Во второй день работы VIII пленума, 20 октября, на Варшаву из Западной Польши начала выдвижение советская танковая дивизия (по польским источникам — две дивизии). Делегатам пленума, потребовавшим от министра национальной обороны объяснений, Рокоссовский заявил, что это — «плановые маневры» советских войск, дислоцированных на территории страны. Подобное объяснение не удовлетворило участников пленума, и по их требованию танковая колонна была сначала остановлена, а позднее возвращена к месту постоянной дислокации.

В Москве, по мере обсуждения ситуации в Польше, в политбюро ЦК КПСС настроения становились все более миролюбивыми. Существенную роль здесь сыграла позиция Китая: председатель КНР Лю Шаоци и партийный руководитель Дэн Сяопин, посетившие Хрущева по его возвращении из Варшавы, резко возразили против силового вмешательства в польские дела. В конце концов от применения силы в Польше было решено отказаться. Как раз в это время готовилось советское вторжение в Венгрию для подавления антикоммунистической революции. Предпринимать военную интервенцию сразу в две страны Восточной Европы было рискованно, тем более что была опасность встретить вооруженное сопротивление не только в Венгрии, но и в Польше, где против советской интервенции могла выступить часть Войска польского во главе с младшими офицерами-поляками. Кроме того, была опасность развертывания в стране партизанской войны, традициями которой Польша была так богата. Поэтому Хрущев в конечном счете удовлетворился гарантиями, что новое польское руководство не будет отступать от курса социалистического строительства и будет продолжать дружить с СССР.