Пассажирка

Впервые за много лет Лиза позволила себе вспомнить все, ибо теперь она обрела способность, какой обладают немногие. Если им приснится кошмарный сон, они не стремятся ценой огромных усилий стряхнуть его с себя, проснуться, а, наоборот, принимают в нем активное участке, следят за развитием событий, уверенные в том, что, когда станет совсем невмоготу, они сумеют проснуться.

Уже многие годы, с тех пор как Лиза вышла замуж за Вальтера, она жила под угрозой возможной встречи с Мартой. Страх осаждал ее постоянно. Он подстерегал в ночной тишине, подкрадывался в редкие минуты послеобеденного сна, нападал даже днем, в моменты усталости и расслабления воли. Но никогда он не мог захватить ее врасплох, принять зримый образ. Она мгновенно просыпалась, напрягая волю, и противостояла надвигающемуся кошмару. В такие минуты мозг ее работал точно и четко, предупреждая об опасности. Лиза могла бороться только так, — ведь если враг застигнет ее врасплох, она уже не сумеет с ним справиться. И вот этот недосмотренный сон грубо ворвался в действительность. А когда Лиза, поверженная, охваченная ужасом, поняла, что не в силах проснуться, стряхнуть с себя этот страшный сон, ставший явью, тогда пришел стюард и сказал: «Она англичанка». И Лиза обрела свободу. Теперь она могла себе позволить досмотреть свой сон, досмотреть спокойно, без паники, без замирания сердца, смело глядя в лицо прошлому. Ведь в любой момент можно было позвать стюарда и заставить его повторить: «Дама из сорок пятой каюты — англичанка; она едет в составе международной комиссии».

Лиза улыбнулась про себя. «Международной…» Как болезненно, почти до смешного ненавидела это слово Мария Мандель!

Бедная Мария! «Если бы я родилась снова, то сделала бы то же самое». Она сказала это в последнем слове перед своей ужасной казнью. А тогда, двадцать лет назад, она говорила Лизе — в то время надзирательнице Анне Лизе Франц:

— Анхен, сюда должна приехать какая-то дурацкая международная комиссия. Мы хотим показать ей твою команду: твои люди выглядят лучше других, у них лучшие бытовые условия. Нужно подсунуть таких заключенных, которые на возможные вопросы ответят как следует. Необходимо принять меры, чтобы не было никаких инцидентов. Как ты думаешь, эта твоя любимица?..

Старшая надзирательница Мария Мандель спрашивала, а она, Анна Лиза Франц, пользовавшаяся ее абсолютным доверием, не могла ответить быстро и точно, как требовалось. Ведь она не знала даже, жива ли еще эта ее «любимица». Уход Марты в больницу оказался для Лизы, к ее собственному удивлению, своего рода освобождением. Как это ни парадоксально, но она почувствовала себя свободной, почувствовала облегчение, как солдат, узнавший о перемирии. Только тогда она поняла, скбль мучительной была их странная игра, а поняв, решила покончить с этим, избавиться от Марты, перевести ее в другую команду, если каким-то чудом та не умрет в лагерной больнице.

А теперь старшая надзирательница спрашивала ее: «Как ты думаешь, эта твоя любимица?..» Что ей ответить?

— Она в больнице.

— Тиф?

— Не знаю. У нее была довольно высокая температура.

— Жаль. Она приметная, твоя Марта.

— Фрау Мандель, — надзирательница Франц, как и подобает хорошему солдату, быстро примирилась с мыслью об окончании перемирия, — что, если перевести ее из больницы в барак? Конечно, если у нее не тиф.

Старшая задумалась:

— А что нам это даст? Они наверняка предпочтут посетить больницу, чем смотреть одну больную.

— Индивидуальный уход может показаться более убедительным…

Несколько мгновений старшая с нескрываемым интересом разглядывала ее.

— Это неплохая мысль, Анни, очень неплохая. Согласна. Переведи больную в барак. Конечно, если у нее не тиф.

У Марты не было тифа, ее перевели в барак и тем самым спасли от почти верной смерти. И это сделала она, надзирательница Анна Лиза Франц. Она сказала Вальтеру правду. А обстоятельства? Кто посмел бы обвинить ее? Ведь только так она могла спасти Марту. Все, что случилось позднее, не было ею задумано. Разве могла она предположить, что, придя в больницу к Марте, встретит там Тадеуша? Это было какое-то странное стечение обстоятельств. Она хотела только перевести Марту в барак, чтобы показать ее комиссии, а то, что было потом… произошло по вине Тадеуша.

Лиза увидела его у постели Марты, когда сразу же после разговора со старшей зашла в больничный барак. Куда девался его инстинкт старого заключенного? Марта не могла видеть Лизу: она лежала спиной к двери, но он-то! Лиза остановилась у входа и смотрела на него в упор. Тадеуш, по-видимому, забыл, где находится, забыл обо всем. Склонившись к Марте, он что-то говорил ей и даже улыбался. И в этой улыбке было столько серьезной, почти отцовской нежности, что у надзирательницы Анны Лизы Франц сжалось сердце. Женщина, на которую никто так не смотрел, обижена жизнью. Вот о чем она подумала в тот момент и даже не почувствовала стыда от такой мысли. Любовь никогда не была для нее только вопросом физиологии, но другой любви она не знала. И, глядя теперь на Марту, надзирательница Франц завидовала ей. Завидовала этой жалкой заключенной, лишенной даже тени надежды на завтрашний день, ибо каждый новый день мог стать последним в ее жизни. Но Тадеуш… «Любовь связывает с жизнью, а здесь надо быть готовым к смерти», — так ведь заявил Тадеуш, а теперь он улыбался. Разве эти слова говорил он сейчас Марте? Почему же он пришел сюда? Ну конечно! Он отказался только от ее посредничества, от посредничества надзирательницы, лишая ее средства воздействия на Марту. Он разгадал ее тайный замысел. А… что, если вызвать Таубе? Неужели этот «номер» в самом деле не выдержит, если Таубе ударит его невесту?

Она зашла к старосте барака.

— Позовите ко мне заключенного, который пришел навестить больную.

Тадеуш не испугался.

— Так как же? — спросила она.

Он молчал.

— Вы знаете, каковы последствия подобного поступка?

— Так точно, фрау надзирательница.

— Вы ничего не хотите сказать в свое оправдание?

— Нет, фрау надзирательница.

— Подумайте, молчание не всегда золото.

— У меня нет оправданий: ни перед вами, ни перед лагерным уставом.

— А перед самим собой вы можете оправдать этот поступок?

— Фрау надзирательница, идя сюда, вы, конечно, видели горы трупов возле бараков. По ним бегают крысы. — Лиза понимала, что он принуждает себя отвечать ей, и почувствовала удовлетворение. — Завтра и она может оказаться там. И я не увидел бы ее… с отросшими волосами.

Лиза сделала вид, что не поняла намека, хотя на самом деле была потрясена его жестокостью.

— Значит ли это, что вы не намерены встречаться с ней, если она будет здорова?

— Да, именно так.

— Можете идти.

— Разрешите мне только успокоить Марту насчет…

— Я это сделаю сама. А если еще раз встречу вас здесь, то буду рассматривать это как попытку обмануть меня и приму соответствующие меры, не считаясь с Мартой.

Он надел шапку и ушел. Выглянув в окно, Лиза увидела, как Тадеуш обернулся. Она подошла к постели Марты.

— Завтра тебя переведут в барак, — сказала Лиза как можно мягче. — А то, чего доброго, подхватишь здесь тиф.

Марта даже не шелохнулась, в глазах ее было отчаяние.

— И… ты даже не благодаришь меня за заботу?

— Спасибо, фрау надзирательница, — ответила она с тем же выражением.

Тогда Лиза сухо успокоила ее:

— Тебе незачем убиваться. Тадеушу ничего не угрожает. Пока…

— Пока? — переспросила больная.

Впервые в ее глазах была мольба, и надзирательница Франц холодно улыбнулась.