Страница 37 из 43
Я расположился душой к секретарю. Его слова как будто сняли тайную тяжесть с моего сердца.
— Я не сомневаюсь, что многие разделяют ваши чувства! — воскликнул я. — Ведь улик фактически против него до смешного мало. Я считаю, что его оправдают. В этом нет никакого сомнения.
Но Стонор отреагировал на мои слова иначе, чем мне хотелось.
— Я бы много дал, чтобы разделить ваш оптимизм, — сказал он печально. Затем, повернувшись к Пуаро, спросил:
— А каково ваше мнение, месье?
— Я думаю, что дела Жака принимают плохой оборот, — ответил Пуаро спокойно.
— Вы верите, что он виновен? — резко спросил Стонор.
— Нет. Но боюсь, что ему будет трудно доказать свою невиновность.
— Он ведет себя более чем странно, — пробормотал Стонор. — Конечно, я понимаю, что дело гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Жиро неосведомлен, поскольку он здесь впервые, но вся эта история действительно чертовски странная. И уж если на то пошло, словами делу не поможешь. Мадам Рено хочет что-то скрыть, и я буду следовать ее примеру. Это ее спектакль, а я слишком уважаю ее, поэтому не намерен совать палки в колеса, но я никак не могу разобраться в поведении Жака. Что бы с ним ни произошло, он должен защищаться.
— Виновность Жака — чепуха! — вскричал я, вмешиваясь в разговор. — Во-первых, нож… — Я запнулся, не зная, как встретит Пуаро мои откровения, и продолжал, более осторожно подбирая слова:
— Мы знаем, что у Жака Рено не было при себе ножа в тот вечер, и мадам Рено может подтвердить это.
— Правильно, — сказал Стонор. — Когда она придет в себя, то, безусловно, скажет это и многое другое. Ну, а теперь я должен вас оставить.
— Один момент, — окликнул Пуаро Стонора. — Сможете ли вы послать мне весточку, как только мадам Рено придет в себя?
— Безусловно. Пришло незамедлительно, — прокричал он через плечо и зашагал в сторону виллы «Женевьева».
— Довод, касающийся ножа, будет убедительным и в суде, — заметил я, когда мы поднимались по лестнице. — Я не мог говорить откровенно в присутствии Стонора.
— Вы совершенно правильно поступили. В сложившейся ситуации мы должны попридержать наши сведения насколько возможно. Но ваш довод об отсутствии ножа у Жака Рено вряд ли ему поможет. Вы заметили, что сегодня утром я отлучался на час, прежде чем мы выехали из Лондона?
— Да.
— Я разыскивал фирму, в которой Жак Рено заказывал свои сувениры. Это было не очень трудно. В общем, Гастингс, они сделали по его заказу не два ножа, как мы думали, а три.
— Да ну! Что же из этого следует?
— А то, что, после того, как он подарил один нож матери, а второй — Белле Дювин, у него оставался третий, для его собственных надобностей. И я боюсь, Гастингс, что теперь нам ничто не поможет спасти его от гильотины.
— Но это немыслимо! — воскликнул я, пораженный. Мой друг грустно покачал головой.
— Спасите его! — простонал я. Пуаро укоризненно посмотрел на меня.
— А не сделали ли вы это невозможным, дорогой мой?
— Придумайте что-нибудь, — пробормотал я.
— Проклятие! Вы требуете от меня чудес. Не говорите ничего больше. Давайте вместо этого посмотрим, что в письме.
Пуаро достал конверт из внутреннего кармана пиджака и извлек из него небольшую записку.
Его лицо сморщилось, пока он читал, затем он протянул тоненький листок мне.
— Есть и другие женщины в мире, которые страдают, Гастингс.
Почерк был неразборчивым. Чувствовалось, что записка была написана в минуту большого волнения.
«Дорогой месье Пуаро!
Если это письмо дойдет до вас, умоляю прийти на помощь. У меня нет никого, к кому бы я могла обратиться, а Жака надо спасти любой ценой. Я на коленях умоляю вас помочь…»
Марта Добрейль».
Взволнованный, я вернул записку.
— Вы поедете?
— Немедленно. Давайте возьмем автомобиль. Через полчаса мы были на вилле «Маргерит». Марта встретила нас у двери и повела Пуаро в дом, сжимая его руку в своих руках.
— Как вы добры! Я была в отчаянии, не зная, что делать. Они даже не позволяют мне видеться с ним в тюрьме. Правда ли, что он не отрицает, что совершил преступление? Но это безумие. Невозможно, чтобы он это сделал! Я не поверю этому никогда!
— Я тоже не верю этому, мадемуазель, — сказал Пуаро ласково.
— Тогда почему же он молчит? Я не понимаю.
— Возможно, он кого-нибудь прикрывает, — сказал Пуаро, наблюдая за ней.
Марта нахмурилась.
— Кого-то прикрывает? Вы имеете в виду его мать?
Я подозревала ее с самого начала. Кто наследует все это огромное состояние. Она. Легко носить вдовий траур и лицемерить. Говорят, что, когда его арестовали, она свалилась вот так. — Марта сделала драматический жест. — И, несомненно, мистер Стонор, секретарь, помог ей. Их водой не разольешь, этих двух. Правда, она старше его, но мужчины неразборчивы, когда женщина богата!
В ее тоне было раздражение.
— Стонор находился в это время в Англии, — заметил я.
— Это он так говорит.
— Мадемуазель, — сказал Пуаро спокойно, — если мы будем работать вместе, вы и я, между нами должна быть полная откровенность. Прежде всего я задам вам вопрос.
— Да, месье?
— Знаете ли вы настоящую фамилию своей матери? Марта смотрела на него минуту, потом ее голова упала на скрещенные руки, и она разразилась рыданиями.
— Ну-ну, — сказал Пуаро, похлопывая ее по плечу. — Успокойтесь, малютка, я вижу, что вы знаете. Теперь второй вопрос. Знаете ли вы, кто такой был месье Рено?
— Месье Рено? — она подняла голову и посмотрела на него с удивлением.
— Я вижу, что этого вы не знаете. А теперь выслушайте меня внимательно.
Шаг за шагом он проследил все дело, как сделал это в тот день, когда мы уезжали в Англию. Марта слушала как зачарованная. Когда Пуаро закончил, она глубоко вздохнула и театрально произнесла:
— Вы удивительны, великолепны! Вы — величайший детектив в мире!
Быстрым движением Марта соскользнула со стула и опустилась перед Пуаро на колени:
— Спасите Жака, месье! — вскричала она. — Я люблю его. О, спасите его, спасите, спасите его!
Глава 25
Неожиданная развязка
На следующее утро мы присутствовали при допросе Жака Рено. Несмотря на то, что времени прошло немного, молодой узник страшно изменился. Я был поражен его видом. Осунувшийся, с темными кругами вокруг глаз, он выглядел измученным и подавленным, как человек, который тщетно пытался уснуть в течение нескольких ночей.
Арестованный и его адвокат мэтр Гросье сели. Устрашающего вида страж с роскошной саблей встал у двери. Стенографист занял свое место. Допрос начался.
— Рено, — начал следователь, — отрицаете ли вы, что находились в Мерлинвиле в ночь, когда было совершено преступление?
Жак ответил не сразу, а когда заговорил, то его нерешительность было больно видеть:
— Я… я… говорил вам, что был в Шербуре.
Мэтр Гросье нахмурился и вздохнул. Я сразу понял, что Жак Рено упрямо гнул свою линию, приводя адвоката в отчаяние.
Следователь резко повернулся.
— Введите свидетелей с вокзала.
Через одну-две минуты дверь отворилась и вошел мужчина, в котором я сразу узнал служащего Мерлинвильской станции.
— Вы дежурили в ночь на седьмое июня?
— Да месье.
— Вы присутствовали при прибытии поезда в 11.40?
— Да, месье.
— Посмотрите на арестованного. Признаете ли вы в нем одного из пассажиров, сошедших с этого поезда?
— Да, месье следователь.
— Вы не ошибаетесь?
— Нет, месье. Я хорошо знаю месье Жака Рено.
— Вы не могли спутать дату?
— Нет, месье, потому что как раз на следующее утро, восьмого июня, мы услыхали об убийстве.
Ввели еще одного железнодорожного служащего, который подтвердил показания предыдущего. Следователь взглянул на Жака Рено.
— Эти люди моментально вас опознали. Что вы можете сказать?