Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 11



А вот застегнуть костюм оказалось непросто – был он не новый, и собачка на «молнии» барахлила. Поэтому хитрец Снегирев передал погрузку тяжестей Ухтомскому, а сам приспособился застегивать бегемоту «молнию».

Илья был готов терпеть и жар поролона, и танцы с подушкой на голове, и мальчика Хромова, и хохот покупателей. Ведь прекрасная Тара теперь не просто читала дрянные стишки – она еще улыбалась Фруктикону и похлопывала его по боку, который, правда, ничего не чувствовал под толщей стеганых округлостей. Тара даже подсказывала, когда надо махать рукой.

Илья старался изо всех сил. Он хотел одного: чтобы «Шоу радостного вкуса» продолжалось вечно.

Однако к концу дня пришлось все-таки идти в подсобку разоблачаться. Илья нарочно долго не снимал с себя душную голову бегемота. Из нее, как из засады, он восторженно разглядывал красный лифчик Тары и ее узкую загорелую спину.

Когда Илья все-таки избавился от своей личины, Тара посмотрела на него с интересом. Очевидно, его выпад против нахального подростка произвел на нее впечатление. Но ее интерес тут же остыл: в распаренном красном лице, в глазах, тусклых от счастья, и волосах, которые все как один прилипли к голове, красавица нашла для себя мало интересного.

Все-таки она ободряюще улыбнулась:

– Привет! А ты, оказывается, крутой. Вон и на подбородке пластырь. Все дерешься? Как тебя зовут?

– Илья.

– А я Ксения. Ты классно плясал! Я уже работала для этой фирмы во «Вкуснятине», Фруктикон у них был такой сачок! Все сесть норовил. И «молнию» сзади это он сорвал – спешил, когда раздевался. Выпить хотел, я думаю. Ой, какой ты худенький!

Илья, освободившись от плюша, как раз надевал через голову свой свитер. Его желтая футболка задралась, и Тара-Ксюша коснулась прохладными пальчиками его вздыбленных ребер.

Толстый свитер, считал Илья, придает увесистости его тощей фигуре. А вот бирюзовый халат с надписью во всю спину «Фурор» и медицинскую шапочку он надевать пока не стал. Ничего нет глупей этой дурацкой униформы!

Он сказал Таре, как ему показалось, небрежно, впроброс:

– Проводить тебя домой?

– Не надо! Я не домой. Тут совсем рядом Дворец металлистов. Мне к полшестому – уже опаздываю!

– На дискотеку? – сглупил Илья.

Он даже успел представить, как они танцуют вдвоем под огромным шаром, облепленным зеркальцами, – такой висел у металлистов в большом зале под потолком. По лицу Тары бегут суматошные зайчики, она улыбается своим веселым розовым ртом, а он…

Однако вместо улыбки Тара скроила презрительную гримасу:

– Дискотека? Вот еще! Я занимаюсь в студии Кирилла Попова. Не слышал, что ли? Странно. Ну, пока!

Она скользнула в дверь подсобки и исчезла. Только через пару минут Илья понял, что навсегда.

Он метнулся вслед за ней кратчайшим путем, петляя меж колонн и натыкаясь на витрины. В дверях он бесцеремонно вытолкнул наружу какого-то тормозного, широкого в бедрах покупателя и оказался на крыльце.



Осенний вечер был тускл и сер. Покупатели валом валили в «Фурор». Шаркали скучные машины, на углу мигал светофор то коралловым, то янтарным, то драконовски-зеленым глазом. Тары нигде не было.

– Илюшка, не отлынивай! Иди-ка помоги! – закричал в открытую дверь не по годам зоркий Снегирев. – Тут пиво подвезли, а я один: Толян в овощном на картошке!

В фирменном бирюзовом халате и шапочке Снегирев тоже напоминал медика – бывалого хирурга из тех, что забывают в кишках у пациентов ножницы и перчатки.

Илья вернулся в «Фурор». До позднего вечера у него ломило плечи – он чувствовал на себе тяжесть давно сброшенных фиолетовых одежд и небывалого счастья. Давно укатила на своей красной «мазде» Изора-Анжелика, Толян Ухтомский отбыл к соратникам, опустели залы «Фурора», а у Ильи в ушах все ухала мультяшная музыка и звенел голосок Тары.

«Стань таким, как Фруктикон…» Он без памяти влюблен!

– Илюшка, ты здесь еще? – удивилась Тамара Сергеевна.

Она как раз закончила убирать святилище, где восседал грозный Алим Петрович, и катила в подсобку толстопузый пылесос.

– Подожди минутку! Я сейчас оденусь, и вместе домой пойдем! – крикнула она через плечо.

Илье было все равно. Он заложил руки за спину и уставился в правила торговли, которые висели на стене. Правила были напечатаны такими мелкими буковками и помещены под такое толстое зеленое стекло, что ничего прочитать не смог бы и тот, кто этого хотел.

А Илья ничего читать не хотел. Он вообще никакой стены с правилами сейчас не видел. Он гадал, существует ли на самом деле Тара или только привиделась ему в потемках заколдованного замка. Кажется, «Шоу радостного вкуса» все-таки проводилось – к витрине кондитерского отдела до сих пор привязан фиолетовый шарик. Но Тара! Ее нет. Ее нет! А ведь была она не из гладкой и мертвой электронной плоти – живая! У нее голубые глаза. Волосы тонкие и теплые, расчесаны на пробор. На ней лифчик из красных кружев. Она появилась и исчезла, и никакими ухищрениями не вызвать ее больше из неизвестности, сколько ни щелкай мышью…

– Как до сих пор! Почему? Я уже кирпич заказал! – смутно донесся до Ильи знакомый голос.

Тьма, упрятавшая Тару, мгновенно рассеялась, освободив место для гипсокартона стены, крашенного зеленоватой краской. От такого цвета Илью всегда мутило, хотя на банке, в которой краска продавалась, было написано «Средиземноморская свежесть». Илья увидел эту свежесть и сообразил, что забрел в самый дальний угол «Фурора», где на стене под стеклом пестрят мелкими буковками неотвязные правила торговли. Еще он вспомнил, что давно вечер, что все пропало, что Тара исчезла. Зато вечен и несокрушим «Фурор», и особенно кабинет Алима Петровича, прямо за зеленоватой стеной.

Рядовые работники «Фурора» редко допускались в заветное помещение. Илья же, когда Алима Петровича не было на месте, помогал матери убирать святая святых. Поэтому он знал, что ковер в кабинете шефа настоящий персидский, что над столом висит портрет президента раз в восемь крупнее натуральной величины, а в резных шкафах можно видеть часть пичугинской коллекции кальянов и эротической бронзы.

Не только сам кабинет, но и средиземноморски зеленый коридор, ведущий к нему, труженики «Фурора» обходили стороной. С начальством без особых причин лучше не встречаться, да и на глаза попадаться лишний раз тоже ни к чему. Береженого Бог бережет! В коридор этот больше захаживали посетители нужные и важные – крупные поставщики, адвокат Луазо. Иногда приходили какие-то молодые люди южного типа, наверное приезжие, потому что уже с сентября они надевали теплые фуражки с ушками и двойные кашемировые кашне. Этих неженок фуроровцы почему-то считали родственниками Алима Петровича, хотя Пичугин даже зимой одевался очень легко.

Илья опешил, сообразив, что он в пичугинском коридоре. Между тем голос Алима Петровича отчетливо доносился из кабинета. Илья и не подозревал, что в коридоре все так хорошо слышно: днем телохранители всегда отгоняли зевак от заветных дверей, а сам «Фурор» гудел, как улей. Зато теперь коридор был пуст, в магазине осела и успокоилась ночная тишина. От Алима Петровича Илью отделяла лишь гипсокартонная перепонка.

– Я повторять не люблю. Я ждать не люблю. Я дело люблю! – весомо говорил Алим Петрович.

Его пронзительный тенор был звонок, как бронзовый колокольчик. В ответ слышался невнятный, отрывистый бубнеж. Это значило, что Пичугин беседует со своей второй правой рукой, охранником Лехой (первой правой рукой был Тазит, а единственной левой – юрист «Фурора» Аркадий Ильич Луазо).

– Мне не надо говорить, куда ты их денешь, – продолжал сердиться Алим Петрович. – Может, зарежешь. Может, женишься на всех – я не знаю. Мне все равно! Мне надо вопрос решить. Мне надо, чтоб квартиры были пустые. Я уже проект сделал, я уже ремонт начал. Я уже кирпич заказал!

Леха пробубнил в ответ что-то настолько возмутительное, что Алим Петрович не только вскрикнул, но и звякнул чем-то металлическим, наверное бронзовой статуэткой.